Я качаю головой. — Нет, я не могу туда пойти. — Это ведь твое детство, не так ли? — Мое детство в лучшем случае туманно. — С какого возраста? — Всё, что было до четырнадцати лет, довольно пустое. Я знаю, что там пусто, потому что я заблокировал всё. Чтобы открыть эти воспоминания, нужно приложить некоторые усилия, но я не стану этого делать. Ничего хорошего не выйдет, если открыть шкаф, в котором хранятся мои скелеты. Я утону во тьме, если сделаю это. — Ладно, как насчет после четырнадцати? Я пожимаю плечами. — Я переехал в Америку, когда мне было четырнадцать. Это моя легенда, так как я не упоминаю о Торонто ни с кем, кроме Оака. — С кем? Я прикусываю язык, потому что часто стараюсь не думать о нем. — С моим старшим братом, Иваном. — А где сейчас Иван? — Ушел. Она выглядит немного раздраженной моим коротким ответом. — Мертв? - подтверждает она. Я киваю, ненавидя то, что чувствую, когда думаю о нем. Мы были двумя наивными мальчишками, когда приехали в Торонто, думая, что сможем найти работу и устроить свою жизнь вдали от нашего мрачного детства в России. У нас было много денег, так как перед отъездом украли их у отца, понимая, что окажемся в опасности, если он когда-нибудь выследит нас. Ивану было восемнадцать, и он был моим официальным опекуном по нашей визе, но вскоре он связался с плохими парнями. Мы оба присоединились к Братве Сидорова, но из-за моего возраста я не подвергался такой опасности, как он. Его застрелили во время простой передачи наркотиков, потому что полиция пронюхала и задержала его, а он по глупости пытался убить копа. И это при том, что он никогда не стрелял из гребаного пистолета, идиот. После той роковой ночи я поставил перед собой задачу тренироваться в каждом бою, чтобы быть уверенным, что меня никогда не ранят. Я должен был стать пуленепробиваемым. Тогда я поднялся по карьерной лестнице и стал силовиком, используя темноту и боль, чтобы усерднее бороться и блокировать все плохое. — Ты можешь рассказать мне, что с ним случилось? Я убью Оака за то, что он вынудил меня к этому. Два года гребаной терапии с Джейн мне удавалось избегать разговоров о своей семье или детстве, и вдруг я выкладываю всё начистоту. Что это, блядь, такое? — Я бы не хотел. Мне нужно прекратить это, пока всё не вышло из-под контроля. — Хорошо, почему бы тебе не рассказать мне побольше о мужчине или женщине, которую ты встретил? Я свирепо смотрю на нее. — Это женщина. Я знаю, что экспериментировал раньше, и это всплывало, но обычно я предпочитаю женщин, и она знает об этом. Она пожимает плечами. — Я не хотела предполагать. — Если честно, я бы предпочел этого не делать. - Я бросаю взгляд на часы. — О, посмотри на время. Разве сеанс не закончился? — Гаврил, я должна доложить Оаку, считаю ли я, что ты в здравом уме. Я скрещиваю руки на груди. — Ну, я же не собираюсь убивать всю школу, правда? — Откуда мне знать, если ты не хочешь со мной разговаривать? — Прекрасно, она великолепна, ясно? — В каком смысле? — Она полностью соответствует моим сексуальным вкусам. - Я делаю паузу. — Ты знаешь о них. Щеки Джейн краснеют. — Да, ты объяснял раньше. Я киваю. — И ты осудила меня, как и большинство людей, но эта женщина... - Я качаю головой. — Она не осуждает меня. На самом деле, у нее те же вкусы. Джейн записывает дальше. — Чувствуешь ли ты, что это помогает тебе быть более психически устойчивым? — Это помогает меня чувствовать себя менее одиноким в этом мире. — Хорошо, - говорит она, кивая. — Это положительный момент. — Наверное. Так и есть. С Камиллой я чувствую себя не таким фриком. Или как будто мы можем быть фриками вместе. С девушкой, которая не боится монстров. Но сможет ли она раскопать во мне человека, который когда-то существовал? Человечность больше не является частью моего характера, вот почему я знаю, что не могу дать ей то, чего она хочет. Я не могу быть тем мужчиной, который ей нужен, потому что во мне почти не осталось человека. Я - монстр.  Камилла подходит ко мне в коридоре, что очень смело. Она становится все более дерзкой с тех пор, как я трахнул ее в туалете на хоккейном матче. — Чем ты сейчас занимаешься? - Спрашивает она. Я смотрю на часы. — Через двадцать минут у меня собрание. Она выглядит разочарованной этим. — Ох. — Что означает, что у меня есть время поглотить тебя. Её глаза загораются.