– Брось. Прекрати болтать… Послушай, куда мы едем? Нам ведь совсем в другую сторону. – Тише. – Роберт приложил палец к губам и повернул влево на транспортном кольце, оставив за спиной старушку Кируну. – Я хочу показать тебе одну вещь. – Что? – не поняла Анна-Мария. – Что за вещь? Еще какой-нибудь дом рядом с новой ратушей? Брось, я сказала. Мы не можем посмотреть его в другой раз? Все равно сейчас ничего не видно. Роберт снова приложил палец к губам, подмигнул и улыбнулся. Еще два раза Анна-Мария пыталась открыть рот, чтобы спросить мужа, куда он едет, и сказать, что ей не нужно никуда, кроме как домой. Но Роберт только шикал на нее и делал загадочные глаза. Они проехали насквозь поселок Кауппинен, хотя это и было запрещено. – Помнишь? – спросил он. – По-моему, ты рехнулся, – ответила Анна-Мария. Но улыбнулась, потому что оставаться серьезной и дальше было невозможно. Еще бы она не помнила! Ему было восемнадцать, ей шестнадцать. Оба жили с родителями, но у Роберта уже была собственная машина. В следующем году он переехал в свою «однушку» на Гиммермансгатан. А пока они спускались к карьеру возле Пойккияркивеген, парковались где-нибудь, чтобы не было видно с дороги, и занимались сексом. – Пока мы проезжали Кауппинен, мне обычно удавалось тебя уговорить. – Ты… – рассмеялась Анна-Мария. – Болтун! Помнишь наш первый раз? Впервые это случилось светлой летней ночью. Роберт опустил окна, когда они ехали через поселок. А потом сложили сиденья, выпрыгнули из джинсов и набросились друг на друга, как сумасшедшие. Только вот окна закрыть забыли, и это была вина Анны-Марии. Роберт думал об этом, как признавался впоследствии, но перенервничал из-за презерватива, который нужно было надеть. В считаные секунды машина наполнилась комарами. У Роберта потом оказалось не меньше сотни укусов на заднице. – Даже между ягодицами, – вспоминал он. Оба прекрасно знали эту историю, поэтому не было необходимости повторять ее с самого начала. – Помню, как однажды у тетиной собаки завелись глисты, – продолжал Роберт. – Етмандская лайка… Она передвигалась по кухне, не отрывая зад от пола, потому что там чесалось. Вот и я чувствовал себя примерно как эта собака, дня три по крайней мере. У Анны-Марии на глазах выступили слезы: – Я все жду, когда эта история перестанет быть такой смешной… Роберт остановился за гравийным карьером, оставив мотор работать на холостом ходу. – Ты серьезно? – спросила Анна-Мария. – Разве мы не можем заняться этим дома? Нельзя же до такой степени недооценивать кровать в спальне. – Ни малейшего шанса, – ответил Роберт, расстегивая страховочные ремни. Он наклонился к Анне-Марии и осторожно поцеловал в висок и под скулой, как она любила. Потом взял губами мочку ее уха и провел по ней языком. Ущипнул соски через платье. Анна-Мария раздвинула ноги, оторвала зад от сиденья, чтобы поднять платье, и спустила колготки до колен. – Но как же мы… Она кивнула на заднее сиденье. Не так-то легко развернуться в машине, переполненной страшно дорогим мусором. – Тсс… – Роберт прижал палец к губам. Он знал свою девочку. Сейчас Анна-Мария стала для Роберта самой красивой ученицей первой ступени гимназии, и он не мог поверить своему счастью. Он ласкал ее груди, теплые и тяжелые. Анна-Мария тяжело дышала, ее губы приоткрылись. Она смотрела в его лицо. Роберт хотел видеть ее наслаждение, даже муку. Это было то, от чего он никогда не уставал. Он запустил руку между ее бедер. – Ты не сняла трусы? – Нет, я же купила новые. – Анна-Мария улыбнулась. Машину заносило снегом. Они были одни в целом мире. Зубы Анны-Марии поблескивали в темноте, как у маленького озлобленного зверька. Когда Роберт запустил руку в трусы Анны-Марии, она тихо застонала. Дома они привыкли к беззвучному сексу, но здесь он хотел ее слышать. Анна-Мария взмокла. Роберт продолжал ласкать ее рукой, целовать в мягкие губы. Он надеялся, что сегодняшний вечер не оставит памяти в виде синяков или растяжек мышц. Эта скрюченная поза на переднем сиденье вряд ли была бы одобрена Шведским комитетом по охране труда. Анна-Мария напряглась. Мышцы ног спружинили, когда она издала звук, который был для Роберта лучшей музыкой. Анна-Мария ударила рукой в стекло, и у Роберта запульсировало в пальцах. А потом на глаза навернулись слезы, которые Роберт пытался сморгнуть. Как так получилось, что Анна-Мария выбрала именно его? Почему она оставалась с ним все эти годы, все эти ночи, когда он лежал в постели рядом с ней? Ее лицо, сейчас оно выражало наслаждение, и видеть это мог только он, Роберт. Анна-Мария расслабилась, как будто собиралась уснуть. – Ах… – выдохнула она и рассмеялась. – Ты как? – Похоже, мы получили квитанцию от дождя. Роберт выскочил из машины и начисто протер стекла. Потом вырулил из укрытия, отвез Анну-Марию домой и посадил в ванну. Отыскался даже флакон пены – весь покрытый пылью, но с содержимым все было в порядке. – Пожалуй, я еще тебя придержу, – сказала Анна-Мария, погружаясь в ароматную пену. – Ты – мое счастье, – отозвался Роберт. Пятница, 6 мая Около десяти утра Ребекка вышла на кухню. Гостьи встретили ее бурными аплодисментами, но она махнула рукой и опустилась на стул так, что тот затрещал. Мария Тоб поставила перед Ребеккой чашку черного кофе. – Что, плохо? – сочувственно поинтересовалась София через ph. Ребекка промычала что-то неопределенное, прежде чем ответить. – Шея болит. Похоже, я спала в очень необычной позе. – Шея? – София через ph усмехнулась. – Шея, – повторила Клара. – Это от неправильной подушки. Тебе нужно купить темпуру. – Вы черти. – Ребекка сделала обиженное лицо. – Издеваетесь надо мной в моем же доме. Сиввинг у плиты жарил блины. Белла лежала под столом со своей варежкой. Снуррис смотрел на нее с интересом. Он не мог разлечься под столом, пока там была Белла, что сделало это место вдвойне желанным. Варежку Снуррис тоже хотел, и тоже больше всего на свете. Сиввинг посмотрел на Ребекку и изобразил осуждение. – Уфф… – выдохнул он. – Хорошо, что бабушка сейчас тебя не видит. – Они видит, – простонала в ответ Ребекка. – Смотрит с небес и осуждает меня. Чем вы тут занимаетесь? – Последний вопрос был обращен к гостьям. Похмелье окутало Ребекку, как туман, сквозь который она различала груды бумаг и открытые папки на столе, кухонном диване и полу. Бухгалтерия Пеккари. – Мы думали помочь тебе с этим, – София через f глотнула кофе. – Вчера ты нам кое-что рассказала. Мы ведь не только на лыжах умеем. А этот снегопад на весь день, так что мы уже начали. Но тут пришел лучший в мире Сиввинг и стал готовить нам завтрак. – Это больше не мое расследование, – ответила Ребекка. – И как вы только можете работать? Меня мутит от одного вида этих бумажек. Откуда ни возьмись появилась София через ph и поставила перед Ребеккой бокал с шампанским. Пузырьки-бисеринки с шипением поднимались на поверхность и лопались. На дне лежал более плотный желтоватый слой сока. Рядом с бокалом София через ph положила таблетку. – Что это? – Вивал. И шампанское с манговым соком. Хотела приберечь для Риксгренсена, но тебе нужнее. – Не уверена, – слабо запротестовала Ребекка. – Да ладно, – успокоила ее София через ph. – Мы же не алкоголики, которые опохмеляются средством для дезинфекции рук в отделении «неотложки». И ты не умираешь, совсем наоборот. Доверься сестре Софии. Ребекка бросила таблетку в рот и выпила шампанское. София через ph подошла к плите, обняла Сиввинга и поцеловала в щеку. – Может, поженимся? – предложила она. – Уфф… – тяжело выдохнул Сиввинг, но шутка ему явно понравилась. Ребекка уже начинала чувствовать облегчение и с удивлением разглядывала пустой бокал. – Нашли что-нибудь? – Она кивнула на разложенные бумаги. – Как сказать, – ответила Мария Тоб. – Поешь блинов и узнаешь. * * * В пятницу утром похоронили отца Бёрье Раймо Коскелу. С неба все так же густо летели снежные хлопья – как клочки рваной бумаги с записками от Господа. Бёрье Стрём и Рагнхильд вошли в церковь. До того они ждали в машине, пока внесут гроб, который привезли в закрытом фургоне ритуальной службы. «Там могла быть я», – подумала Рагнхильд. Интересно, приехала бы Паула? И какую жизнь нужно прожить, чтобы на твоих похоронах никто не проронил ни слезинки? Носильщиков было шестеро – Рагнхильд, Бёрье, Свен-Эрик Стольнаке, Тагген, Ниркин-Юсси и какой-то пакистанец из боксерского клуба. Кладбищенский сторож от души присыпал дорожки гравием, чтобы никто не поскользнулся.