Тагген смотрит на человека на полу. Неужели Раймо так и будет хрипеть всю ночь? Почему он не умирает? Но эти опасения напрасны – спустя полчаса Раймо замолкает. – Безмозглый сопляк… Как я теперь узнаю, где он спрятал деньги? – набрасывается на Таггена отец и поднимается с места. У Таггена нет ответа на это вопрос. Хрипы Раймо были отвратительны, но тишина наполнила Таггена таким ужасом, какого он до сих пор не испытывал. Отец снова берет ситуацию под контроль. Всем молчать – это первое. Того, кто раскроет рот, ждет участь Раймо. Таггена это тоже касается. Ни матери, ни девушке – никому. Хенри избавляется от тела. – Но как я… – пытается протестовать Хенри. – И почему я… Но отец велит и ему заткнуться. Сейчас светло круглые сутки; кто угодно может увидеть, как они затащат труп в лодку и утопят в реке. Его нужно положить в морозилку, а осенью, когда ночи станут темными, Хенри опутает Раймо цепями и утопит в каком-нибудь глубоком месте. – Да черт бы вас подрал, морозилка забита, – возмущается Хенри. Но отец не слушает его возражений. Или Хенри делает как ему велят, или здесь четверо свидетелей того, как он всадил пулю в Раймо. Тойво и Пессан-Маури освобождают морозильник и заталкивают туда тело. Четверо здоровых мужчин делают это с трудом. И Тагген думает о том, как хиляк Хенри один будет вытаскивать замороженный труп. Ему придется разрубать Раймо на куски, как какое-нибудь животное. Накачанный спиртным, Тагген едва поднимается со стула. По дороге домой машина останавливается дважды, чтобы он мог сблевать на обочине дороги. Отец смеется. Они оставляют его все на том же перекрестке возле Виттанги. Тагген на мопеде возвращается домой и первым делом вытирает полотенцем лицо от комаров и дохлых мошек, которые налипли в волосы и на одежду. Вваливается в дом. Мать с отчимом давно спят, храп стоит по всей спальне. Пахнет свежей выпечкой. На кухне булочки с корицей. Тагген проглатывает одну, потом еще и еще. Он съедает десять булочек, которые ложатся в желудке теплым комом. Отныне еда – единственное его спасение. Все последующие годы, когда Тагген будет просыпаться ночами в холодном поту и одиночество будет смыкаться вокруг черным каменный мешком. Потому что Тагген никому ничего не расскажет. Он одинок в своем кошмаре. Тагген всегда старался держаться подальше от полиции, но теперь его бьет озноб при одном виде полицейской машины, припаркованной возле ресторана. И спиртное не помогает, только еда. Тагген поднимается с постели посреди ночи, разрезает батон вдоль на две половины, мажет маслом и съедает. Дюжинами поглощает булочки и пирожные, не говоря о других сладостях, пока не успокоится внутри. В пятницу вечером в конце июля он гуляет всю ночь. В шесть утра возвращается домой, но почему-то оказывается перед домом на Фёрарегатан, где живет Ингер Стрём. Этот адрес он знает из телефонного справочника и много раз проезжал мимо на мопеде, но впервые решился зайти. Ингер работает в парикмахерской недалеко от дома. Тагген видел ее там с улицы. Дверь в подъезд не заперта. Буквы на табличке двоятся, и Тагген вынужден придерживать один глаз, чтобы прочитать. Она живет на третьем этаже. Тагген поднимается по лестнице, держась за перила. Видит ее имя на почтовой щели. Он хочет постучать осторожно, но в результате барабанит на весь дом. Она открывает – в ночной сорочке и стеганом голубом халате. Тагген не продумал, что будет говорить. Он не знает, чего хочет. – Кто ты? – спрашивает Ингер Стрём, но в следующую секунду Тагген видит, что она его узнала. – Ты… – он говорит громче, чем рассчитывал, – меня… денег… хочешь? Это звучит, как будто Тагген решил заплатить ей за секс. Но он здесь не за этим. – Ты… – запинается Тагген. – Твой бывший муж… я… его… Он изображает пальцами пистолет, показывает куда-то мимо нее. Но она ничего не понимает. Или понимает все. – Кто ты? – громче спрашивает Ингер Стрём. Она уже перебудила половину соседей своими криками в это субботнее утро. – Исчезни, или я вызову полицию! Ингер Стрём толкает Таггена в грудь, так что он отшатывается назад. – Исчезни! – вопит она. – Исчезни и попробуй только появиться здесь еще раз, грязный засранец! Тагген плохо соображает, но ее визг молнией пробивается до его замутненного сознания. Шатаясь, он спускается по лестнице и выходит на улицу. В соседней квартире открывается окно, и мужчина смотрит, как Тагген, сунув руки в карманы, поворачивает в сторону Ялмар-Лундбомсвеген. Тихое летнее утро, на улицах нет машин, зато птицы заливаются вовсю. Тагген ничего этого не замечает. Он голоден. Хочет сосиску с картофелем фри. И печенье «Мария» с маслом. Бутерброд с сыром и икорную пасту. В один из августовских вечеров в клубе объявляется Бёрье Стрём. Не такой уж он и маленький, каким Тагген его себе представлял. Ниркин-Юсси и Сису-Сикке сразу берут его под свое крыло. Когда они с Бёрье спаррингуют, Тагген молотит от души. Бёрье хорош, но ему не хватает напора. Когда появляется и напор, Тагген оставляет его в покое. Деньги по-прежнему лежат под большим камнем. Тагген так и не вернулся на это место и все так же часто думает об Ингер Стрём. Все остальное – как дурной повторяющийся сон. Иногда до отвращения реальный, вроде того, как он стоит в спальне отца со Свеном-Эриком Стольнаке и Бёрье Стрёмом и не знает, что отец им скажет. Но по большей части это сны, и только. Как будто ничего не было. * * * – Ну вот вам и отличная погода, – Кристер вышел из машины. – Не погода, а снюс. – Бёрье Стрём прищурился на реку. Ребекка вышла из машины и огляделась. На этом самом месте зимой работает знаменитый Ледяной отель в Юккасярви. Мимо прошла группа туристов – похоже, японцы. Они оживленно разговаривали друг с другом; наверное, были в мастерской, вырезали фигурки из льда. Летом здесь все какое-то сонное, как будто сама земля набирается сил после туристического сезона. Голубая Турнеэльвен – река ее детства. Несколькими милями вверх по течению – дом Ребекки. Солнце играет на воде, легкий ветерок отгоняет комаров. На другом берегу – Пойккиярви, где похоронен Винни со своим папой. И Томми. «Всё в порядке, – успокоила себя Ребекка и отвела взгляд от другого берега. – Хорошо, когда на земле есть место, с которым так тесно связана моя жизнь. Ничего невозможно забыть. Но даже если что и забудется, река не исчезнет». Рагнхильд отнесла поклажу в резиновую лодку. Повеселевшая, подошла к машине и выпустила Виллу. – Не думаю, что она убежит, – сказала Рагнхильд. – Вилла теперь одна из нас. Собаки в машине Ребекки тут же принялись лаять и рычать. – Пусть поздороваются с Виллой, – решила Ребекка и выпустила Тинтин, Роя, Беллу и Снурриса. Некоторое время все внимание двуногих занимал ритуал собачьего знакомства, в котором были и беззаботные щенячьи заигрывания, и оскаленные клыки. Пока, спустя некоторое время, не прояснилось, кто есть кто в новой стае. – Ну а ты, как всегда, самый маленький. – Ребекка потрепала Снурриса за ушами. – Все будет хорошо, – успокоил Рагнхильд Сиввинг. – Белла за вожака. – Даже не сомневаюсь, – ответила Рагнхильд. – Вилле не повредит немного собачьего общения. – И она будет рада вернуться на остров, – подхватила Ребекка. – Мы привезем ее через два дня. Ты выживешь с нами, малыш. Последнее относилось к Вилле, которая боролась со Снуррисом. – Если сами выживете, – добавил Сиввинг, глядя на реку. – Еще одно испытание на прочность. * * * Рагнхильд коснулась взглядом Ребекки. Теперь она молилась не только за Паулу, но и за нее, и это сблизило в глазах Рагнхильд Ребекку и Паулу больше, чем она могла того ожидать. Рагнхильд не была уверена в том, что ее слышит некая высшая сила. Но до сих пор все работало. Рагнхильд продала квартиру и выкупила у Улле Пеккари дом и землю на острове. Улле с Андерсом нет дела ни до чего, пока их предприятием занимается полиция. Но Рагнхильд почти уверена, что им все сойдет с рук. Они ведь начинали честно, пока не заполучили нового совладельца. И откровенно нарушали закон только под угрозой. Рагнхильд радовалась, что в будущем ей не придется иметь дела ни с братом, ни с племянником. Улле без разговоров уступил ей владения на острове. Бог-паук плел свою паутину добра, натянутую на черные гвозди жизни. Кристер погладил руку Ребекки. Рагнхильд и Бёрье запрыгнули в лодку, которую Ребекка с Кристером тут же оттолкнули от берега. Вилла тревожно залаяла с причального мостика. – Ты точно помнишь, как это делается? – Бёрье, улыбаясь, положил шлем под скамью. Он понадобится позже. – Надеюсь, все вспомнится, – улыбнулась в ответ Рагнхильд. Встала за рулевые весла и уверенными движениями вывела лодку на середину реки. * * * Бёрье Стрём переходил от одного борта к другому по команде Рагнхильд, подгребал вспомогательными веслами. Оставшиеся на берегу махали вслед. Бёрье снова чувствовал себя молодым. Наслаждался силой собственного тела, взрезая гладь воды. Рагнхильд стояла за его спиной. После поединка в Гамбурге Бёрье не сомневался, что все кончено. Что никогда больше не забурлит в жилах кровь в предвкушении борьбы… Июль 1977 года Стадион в Народном парке в Гамбурге кипит. Когда Бёрье прибывает на место с Парисом и его катменом, идет второй предварительный матч. Под сводами огромного помещения стоит несмолкаемый рев – кто-то кого-то нокаутировал. – Всё в порядке, парень? – спрашивает Парис, завязывая Бёрье перчатки в раздевалке. Парис умеет это делать как никто другой. Обмотать, чтобы защитить хрупкие кости, и так, чтобы рука при этом не потеряла чувствительности. С Бёрье только Парис и катмен. Этого достаточно. Свита, которая будет громко болтать, да еще подавать советы из угла во время матча, Бёрье ни к чему. Он отвечает, что все хорошо, и не узнает собственный голос. Как будто внутри него говорит кто-то другой.