— Я знаю. — Он оставался спокойным. Слишком спокойным. Я резко вдохнула. — Вы должны были сказать ему правду. — И разрушить его отношения с женщиной, которая стала для него как мать? Зачем мне так поступать со своим сыном? — Почему вы позволили ему поверить, что у вас был роман, хотя это было не так? Он выпрямился на своем месте, расправил плечи. — Марчелло потерял мать при весьма травмирующих обстоятельствах, и с тех пор он цеплялся за Елену. Каким бы я был отцом, если бы отнял у него и это? Мне потребовалась минута, чтобы дать всему этому осмыслиться. Это была информационная перегрузка, и мой разум был на грани взрыва, пытаясь все это переварить. — Так вы с Еленой были вместе до того, как женились на маме Сэйнта? — Были. Когда Елена вернулась домой на свадьбу своей сестры, она была, мягко говоря, шокирована, узнав, что я жених. — И вы никому не сказали? Он снова покачал головой. — Мы с Еленой решили, что для всех будет лучше сохранить наш секрет. Но с годами Елене становилось все труднее видеть, как сильно я люблю свою жену и как мы счастливы. Особенно после… — Он поджал губы. — Особенно после рождения Марчелло. Она не смогла подарить Альфонсо наследника, у нее было три выкидыша. — Она рассказывала мне об этом. Он потягивал свой напиток. — Думаю, ревность взяла над ней верх, и она разозлилась, рассказав моей жене секрет, который мы поклялись хранить. — И именно в этом она обвиняла вас в ту ночь, когда Сэйнт подслушал вашу ссору. — Это был не вопрос. Это была моя попытка собрать воедино все кусочки семейной вражды, которая бушевала уже много лет. — Она встретилась со мной в тот вечер, обиженная тем, что я так и не рассказал ей. Обвинила меня в том, что я держал роман в секрете, потому что все еще питал чувства к Елене. — А вы? Мимо прошел официант, на мгновение прервав наше внимание, когда мой вопрос повис в десяти футах над землей между нами. — У вас все еще были чувства к Елене? — В каком-то смысле, может быть. — Он допил последний глоток своего напитка и посмотрел на меня. — Но я любил свою жену. С каждым днем я любил ее все больше и больше. Она стала моей жизнью, и я никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ей боль, не говоря уже о любовной связи. — О… — Черт, если бы я не была беременна, то заказала бы текилу прямо сейчас. — Это… это очень сложно переварить. Некоторое время мы сидели молча, шум оживленного ресторана заполнял напряженную тишину. Мои мысли вернулись к свадебной ночи — ночи, когда Елена рассказала мне свою историю. О том, как она тоже попала в брак по расчету, но через некоторое время начала любить своего мужа. Я до сих пор помню, как остро ощущалась ее боль, когда она рассказывала мне о трех выкидышах. Но она ни словом не обмолвилась о другом мужчине или любви до Альфонсо. Я прочистила горло и заправила волосы за ухо, рассеянно ощупывая шрам. — Значит, в течение многих лет вы позволяли своему сыну думать, что его мать умерла, потому что у вас был роман? Вам никогда не приходило в голову сказать ему правду? — Тысячу раз. Но потом я вспоминал ту ночь, когда он нашел свою мать. В ту ночь он не побежал ко мне за утешением. Он побежал к Елене, и он плакал и плакал в ее объятиях. Она была его единственным утешением в этом мире, и я не мог лишить его этого. — Это безумие, — пробормотала я. — Елена знала, но так и не сказала ему. — Потому что я попросил ее не делать этого. — Что? — Как я уже сказал, у него уже забрали мать. Он не мог потерять и ее. — Но он потерял вас. Своего отца. Он пожал плечами. — Я был потерян для него еще до смерти матери. Я был слишком строг к нему, ожидал слишком многого. И в ту ужасную ночь, когда умерла его мать, он уже назвал меня убийцей, не успев произнести ни слова. Я не могла в это поверить. Годами он позволял своему сыну верить в то, чего не было на самом деле. Он позволил Святому ненавидеть его, строить свою жизнь только на одном намерении — уничтожить отца. Я сузила глаза. — Если вы так хотели, чтобы он поверил в эту ложь, зачем рассказывать мне об этом сейчас? Почему так внезапно возникла необходимость во всем признаться? Он посмотрел на мой живот, потом снова на меня. — Ты носишь моего внука или внучку, Мила. Возможно, я не хочу терять еще одну часть своей кровной линии. Может, мне пора покаяться и исправить все свои ошибки. Я покачала головой. — Он не простит вас. Он не подпустит вас к нашему ребенку. Его челюсть сжалась, в глазах застыло сожаление. — Может, ты и права, но я должен хотя бы попытаться. Мои мысли разбегались в сотни разных направлений одновременно. Я пришла сюда в поисках ответов, но вместо этого у меня появилось больше вопросов, чем когда-либо. Но самый главный вопрос заключался в том, можно ли ему доверять. Могу ли я доверять отцу Сэйнта и тому, что он только что сказал? — Долгие годы ваш сын вел против вас войну. Он делал все возможное, чтобы превратить вашу жизнь в ад, а вы лишь позволяли ему это, прекрасно понимая, что его ненависть к вам основана на лжи. — Как я уже говорил, он ненавидит меня, потому что я смог жить дальше. Он все еще торчит в этой проклятой комнате со своей матерью, не в силах смириться с правдой. — Которая заключается в том, что она покончила с собой? Он потер висок указательным пальцем. — Он не хочет принимать правду, потому что не может смириться с мыслью, что мать оставила его одного в этом мире по собственной воле. — Его щеки раскраснелись, а голубые глаза вспыхнули от пережитых мучений. — Он все время кричал, кричал и набрасывался на меня, пытаясь причинить мне боль. Его глаза были темными от ненависти, он проклинал меня, называя убийцей. — А вы? — Убийца? — Он выглядел шокированным тем, что я вообще спросила. — Я не святой, Мила, и мои руки запятнаны кровью других. Но уверяю тебя, моя мертвая жена не из их числа. — Тогда почему Святой так уверен, что это убийство? Он пожал плечами и поблагодарил бармена за то, что тот наполнил его бокал. — Как я уже сказал, ему легче смириться с мыслью, что кто-то забрал у него мать, чем жить с тем, что она бросила его намеренно. — Нет. — Я покачала головой и прикусила губу. — Этого не может быть. Сэйнт много чего умеет, и он не наивен. Должно было быть что-то, что убедило бы его. Очевидно, он знал, что у вас есть мотив, раз решил, что у вас роман. Но это должно быть нечто большее. — Я погрызла ноготь большого пальца, пытаясь понять, что же это может быть. Сэйнт был сильным человеком. Смелым и умным. Чтобы обвинить отца в убийстве, должны были быть какие-то признаки нечестной игры, которые бы его убедили. Я думала, что сегодня найду последний кусочек головоломки, но теперь мне казалось, что не хватает еще больше кусочков, чем раньше. Я откинулась на спинку кресла и уставилась перед собой, пытаясь представить себе подростка Сэйнта, переполненного горем и охваченного ненавистью. Я не могла представить, насколько он был сломлен после потери матери. От одной мысли об этом у меня на глаза навернулись слезы, ведь он так долго носил в себе эту боль. — Потеря матери сломила его, — пробормотала я, скорее для себя, чем для кого-то еще. — И последние двадцать лет он направлял эту боль в свою ненависть к вам. — Я взглянула на мистера Руссо. — И вы ему это позволяли. — Да, но… после того, как я увидел, как он рассыпался в ту ночь, кричал, что таблетки не ее, судорожно искал в комнате чертов ключ… — Подождите. — Я села прямо. — Какой ключ? Он провел рукой по волосам цвета соли и перца, его острая вдовья пика выдавала его возраст. — Марчелло и Джеймс выломали дверь, потому что, по его словам, она была заперта. Но в замке не было ключа, а значит… — Она была заперта снаружи. — Я смотрела перед собой, пока головоломка идеально складывалась. — Кто-то запер ее снаружи. — Марчелло обыскал всю комнату, перевернув ее вверх дном, пытаясь найти ключ. Но мы так и не нашли его. Я потянулась и схватила его за руку, сердце готово было выскочить из горла. — Как выглядел ключ? Его седые брови сошлись, когда он перевел взгляд с места моего прикосновения на мое лицо. — Я не уверен. Это было очень давно. — Это был старинный латунный ключ? — Я не могу вспомнить, Мила. А что? — Черт. Мне нужно идти. — Я схватила свою сумочку, когда услышала голос позади себя.