– Эх, отец, чем же ты таким занимался?.. – И не говорите, – отозвался Стольнаке. – Кстати, о Брусничном Короле вы, конечно, слышали? – Тогда он назывался просто Королем. – Бёрье Стрём вздохнул. – И владел зданием, где размещался наш клуб. Заходил чаще с сыном. Парень всего на несколько лет старше меня… Январь 1966 года На улице метель. Город затих. На дорогах снежные заносы. Лишь немногим удалось добраться до боксерского клуба, поэтому и атмосфера здесь сегодня какая-то сонная. Громко гудят батареи, но на всех одежда с длинным рукавом. Кто-то перед зеркалом боксирует с собственным отражением. Еще двое на ринге. Глухо стучат боксерские мячи. Бёрье прыгает перед мешком с песком, отвешивая глухие удары. Входит Король с сыном Таггеном, и в зал наметает столько снега, что дверь невозможно закрыть. Снег облепляет дверную коробку, тает и в считаные секунды застывает снова, превращаясь в лед. Кто-то из младших счищает его рукой и закрывает дверь. Они как в бункере. Подвальные окна полностью заметены. Король громко топает, отряхивается. Перед дверью, несмотря на множество тряпок и старых полотенец, образуется лужа. Взгляд у Короля такой, что слова приветствия застревают в горле. Бёрье коротко оглядывается на вошедших и возвращается к своему мешку. Как-то в кинотеатре «Палладиум» показывали фильм о природе Африки, и там был лев. Бёрье запомнил его взгляд в камеру – уверенный и исполненный силы, но страшный прежде всего своей однозначностью. «Все вы – мясо», – единственное, что говорил этот взгляд. И больше ничего. Примерно так смотрел сейчас Король. И он в свое время выступал в полусреднем весе, но потом бросил. Бокс на очки – не для него. Король любил повторять эту фразу перед младшими членами клуба. И что среди судей слишком много идиотов – тоже. «Я выхожу на ринг ради нокаута, – говорил он. – Как профессионал». И те, кто понимал, о чем это, опускали глаза. Потому что Король видел всех насквозь и знал, кто что думает. А мысли были такие, что и в любительском боксе тоже ведь не запрещено доводить дело до нокаута. Но можно бить и просто, «за короля и отечество», как говорят тренеры. А можно и по-другому – кто как хочет. Или как может. Никто не хотел, чтобы на него смотрели как на мясо. Взгляд Короля говорил, что им совсем не обязательно высказывать свои мысли вслух. Королю нравилось, когда о нем думают плохо, но не смеют пикнуть. Потому что Король владел этим помещением. Он не злобствовал, брал низкую арендную плату. Буквально только что один из его грузовиков привез для клуба новые кожаные груши. Подарок. Пока в подвале размещается клуб «Северный полюс», никому не придет в голову поинтересоваться, что за машины стоят во дворе под брезентом. Некоторые парни из клуба тоже работают на Короля и водятся с сомнительными компаниями. Но об этом не принято говорить. Не с Бёрье, во всяком случае. Хотя он в клубе вот уже три года и кое-что понимает. В глазах Таггена тоже все – мясо, но его взгляд вовсе не лишен выражения и полон презрения к малолеткам. Тагген на три года старше Бёрье. В спаррингах он бьет по-настоящему. Можно ожидать предательского удара и после того, как тренер дал свисток и ты опустил гард. Но сейчас Тагген смотрит в пол. Даже снег с себя не стряхнул и стоит весь мокрый. Знаменитый «ежик», за который Тагген и получил такое прозвище[38], поник, как высохшая трава под осенним дождем. Король идет к Ниркину-Юсси. Волочит за собой Таггена, обхватив за шею. И переходит прямо к делу. – Юсси! Почему мой парень не едет на соревнования в Гамла-Карлебю на эти выходные? Король говорит громко. Чтобы все слышали и знали – он не из тех, кто в смущении шаркает ногой и все время извиняется за то, что родился на свет. Ниркин-Юсси снимает с руки «лапу» и советует парню, для которого ее держал, немного позаниматься со скакалкой. Затем идет навстречу Королю и его сыну. – Потому что в Гамла-Карлебю едут только трое, – спокойно объясняет он. – И Тагген не в их числе. Несколько человек в зале оставляют тренировки и прислушиваются. Бёрье тоже навострил уши, хотя если посмотреть со стороны – все так же обрабатывает грушу. – Я знаю, что Тагген не в их числе, – продолжает Король все так же громко, хотя теперь мужчины стоят лицом к лицу. – Ты будешь говорить мне то, что я уже знаю? Проявлять неуважение, когда я пришел сюда и задаю тебе вопросы? Дубленое лицо Ниркина-Юсси принимает задумчивое выражение. – Финны на ринге не церемонятся, – продолжает он. – Те еще ребята. И я не считаю, что Тагген в достаточно хорошей форме, чтобы… – А я говорю, что он в форме, – обрывает его Король. – Я не хотел вспоминать прошлый матч, поднимать этот вопрос, но… в общем, Юсси, зря ты выкинул тогда полотенце. Тагген упал на счет, но мог бы и победить. Правда, Тагген? – Я мог бы победить, – бормочет Тагген и смотрит Юсси прямо в глаза. И снова как на мясо. Бёрье думает, что единственный, в чьих глазах мясо сам Тагген – это его отец. Ниркин-Юсси сжимает губы и делает свистящий вдох-выдох через плоский боксерский нос. Король разводит руками в жесте, который может означать: «Или у тебя на этот счет другое мнение?» – Ты встал на ноги на счет «семь» и только на «восемь» поднял руки, – все так же терпеливо разъясняет Юсси. – При этом тебя шатало из стороны в сторону. Одно дело проиграть, совсем другое – получить взбучку. Это не одно и то же. – Он не получит взбучку, – заверяет Король ледяным тоном. – И не проиграет. Он поднимает палец, как будто собирается приставить его к груди Юсси, но что-то в глазах последнего заставляет Короля остановиться на полудвижении, и вместо этого он медленно обводит пальцем зал. – Здорово, правда? – спрашивает Король. – Столько места, и за такие деньги… – Ну хорошо, – соглашается Ниркин-Юсси. – Твой парень поедет на соревнования, под твою ответственность. Теперь Король – сама любезность, потому что добился своего. Он смеется, как будто это была шутка. Хлопает Ниркина-Юсси по плечу. Потом идет к тем, кто тренируется. Поздороваться, перекинуться парой слов. Затем открывает дверь и исчезает в метели. Тагген хвостом следует за отцом. В зале становится тихо. Дубленое лицо Ниркина-Юсси не выражает ничего определенного. Большие кулаки, из-за которых он получил свое прозвище – «ниркки» значит «кулак» – безвольно свисают по сторонам. Но плечи опускаются и вздымаются в такт ритмичным движениям грудной клетки. Юсси разворачивается на каблуках и направляется в раздевалку. Проходит мимо Бёрье, только что завершившего раунд с боксерской грушей. Груша возвращается, и Бёрье получает от нее неожиданный хук. Ниркин-Юсси кладет руку на его плечо и увлекает в сторону. Бёрье нужно сделать шаг, чтобы выдержать удар груши и не упасть. – Как ты держишь равновесие? – шипит Ниркин-Юсси. – Никогда не прогибайся назад, слышишь? Сколько можно повторять? Он исчезает в раздевалке и выходит через десять минут с перчатками под мышкой. Спрашивает, не хочет ли Бёрье размяться. Бёрье кивает. Если он и раскис ненадолго, то все забыл, пока смолил подошвы. Он никогда не был в спарринге с Ниркином-Юсси. – У тебя быстрый левый, парень; а правый? Следи за правой рукой – ты мог бы провести мне хук в голову. Или левой в печень. Только рассчитывай силы, чтобы противник выдержал. Иначе он может вообще не подняться. В печень – смертельный удар. Остаток матча противник будет невменяем. Бёрье наносит левый удар. Не сильный, но быстрый. Видит в глазах Ниркина-Юсси удивление. – «Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника»[39], – цитирует Ниркин-Юсси. – Следи за правой! Бёрье отскакивает, уклоняется. Собирается в движении. Уходит в сторону, когда тренер пытается достать его джебом. И бьет в тот момент, когда Ниркин-Юсси оттесняет его назад. – Не останавливайся, – шипит тот, – не расслабляйся ни на секунду. Используй левую, даже когда отходишь. Ты ведь можешь продолжать вести бой. Ненавижу парней, которые отступают к канатам и закрывают руками голову, как бабы. Пот стекает ручьями, как вода в овраг весной. Ниркин-Юсси хрипит – словно Господь возвещает на Синае. – Держи гард! Опусти подбородок! Расслабь плечи! И не задерживай дыхание, чтобы мышцы получали кислород. Без кислорода ты покойник. Дыши, дыши! И не крути так телом, ты теряешь равновесие. Представь, что тебе проткнули череп железным стержнем – от лба до затылка. Это и будет твоя ось. Когда они заканчивают, Бёрье дрожит, как новорожденный теленок. Выплевывает капу, наклоняется вперед и дышит, упершись руками в колени. Ниркин-Юсси тоже весь красный и запыхавшийся. – Ты готов, – говорит он, и Бёрье ощущает одобрительный хлопок по спине. – Теперь нам нужна еще одна машина. Поедешь в Карлебю на выходные. Они там, в Финляндии, не такие формалисты. Для финнов главное, чтобы их мальчики ходили на матчи, не тратя целое состояние на дорогу. Тем не менее никто из клуба «Северный полюс» не участвовал в соревнованиях в таком молодом возрасте, насколько это известно Бёрье. Что он скажет маме? Придумает новую ложь, вроде той, что закатился с ребятами в Турнедален на выходные? Бёрье выпрямляется, смотрит в зеркало на стене. Он высокий. Не особенно мощный, но вытянутый и широкоплечий. Светлые волосы аккуратно подстрижены – как-никак, мать работает в салоне красоты. Короткие штаны и насквозь промокшая майка. Взгляд – одинаково быстрый в правую и левую сторону – боксер. В нем есть что-то от отца, нужно только добавить татуировок. Бёрье разглядывает точки на руке. * * * В Финляндии его ждет то, что Ниркин-Юсси называет взбучкой. Шведам кажется, что финны бьют очень сильно. Лишь много лет спустя выяснится, что причина тому – старые перчатки и особенности финской набивки. Но тогда этого никто не знал. Их будто отходили железной трубой – вот единственное, что понимали парни из Кируны. По всему телу синяки. Но проблемой Бёрье стали не только финские перчатки. – Доводи до конца! – кричал Ниркин-Юсси между раундами. – Я знаю, что ты это можешь. Не давай противнику опомниться, не жди, когда он придет в себя! Päälle vain! Ты должен… наступай. Вспомни, как Иисус Навин обходил Иерихон по разу в день на протяжении шести дней и семь раз в день седьмой. И чем кончилось? Бёрье пожимает плечами. Ждет гонга. – А тем, что рухнули стены Иерихонские, и воины Иисуса Навина ворвались в город и уничтожили его, – трубит над ухом Ниркин-Юсси. – Потому что он довел свой бой до конца. Сису-Сикке так много не говорит, но выглядит еще более озадаченным. А Бёрье думает о том, что он хочет и должен довести бой до конца. Но думать умом недостаточно. У тела на этот счет свое мнение. И Бёрье проигрывает в Карлебю по очкам. В зимне-весеннее межсезонье соревнования идут чередой – Рованиеми, Кеми и Отанмеки. Из матча в Кеми Бёрье помнит только, как Сису-Сикке помогал ему завязывать перчатки. А потом Бёрье на улице искал в снегу свои лыжи. Сису-Сикке подошел к нему – матч, наверное, к тому времени уже закончился. «Что ты такое говоришь, парень? Не было у тебя никаких лыж». Тогда Бёрье забыл про лыжи и лежал на койке, пока остальные мылись в душе. Он слышит, как Ниркин-Юсси говорит, что парень очень техничен, но ему не хватает напора. Бёрье знает, что не напорист и быстро «раскисает». Вот и опять кровь из разбитой брови мешает ему видеть… И потом, все эти ночи на тряском заднем сиденье… Сквозь снег и леса – назад в Швецию. Тело болит, но это ничего. Иногда это даже приятно – получить хорошую встряску. Бёрье не дает покоя другая рана. Он знает, что хорош в защите, но тем не менее не выигрывает. Даже Ниркину-Юсси, похоже, надоело читать проповеди на эту тему… * * * – Когда вы в последний раз их видели? – услышал Бёрье голос Свена-Эрика. Они приближались к дому престарелых в Бриттсоммаргордене. – С тех пор, как взял золото на чемпионате мира, – ответил Бёрье Стрём. – После Катскилл-Маунтинс я забыл дорогу сюда. Потом переехал в Эльсвбю. Мы встречались…