– Есть, сэр. Атмосфера в рубке по-прежнему была приподнятая, но теперь все впередсмотрящие докладывали разом. Краузе торопливо вышел на правое крыло мостика. – Топливо, сэр! Топливо! – сказал матрос, тыча за борт рукой в варежке. Краузе глянул; мертвая рыба белым пузом кверху – и да, вытянутое пятно топлива, но не такое уж и большое. Грязная темная полоса была от силы ярдов пятьдесят шириной, длиной раза три по стольку. Краузе прошел через рубку на левое крыло мостика. Тут топлива не было совсем. Вернулся на правое – пятно уже осталось далеко позади. Когда волна прошла под ним, оно растянулось только от гребня до подошвы. Краузе пытался представить, как подбитая лодка уходит в бездонные глубины. Вероятнее всего, она скользила, словно по длинному склону. Полные цистерны лопнут не сразу; может пройти долгое время, прежде чем топливо вырвется на поверхность. По рапортам Краузе знал, что процесс занимает до часа. Это пятнышко – то, что было в почти пустой цистерне на момент взрыва. А сильно поврежденные подлодки часто оставляют небольшой топливный след, даже если еще способны маневрировать. Разведка ВМС предполагала, что иногда немцы нарочно выпускают немного топлива, чтобы сбить с толку преследователей. Однако Краузе был по-прежнему уверен в правильности своего решения: не оставлять эсминец кружить на месте в поисках доказательств, быть может, на целый час. Нет. О пятне топлива надо забыть. Может быть, удастся извлечь из него некоторую пользу через минуту-две, когда будет больше времени. Прежде всего надо положить конец истощению боевого резерва. – Вы ее точно потопили, сэр, – сказал правый впередсмотрящий. – Да, конечно, – ответил Краузе. Это не панибратство. В минуту торжества Краузе мог простить матросу отступление от служебного этикета, тем более что сейчас надо было думать о многом другом. Однако о безопасности корабля забывать было нельзя. – На посту не отвлекаться. Он вернулся в рубку и по переговорной трубе обратился к старпому: – Чарли, отмените боевую тревогу. Готовность номер два, и посмотрите, может, получится накормить подвахтенных горячим. – Есть, сэр, – ответил Чарли. Громкая связь разнесла приказ по кораблю. Теперь половина личного состава сможет поесть, отдохнуть, согреться. Краузе глянул на часы. До сих пор он посматривал на них иначе, считая минуты, и сейчас с ужасом отметил, сколько прошло времени. Было тринадцать с чем-то; больше четырех часов с тех пор, как его вызвали из каюты, почти три часа боевой тревоги. Ее вообще не следовало объявлять. Он не многим лучше Карлинга. Но прошлого не воротишь, и некогда себя корить. – Дайте мне блокнот с бланками и карандаш, – сказал он рассыльному. Люди в рубке менялись: новая вахта заступала на посты. Краузе попытался писать и сразу выронил карандаш. Пальцы задубели от холода и ничего не чувствовали. Полушубок-то он надел, а свитер, перчатки и шарф – нет. Руки окоченели, да и сам он промерз до костей. – Напишите за меня, – бросил он рассыльному, досадуя на себя. – «Килинг» – «Виктору». Обнаружил топливное пятно, подтверждающее уничтожение… Нет. – Он смотрел рассыльному через плечо. Через «дэ». П-О-Д. И потом «тэ». Да, так… подлодки. Точка. Большое спасибо за ваше высокопрофессиональное… Два «эс» в слове «профессиональное», черт возьми… содействие. Отнесите на сигнальный мостик. Когда рассыльный вернется, надо отправить его за перчатками и шарфом. А пока уточнить ситуацию. Краузе снова вышел на мостик. Там уже стояли новые впередсмотрящие. Сменившиеся комендоры еще отходили от орудий и пробирались по палубе, пригибаясь, чтобы их не накрыло брызгами, и выжидая время для перебежек с учетом качки. «Килинг» приближался к фронту конвоя. Британский корвет на левом фланге тяжело переваливался на волнах. Первая линия шла довольно ровно, и, насколько Краузе мог разглядеть, задние подтянулись. Справа был канадский корвет; приближалось время отдать приказ о возвращении на позиции в завесе. Над головой захлопал затвор прожектора – передавали сообщение «Виктору». Краузе глянул за корму: польский эсминец шел полумилей дальше. Сейчас он сильно накренился в подошве волны, наклонив свою странную фок-мачту к самой воде, сперва в одну сторону, потом в другую. «Виктор» приближался к позиции. Пора отдавать приказы. С тем же успехом можно было и не выходить на холод, но долг командира – приглядывать за подчиненными, да и в любом случае Краузе не чувствовал бы себя спокойным, если бы этого не сделал. Он кое-как сумел разжать пальцы, отпустил бинокль, дав тому повиснуть на ремешке, и на закоченелых негнущихся ногах вернулся к рации. – Джордж – эскорту. Вы меня слышите? Он дождался подтверждения, Орел – Джорджу, Гарри – Джорджу, Дикки – Джорджу. Позывные были выбраны превосходно, ударные гласные разные, не спутаешь даже при сильных помехах. Краузе ровным голосом отдал приказ: – Занять позиции согласно стандартной дневной схеме охранения. Все один за другим ответили: «Есть», и Краузе положил трубку. – Сигнальный мостик докладывает, что «Виктор» подтвердил ваше сообщение, сэр. – Очень хорошо. Он уже собирался послать за перчатками и шарфом, однако Найстром, только что заступивший на пост вахтенный офицер, потребовал его внимания. – Прошу разрешения выключить второй и четвертый котлы, сэр, – сказал Найстром. – Черт побери, вы знаете регламент действий при отмене боевой тревоги. Это решает вахтенный офицер, не дергая меня. – Извините, сэр. Но я подумал, раз вы здесь, сэр… Голубые, чуть навыкате глаза Найстрома выражали отчаяние. Этот молодой офицер боится ответственности, болезненно воспринимает критику, медленно соображает. Стандарты Аннаполиса теперь не те, что раньше, решил Краузе, окончивший эту академию двадцать лет назад. – Продолжайте выполнять свои обязанности, мистер Найстром. – Есть, сэр. «Додж», в миле впереди от «Килинга», поворачивал к своей позиции на правом фланге. «Килингу» почти пора было занимать место во главе второй колонны справа. Краузе глянул за корму: «Виктор» уже был на позиции, «Джеймс» шел к левому флангу. Краузе решил пронаблюдать, как Найстром выполнит маневр. – Головной корабль второй колонны на пеленге два-пять-пять, сэр, – доложил Сильвестрини от пелоруса. – Очень хорошо, – ответил Найстром. Маленький, бойкий мичман Сильвестрини недавно окончил офицерское училище, а до того учился на факультете иностранных языков в университете на восточном побережье. – Лево руля. Курс ноль-девять-два, – скомандовал Найстром, и рулевой отрепетовал приказ. «Килинг» повернул к позиции. Все шло хорошо и как надо. Краузе решил не посылать за одеждой. Он так и так собирался в гальюн, а тут еще ему пришла мысль о чашке кофе. И тут же страстно захотелось этого кофе, горячего, бодрящего, успокаивающего. Чашку? Две чашки. К тому же он слегка проголодался; мысль о сэндвиче к двумя чашкам кофе внезапно показалась очень соблазнительной. И несколько минут в тепле плюс возможность надеть наконец перчатки и шарф. Просто замечательная идея. Подошел Уотсон с полуденными координатами, которые из-за боевой тревоги не сообщил вовремя. Краузе принял рапорт; полуденные координаты не были для него новостью, они близко совпадали с предполагаемой позицией волчьей стаи в адмиралтейской радиограмме. Однако тут подошел старший механик Ипсен с полуденной сводкой о расходе топлива. Ее пришлось прочесть внимательнее. Пришлось обменяться с Ипсеном несколькими словами. И даже на этом кратком разговоре не удалось вполне сосредоточиться, поскольку Краузе краем глаза увидел, что «Додж» сигналит прожектором. К тому времени, как Ипсен отсалютовал, перед Краузе уже стоял сигнальщик с рапортом – полуденной сводкой «Доджа» о расходе топлива. Это сообщение тоже пришлось изучить внимательно. Все хорошо: у «Доджа» еще приличный резерв. Пока Краузе изучал эту сводку, принесли две другие: «Виктора» и «Джеймса». Читая сводку «Джеймса», Краузе нахмурился. «Джеймсу» придется максмально ограничить время на полном ходу. Краузе, тщательно подбирая слова, продиктовал ответ. – «Комэскорта – „Джеймсу“. Примите все возможные меры для экономии топлива». Из штурманской рубки поднялся улыбающийся Чарли Коул и поздравил с затопленной подлодкой. Приятно было перекинуться словечком с Чарли, но затем тот подошел ближе и понизил голос, чтобы другие в рубке не услышали. – С Флуссером надо решить, сэр, – заметил Чарли. – Черт, – сказал Краузе. Резкое слово показывало, как сильно раздосадовала его новая задержка. Вчера Флуссер двинул старшине по физиономии и теперь сидел под арестом за это тяжелейшее преступление. На корабле, где регулярно объявляют боевую тревогу, присутствие арестанта в карцере – вечная головная боль. А Устав ВМС требует разбирать такие дела как можно скорее. – Больше суток прошло, – напомнил Чарли. – Черт, – повторил Краузе. – Ладно. Мне надо в гальюн и съесть сэндвич. Потом… И тут-то телефонист и сообщил: – Кормовой впередсмотрящий видит две белые ракеты со стороны конвоя, сэр. Это была неожиданность – хуже, чем на Олимпиаде в Антверпене, когда француз провел рипост и Краузе ощутил прикосновение шарика к груди в тот самый миг, когда собирался сделать решающий выпад. Целых две секунды Краузе стоял в столбняке, хотя умом сразу осознал, что две белые ракеты означают торпедную атаку. Две секунды он смотрел на телефониста, потом выбежал с биноклем на крыло мостика. Ничего толком было не видно: «Килинг» шел в трех милях от головных судов, в пяти – от замыкающих. Краузе окликнул впередсмотрящего: – Что видите? – Две белые ракеты, сэр. – Где? – Где-то в конце, сэр. Примерно где последний корабль в линии. – Сигнал коммодора, сэр, – крикнули с сигнального мостика. – Общая тревога. – Очень хорошо. «Килинг» высоко поднялся на волне. Теперь Краузе видел, что третий корабль во второй колонне нарушил строй, а следующий поворачивает, уходя от столкновения. Если отрядить канадский корвет, тот отстанет и при своем малом запасе скорости догонять будет долго. Нужен эсминец. Выбирать приходилось между «Килингом» и «Виктором», а «Килинг» был ближе. Краузе вернулся в рубку: – Я принимаю управление, мистер Найстром. – Есть, сэр. – Право на борт. Курс один-восемь-ноль. Рулевой повторил приказ, и Краузе шагнул к рации. – Джордж – Орлу. Джордж – Дикки. Иду в тыл конвоя. Сблизьтесь для защиты фронта. – Есть, сэр. – Выполняю. Пока Краузе говорил, «Килинг» повернул и теперь шел курсом столкновения с «Доджем». – Право руля. Курс два-семь-пять. – Есть право руля. Курс два-семь-пять. «Килинг» повернул, направляясь носом в просвет между «Доджем» и конвоем. – Обе машины вперед самый полный. – Машинное отделение отвечает: «Есть вперед самый полный», сэр. – На румбе два-семь-пять, сэр. Краузе быстро глянул вперед и убедился, что они пройдут вдоль правой линии почти впритирку. На встречных курсах «Килинг» миновал головное судно на дистанции в сто ярдов. Оно тяжело переваливалось, встречая носом волны не так решительно, как боевой корабль. На обшарпанных бортах проглядывала ржавчина. Кто-то помахал «Килингу» рукой. Эсминец миновал это судно почти в мгновение ока, затем второе и третье. Все они шли вперед, оставив позади подстреленного, быть может, смертельно раненного товарища, но им ничего не оставалось, кроме как фаталистично двигаться прежним курсом. В просвете между третьим и четвертым мелькнули надстройки сильно отставшего судна. По фок-мачте и дымовой трубе Краузе узнал спасательное судно «Кадена». Тут четвертое судно прошло, и тыл конвоя стал виден снова. Ничего, кроме «Кадены» милях в трех справа по носу. Хотя нет: вот на волне поднялись две шлюпки. А это что поднимается на волне? Длинное и прямое, словно плывущее по реке бревно, только несравненно больше любого бревна. Оно снова приподнялось в плотной завесе брызг: судно почти кверху килем, а длинная прямая линия – его скула. Оно опрокинулось на три четверти и на девять десятых затонуло, однако еще держалось на плаву. – Обе машины вперед полный.