— Нет, это задолго до этого было. Ло еще в доме жила, не уехала. Родители Гаврюшу хотели за границу учиться отправить. Платон Петрович вроде как и место оплатил — то ли в Англии, то ли во Франции это, не скажу где, но там, где все детки их знакомых учатся. Ну и Гаврюшу туда же хотели пристроить. Он ведь умный шибко, с математикой дружил, задачки-то как семечки лущил, легко. А он ехать отказался наотрез. Родители шумели на него — заперлись в гостиной и, видно, воспитывали. Ну и Ло тоже их сторону приняла. Обычно-то она за него всегда заступалась, а тут кричала: ты жизнь себе ломаешь, надо ехать, надо о будущем думать. И все такое. Парень-то расстроен был очень, но на своем настоял, не уехал. Я думаю, причину остаться он имел. — Причину? Какую? — спросила Катя. — Жениться задумал. А родители возражали, видно, не понравилась им девица-то. В университете мало ли охотниц, Гаврюша из богатой семьи. Какая-то и закрутила его. — Вы видели его девушку? — Он в дом ее не возил, потому что родители против были. Но я точно знаю — все дело в женитьбе. Я… я кое-что видела в его комнате, когда убиралась там. Я случайно шкаф открыла… ящик… Надежда Ежова говорила неправду. Да, в тот день, как раз после семейного скандала, она, как обычно, зашла с пылесосом в комнату Гавриила на втором этаже. Но ящик комода, где лежало белье и носки, она открыла не случайно. Все время работы в доме Кутайсовых она крала из комода Гавриила новые носки и футболки. У нее имелся племянник — ровесник Гавриила, и, чтобы не тратиться на подарки ему на Новый год и день рождения, Ежова воровала тайком, очень осторожно для него вещи у своих работодателей. Одна пара носков, две, футболка — у парня полный шкаф барахла, а мать Регина все покупала и покупала новое. Если хватятся вещей — Ежова всегда могла отделаться отговоркой, что, мол, в машине стиральной порвалось и я выбросила. В тот день она включила пылесос в комнате парня и открыла шкаф. Сунула жадные руки в ящик. Вытащила пару носков — шелк с хлопком, пошарила, размышляя, стоит ли брать две пары или только одну. И тут пальцы ее нащупали бархатную коробочку. Она достала ее, раскрыла. В коробочке красовались два обручальных кольца белого золота. Одно с маленькими бриллиантами, другое гладкое, с надписью по-иностранному внутри. Ежова положила коробочку на место. С ювелиркой она никогда не связывалась, чтила в этом закон. И взяла из ящика лишь одну пару носков для любимого племянника. — Ну вот, значит, кольца обручальные. Потом я через несколько дней опять там прибиралась, так пропала та коробочка. Гаврюша ее куда-то переложил. А кольца так ему и не потребовались. Не вышло ничего с женитьбой. Видно, родители уговорили его, да и сам понял — чего жениться ни свет ни заря в двадцать-то два года! — Виктор Кравцов — тот водитель, что совершил наезд на Пелопею, вы его когда-нибудь видели сами? — нетерпеливо спросил Клавдий Мамонтов. — Нет. Конечно, все это на слуху, в доме-то они об этом говорят. Но я этого пьянчугу не видела. — Он не был пьян в момент аварии, — возразила Катя. — А что они в доме говорили обо всем этом? — Да что… горевали, плакали. Платон Петрович из себя выходил. Гаврюша тоже. Из Ло ведь калеку он, этот тип Кравцов, пожизненную сделал! — А как она могла в Бронницы попасть, у вас есть какие-то соображения по этому поводу? — Нет. — Ежова покачала головой. — Я ж говорю — она девчонка самостоятельная была, жила сама по себе, отдельно от родителей. Мало ли. Только странно все это. Очень странно и непонятно до сих пор. — В доме раньше работала ваша напарница Колбасова, где она сейчас? — Уволил ее Платон Петрович. Как Регина с Ло в Германию на лечение уехали, так он и рассчитал ее — меня оставил, видно, посчитал, что меня одной теперь достаточно. А ее уволил. Экономию развел. Не знаю, где она и что. — А парикмахерша Регины Ираида Гарпунова? — Тоже давно к нам не приезжает. После аварии не до причесок стало, не до маникюра. Так что и тут нечего мне вам сказать. И больше-то я ничего не знаю. — Ежова поджала губы. — Я и так на ваши деньги слишком много уже наговорила. Не пора ли вам со мной расплатиться? Катя достала из сумочки деньги. Ежова зажала их в кулаке и выскользнула из машины. Не поблагодарила, не попрощалась. У Кати появилось чувство, что они продешевили ушлой старухе. Что она обвела их вокруг пальца — деньги слупила, а не сказала особо ничего важного. Глава 23 Нечистая сила С «Тушинской» поехали обратно в центр города. Клавдий Мамонтов сказал, что опять позвонит, чуть позже, бывшей консьержке Светлане Лихотиной и уговорит ее, «склонит к сотрудничеству с прессой». Ехали медленно, стояли в пробках. Катя созерцала за окном серый, безрадостный городской пейзаж. Клавдий снова поймал ее взгляд в зеркале. — Вы сами из Бронниц? — решила завязать разговор Катя. — Нет, я московский. Кстати, прошу запоздало извинить мой фамильярный тон. Старушку надо было расслабить, а то она в машину садиться боялась. А так расслабилась, да и денежкой поманили. — Мало что узнали. Единственное новое имя — этот Левушка, сын знаменитого дирижера, бывший бойфренд Пелопеи. Надо Гущину сказать, чтобы поручил установить, где он сейчас. Между прочим, ни родители, ни Гаврила с Гретой про этого парня ничего нам не сказали. О самой Пелопее я уж и не говорю. А раз вы московский, что вас в Бронницы работать в такую даль занесло? — У родителей там дачка, — ответил Клавдий. — Я там сейчас и живу. Камин топлю, печку. Родители здесь, в Москве. Как-то неловко в моем возрасте жить с папой-мамой. Я когда при работодателе своем был, квартиру снимал. Хотел купить себе, да все как-то откладывал на потом. Некогда, я же круглые сутки при боссе был — охрана. На съемную квартиру порой по три дня не являлся. А сейчас вот на даче живу на папиной. — У вас имя необычное, очень… классное, — Катя улыбнулась ему в зеркальце. — Это тоже папа и мама. — Клавдий усмехнулся. — Они ж у меня археологи. Всю жизнь раскапывали Парфянское царство в туркменских песках. Сейчас уже старики, не до полевых работ. Отец в РГГУ преподает, профессор. Я вырос на раскопках. Рад, что не парфянское мне имя предки дали, а то был бы сейчас какой-нибудь Митридат. «Интеллигентная профессорская семья, — отметила про себя Катя с удовольствием. — А сынок — шкаф-телохран». — Пелопея училась на историческом факультете, — заметила она. — Мифологию изучала. Имя у нее тоже своеобразное. — Да, это меня тогда поразило, — ответил Клавдий и взялся за мобильный. Разговор его с бывшей консьержкой продолжался ровно пять минут. Снова бархатные интимные интонации. Он сказал: «Это снова я, по нашему делу» — и сразу назвал сумму за согласие встретиться: три тысячи на руки. И Катя вновь поразилась, с какой легкостью люди соглашаются на разные авантюры за деньги. — Светлана Лихотина сказала, что выйдет за покупками, просила ждать ее у входа в сквер, где стоят велосипеды на стойке, это прямо на углу дома, где она прежде работала. Как раз нам доехать туда, на Патриаршие, — Клавдий свернул на Садовое кольцо. В отличие от полковника Гущина, не дружившего с навигатором и путавшегося в адресах, Клавдий на навигатор вообще не смотрел, а Москву знал как свои пять пальцев. Они заехали на Патрики со стороны Садовой, миновали Малую Бронную и свернули в Большой Патриарший, после чего припарковались прямо рядом с розовым домом. Консьержку ждали, как и было велено, у входа в сквер. Катя вздохнула: вот и опять она здесь, у пруда. Дети смеются, кричат на игровой площадке, памятник Крылову грустен в тени, желтый ресторан «Павильон» все так же нелеп. У стойки с велосипедами маячит служитель сквера. Патрики сонные какие-то, хотя на часах всего-то четыре. — Из того, что нам горничная Ежова поведала, ничего не слепишь, — сказал Клавдий, он нацепил на нос темные очки и вид имел как в боевиках. — Кроме того, что они жили в семье дружно и любили друг друга. Кравцова прикончили. Кто мог это сделать? Кто мог посчитаться с ним за девчонку? Отец, брат, мать? Самая типичная версия — да? И слова, что я им говорил, не пропали даром, да? — Вы что, склоняли их отомстить Кравцову? — Нет. Но не дураки же они. Поняли меня. И кровь ведь, не вода в их жилах. Когда такое творят с дорогим тебе человеком — дочерью, сестрой. Значит, отец, брат, мать сразу попадают в подозреваемые. Но есть неувязочка. Отец — все же не родной. Брат тоже. А вот мать, ее мать, Регина… — Кроме Кравцова зверски убили его любовницу Быкову, а она в то время, когда все это случилось с Пелопеей, даже вроде знакома еще с Кравцовым не была. Или все же была? — спросила Катя. — Он мог ей что-то рассказать. Она могла узнать от него. И какого хрена его пытали — Гущин вон говорит, ему яйца прижигали. — Клавдий хмыкнул. — Что-то хотели узнать у него, перед тем как прикончить. Может, про любовницу? — Тогда первая у нас на подозрении должна быть его бывшая жена, — возразила Катя, — а не Регина Кутайсова. — Вон баба из цветочного вышла с каким-то горшком, — заметил Клавдий. — Направляется к нам. Катя обернулась и увидела на другой стороне улицы полную высокую женщину в шерстяной кофте и с цветочным горшком, запакованным в пакет, в руках. Светлана Лихотина подошла к ним. — Это вы из газеты, что ли? — спросила она. Она была полной, но двигалась проворно. Лицо ее с толстыми губами и приплюснутым носом показалось Кате опухшим, словно у алкоголички. Но волосы были великолепны, идеальная стрижка. — Деньги платите лишь за то, что я пришла? — Она недоверчиво их разглядывала. — Получите, — Катя извлекла из сумочки приготовленные три тысячи. — Какая щедрость, — хмыкнула бывшая консьержка, взгляд ее переполз с Кати на Клавдия, на нем и остановился. — Вам сведения нужны о жильцах, — она кивнула на розовый дом. — Но я там больше не работаю. — Вы по соседству устроились, — сказала Катя. — К подруге Регины Кутайсовой, чья дочь Пелопея нас интересует. — Ах, вон оно что. — Светлана Лихотина кивнула. — Я мало что знаю. Я на пять минут вышла гортензию купить, — она указала на витрину изящного цветочного магазина, расположенного в красном здании на углу. — Хозяйка моя цветы любит, ароматы. А цветы в квартире мрут — прямо страх берет, как мрут. Это оттого, что место нечистое, — и квартира, и дом, и эти самые наши пруды — пруд гиблый. В квартире-то нашей, как хозяйка говорит, в тридцатых палач жил, людей укокошил сколько, а потом и сам в петле удавился в ванной. А в соседних квартирах жили нарком с писателем, так им на допросах на Лубянке перед расстрелом, говорят, наш жилец гвозди в уши молотком забивал. И тут в каждом доме так — там, там, там, — Светлана Лихотина указала на дальний Дом со Львами, на дом с башенками и наличником-кокошником, на соседний серый с розовым дом, где весь низ занимают кафе, бары и бутики. — Сколько тут из окон народу попрыгало, сколько повесилось втихаря, сколько покончило с собой! Место это нечистое. Здесь сам Сатана со свитой на скамье восседал, как на троне, бал правил, — она кивком указала на скамейку, на которой снова никто не сидел. — Мало ли что это в романе описано, книги-то они тоже не так просто сочиняются. Сюда разные люди на пруд ходят — нечистого поминают. Поэтому здешние и памятник не хотят — ну, тот, знаменитый, что с примусом и котом. Боятся этого памятника местные — мол, памятник ему, Сатане. А чего, он и так здесь. Это его место. — Мы вам деньги не за проповедь платим, — сказал Клавдий. — Вы этого человека, когда консьержкой работали, видели? Он сунул ей под нос мобильный. А там — фотоснимок с паспорта Виктора Кравцова. — Н-нет… погодите — ка… Нет, не видела я его. А вот вас… кажется, я вас раньше видела. — Это вряд ли, — сказал Клавдий, гася экран. Катя глянула на него. — Пелопея Кутайсова три года назад жила здесь. Тот человек, что на фото, ее сбил на машине. Вы точно его не видели? В доме или тут где-то поблизости? — спросила она. — Нет, я же сказала вам. Историю с девушкой я, конечно, знаю. Хозяйка моя ее часто упоминает, и мать ее у нас постоянно бывает. Но я ничего вам полезного сказать не могу. Меня они — и мать Регина, и сам хозяин квартиры, ее отец, — еще тогда, три года назад, все допрашивали с пристрастием: что я видела, кого? Когда Пелопею я ихнюю в последний раз видела? Я выходная была оба дня накануне той аварии. Не было меня на работе. И сменщика у нас в ТСЖ в то время не было, как, впрочем, и сейчас. Так что ничем, ничем помочь вам не могу. Если вы из газеты… — И камер в доме тоже не было? — спросила Катя. — Камеры у них в квартирах имеются, в некоторых. А чтобы общую ставить в подъезд, да вы что? Кто на это пойдет? Тут такие порой жильцы приезжают — никакие. В бельэтаже живет, он где-то в Генпрокуратуре, что ли… Приехал один раз такой на бровях, весь вестибюль, всю лестницу заблевал, я потом со шваброй полночи возилась.