— Трайбека? Я усмехнулся. — Я так понимаю, ты знакома с местом нашего назначения. — Знакома в том смысле, что я слышала, как богатые люди любят щеголять своим богатством в роскошных апартаментах, пока их возят личные шоферы и телохранители. — Звучит примерно так. — У тебя там квартира? — Недавно купил, да. Она нахмурилась. — Насколько недавно? — Недавно, то есть… вчера. Мила переместилась в своем кресле. — Ты купил вчера квартиру за миллион долларов, даже не посмотрев ее сначала? — Во-первых, — поднял я руку, — квартира за пять миллионов долларов. Во-вторых… да, я купил ее вчера. И в-третьих, мир тесен благодаря всемирной паутине. Девяносто девять процентов недвижимости, которой я владею, было куплено только благодаря просмотру в Интернете. Она сузила глаза. — Насколько ты богат? — Сколько нулей может охватить твой разум, не завязываясь в узел? — Вы только посмотрите на него, — с сарказмом усмехнулась она. — Он богат и весел. Я должна считать, что мне повезло. Я улыбнулся. — Действительно, стоит так считать. Она неторопливо поправила локоны, свисающие через плечо. — Я была там всего один раз. Мы быстро проехали с друзьями, надеясь увидеть кого-нибудь из знаменитостей, которые там живут. — Увидели? Уголок ее рта изогнулся в намеке на улыбку, которая скрыла выражение усталости на ее лице. — Нет. Но это помогло мне понять, насколько легкой может быть жизнь, когда судьба на твоей стороне. Я сжал ее руку, так как от сочувствия сердце заколотилось у меня в груди. — Ты была рождена для богатства, Мила. С тобой поступили очень несправедливо, не дав прожить ту жизнь, которую ты заслуживала. Она посмотрела вниз, на место, где сплелись наши пальцы. — То, что я родилась в богатой семье, не означает, что я заслужила жизнь на улице в меньшей степени, чем те люди, которые сейчас спят с пустыми желудками. Я коснулся ее подбородка и придвинулся к ней ближе, чтобы наши глаза встретились. — У тебя чистое сердце, Мила. Это прекрасно, даже достойно восхищения. — Я провел большим пальцем по ее нижней губе. — Но в мире, в котором мы сейчас живем, твое сердце станет тем грузом, который утянет тебя под воду, и ты утонешь. — Забавно, — она наклонилась ближе, губы слегка разошлись, — я думала, что ты станешь бурей, в которой я в конце концов утону. Я провел рукой по ее горлу: пульс бился о кончики моих пальцев. — Какая прекрасная была бы смерть… моя жена, погруженная в эликсир моей одержимости. Ее теплое дыхание коснулось моей щеки. — Только ты можешь это сделать. — Что сделать? — Описать мою смерть как прекрасный акт любви. Смерть, желанную для всех женщин мира. Я подавил смех и посмотрел на нее с ухмылкой. — Это талант. — Нет, это проклятие. — Она вскинула бровь и откинулась на сиденье, повернув голову так, чтобы смотреть в окно. — Должна признаться, я не думала, что когда-нибудь снова увижу Нью-Йорк. — И я буду лжецом, если скажу, что планировал твое возвращение в этот город или даже на этот континент. — Все изменилось, не так ли, Святой? Я устроился на кожаном сиденье и тоже уставился в окно со стороны пассажира на огни города, которые проплывали мимо одним сплошным пятном. — Изменилось. Вопрос в том, — повернулся я к ней лицом, — что, если бы у нас была возможность сделать что-то по-другому, мы бы сделали? Ее изумрудные глаза впились в мои. — Я бы никогда не вошла в тот лифт. — Я бы никогда не сказал тебе всего того в тот день, когда ты сбежала от меня в первый раз. Она вопросительно посмотрела на меня: — Из всего, что ты сделал, это то, что ты хотел бы изменить? Я пожал плечами. — Это был единственный раз, когда я произнес слова, которые не имел в виду. — И все же ты наговорил мне столько обидных вещей. — Я имел в виду каждое слово, — я поправил рукава пиджака, — кроме тех, которыми я презирал тебя за две секунды до того, как ты убежала от меня. Я был гордым человеком. Это было единственное, что объединяло нас с отцом. Гордость Руссо. Я уже сбился со счета, сколько жизней я забрал из-за действий, которые негативно отражались на гордости, пульсировавшей в моих венах. Поэтому признать, что я наговорил ей обидных вещей, которые не имели никакого значения, было маленьким жестом, крошечным проблеском той неизмеримой перемены, которую эта женщина произвела во мне. Мила была права: все изменилось. В том числе и я. 2 МИЛА Я не могла держать глаза открытыми. Усталость была настолько сильной, что я чувствовала ее в подошвах ног. Во время полета в Нью-Йорк я попыталась немного поспать, но мысли не давали мне отключиться и переключиться, чтобы отдохнуть. Динамика между мной и Святым изменилась. Все изменилось. Я больше не видела человека, который хладнокровно убил Брэда. Я видела человека, который убил моего брата, чтобы спасти меня. Могущественного человека, который с радостью взял бы на себя кровь других людей, если бы это означало, что я буду в безопасности. Как вам такая ирония? Тот самый человек, который не задумываясь причинил мне вред, чтобы получить желаемое, теперь был готов калечить и убивать, лишь бы я не пострадала. Я взглянула на него: сила, которую он излучал, практически пригвоздила меня к месту. Его уверенность была его броней, сталью, которая одновременно защищала и пугала. Марчелло Сэйнт Руссо был силой, с которой приходилось считаться, врагом, с которым не хотелось встречаться, и союзником, которому не смели перечить. То ли он сам изменился, то ли я теперь смотрела на него совершенно по-другому, но он больше не был тем человеком, за которого я выходила замуж со слезами на глазах и страхом в сердце. Но резкая перемена не успокоила меня, потому что теперь я не знала, чего ожидать. Я верила ему, когда он говорил, что любит меня. Это было видно по его глазам, по тому, как его кристально-голубые радужки светились чем-то светлым и чистым, когда он смотрел на меня. Но тьма все еще клубилась в углах, нависшая угроза, которая могла выйти из-под тени и уничтожить все на своем пути. Именно это пугало меня больше всего: я обнимала живот, думая, не станем ли мы сопутствующим ущербом, когда тьма Святого решит, что ее достаточно долго подавляли. — Пенни за твои мысли. — Сэйнт провел тыльной стороной ладони по моей щеке, и я закрыла глаза, наслаждаясь тем, как его прикосновение больше не заставляет меня дрожать от страха, а наоборот, трепетать от предвкушения. — Мне просто не терпится увидеть квартиру. Он взял меня за подбородок и заставил поднять взгляд. — Твои глаза. — А что с ними? — Они как-то меняются, когда ты врешь. Цвет, он тускнеет. Теряет сияние. — Зачем мне лгать о чем-то столь бесполезном, как мои случайные мысли? Он прижался губами к уголку моего рта, и я затаила дыхание, приоткрыв губы.