Краузе увидел ее. В тысяче ярдов из вспененной воды встал длинный конический нос немецкой подлодки. Волна разбилась о нее пеленой брызг. Лодка выровнялась, опустилась и удлинилась. Показалось орудие. Круглый мостик. Подлодка вздрогнула, будто в агонии, – собственно, так оно и было. Ударили пушки «Килинга» – словно невыносимо громко хлопнули двери. Бамм. Бамм. Бамм. Впередсмотрящий рядом с Краузе вопил от возбуждения. Трудно было навести на лодку бинокль. Вдоль нее как будто прокатилась волна, и лодка исчезла. Краузе метнулся назад в рубку: – Право руля, мистер Уотсон. – Руль на борту, сэр, – сообщил Уотсон. «Килинг» начал поворачивать в тот момент, как с него заметили лодку. Телефонист пытался отрапортовать. Сперва он захлебывался от волнения, потом овладел собой. – Артчасть докладывает. ПЛ замечена справа по носу, дистанция тысяча. Сделано пятнадцать выстрелов. Попаданий не отмечено. – Очень хорошо. Первая попытка лейтенанта Фипплера убить человека оказалась безуспешной. – Вы взяли пеленг, мистер Уотсон? – Только приблизительно, сэр. Мы в этот момент поворачивали. Говорите истину каждый ближнему своему[24]. Гораздо лучше ответить честно, чем притвориться, будто знаешь точный ответ. – Поворачиваем до курса один-девять-пять, сэр, – добавил Уотсон. – Есть, сэр. Лодка, когда ее заметили, шла почти тем же курсом, что «Килинг». Даже если она повернула сразу, как погрузилась, на поворот ушло время и расстояние. Лучше взять курс на перехват. Повернул немец вправо или влево? Трудно сказать. Ушел он на глубину или остался близко к поверхности? Возможно, это угадать проще. – Локатор докладывает контакт на пеленге один-восемь-ноль, сэр. Дистанция четыреста ярдов. – Очень хорошо. Лево десять градусов, мистер Уотсон. Ставьте большую глубину, мистер Нурс. После нештатного всплытия первым инстинктивным порывом будет уйти на глубину, а команда сейчас не в том состоянии, чтобы пересилить инстинктивный порыв. И за тридцать секунд немец должен был успеть погрузиться на максимум. «Виктор» поворачивал, но видно было, что на этот раз он не успеет пройти в кильватере «Килинга». – Первый – пли, – сказал Нурс в микрофон. Краузе шагнул было к рации, но передумал. Нет надобности говорить «Виктору», что он атакует. Это самоочевидно. – Второй – пли, – сказал Нурс. – Бомбометы – пли. Установленные на большую глубину бомбы взорвутся с дополнительной задержкой. Они дольше будут уходить до требуемого уровня, и рассеяние получится более хаотичным. Обтекаемые глубинные бомбы были бы лучше нынешних неуклюжих цилиндров; такие уже производили, и Краузе жалел, что их у него нет. Звук взрывов на большой глубине был более низким и приглушенным. Краузе дождался последнего. Теперь он уже не выскакивал на крыло мостика. Охотничья лихорадка немного отпустила. – Право руля, мистер Уотсон. – Есть, сэр. У него промелькнуло искушение повернуть не вправо, а влево, обмануть подлодку неожиданным маневром, но сейчас это исключалось: слишком велик шанс столкнуться с «Виктором». Краузе направил бинокль на вспененное море за правой раковиной. Ничего. Из рации раздалось: – Орел – Джорджу! Орел – Джорджу! Британец на «Викторе» проявлял недолжное волнение. – Джордж – Орлу. Прием. – Вы ее потопили, сэр! – Короткая пауза, затем англичанин заговорил спокойнее, почти с растяжкой, но чувствовалось, что это требует от него усилия. – Вы ее потопили. Мы только что слышали, как она треснула. На «Викторе» слышали, как треснула подлодка, смятая давлением воды, словно бумажный листок. Краузе молча стоял перед рацией. Человек он был жесткий, но его молчание отчасти объяснялось мыслью, что две минуты назад далеко в кильватере «Килинга» пятьдесят человек умерли страшной смертью; быстрой, но ужасной. Впрочем, главным образом молчал он от несформулированного понимания, что это пик его профессиональной карьеры: он достиг того, к чему готовился больше двадцати лет. Он совершил убийство; уничтожил вражеское судно. Так может онеметь студент, узнавший, что выиграл награду. Однако присутствовало и другое понимание, равным образом несформулированное и еще менее осознанное: за его триумф заплачено пятьюдесятью жизнями. Это было почти как если бы на соревнованиях его рапира – тупая, с шариком на конце – проскочила сквозь защиту противника и вдруг оказалось, что она заточена и пронзила того насквозь. – Джордж, вы меня слышите? – проблеяла рация. При этом звуке мгновенный столбняк прошел; теперь Краузе снова был профессиональным военным с огромной ответственностью на плечах, человеком долга, принимающим быстрые решения. – Слышу вас, Орел. В ровном бесцветном голосе не было и следа эмоционального потрясения. К последнему слову Краузе уже полностью стал собой. Он выискал наиболее подходящие выражения для ответа представителю союзной державы. – Отлично, – сказал он, и, поскольку слово показалось недостаточно сильным, добавил: – Великолепно. Это прозвучало немного вычурно. Краузе судорожно придумывал ответ. Вспомнились формулировки из британских сообщений, полученных за последнее время, и это его спасло. – Мои самые сердечные поздравления капитану, – сказал он. – И пожалуйста, передайте ему мою самую искреннюю признательность за образцовое содействие. – Есть, сэр. – Пауза. – Будут приказы, сэр? Приказы. Решения. Нельзя терять ни секунды даже в миг торжества. Волчья стая рыщет вокруг слабо охраняемого каравана. – Да, – сказал он. – Как можно быстрее вернитесь на позицию в завесе. – Есть, сэр. Краузе уже собирался отойти от рации, когда она вновь потребовала его внимания. – Орел – Джорджу. Орел – Джорджу. Прошу разрешения поискать доказательства потопления. Это, должно быть, реакция польского капитана на переданный ему приказ. Доказательства и впрямь важны. Штабистам в Лондоне и Вашингтоне будет удобнее писать отчеты, если уничтожение подлодки надежно подтверждено. И Адмиралтейство, в отличие от Министерства ВМФ США, не признает победы без убедительных подтверждений: шутили, что оно не считает лодку потопленной, если ему не предъявят подштанники немецкого командира. Карьера и профессиональная репутация Краузе до определенной степени зависели от убедительности его притязаний на победу. Однако конвой почти не охранялся. – Нет, – тяжело произнес он. – Возвращайтесь на позицию в завесе. Отбой. Последнее слово поставило в разговоре точку. Можно было отвернуться от рации. – Мистер Уотсон, займите позицию в завесе, в трех милях впереди головного корабля второй колонны справа. – Есть, сэр. В ответе Уотсона сквозила чуть различимая вопросительная интонация; все в рубке смотрели на Краузе. Они слышали часть сказанного им по рации, и новый приказ вроде бы подтверждал их подозрения – их надежды, – но уверенности не было. В голосе Краузе никакого ликования не слышалось. – Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист, и Краузе понял, что уже несколько раз слышал этот доклад, не обращая внимания. – Очень хорошо, – сказал он телефонисту и повернулся к остальным в рубке. – Мы ее потопили. Поляки слышали, как она треснула после нашей последней серии. Лица в тени касок расцвели улыбками. Нурс тихонько проговорил: «Ура». Такой искренней была общая радость, что Краузе и сам улыбнулся. Совсем другое дело по сравнению с официальной международной вежливостью! – Это лишь первая, – сказал он. – Мы должны потопить еще много. – Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист. – Очень хорошо. Надо сообщить о победе всему кораблю и отдельно поблагодарить Эллиса. Краузе подошел к громкой связи и подождал, когда боцманмат призовет личный состав к вниманию. – Говорит капитан. Мы ее потопили. На «Викторе» слышали, как она треснула. Это наша общая победа. Все отлично поработали. Теперь мы возвращаемся на позицию в завесе. До конца пути еще далеко. Он отошел от громкой связи. – Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист. Эллис по-прежнему исполнял свой долг. – Капитан – локатору. «Отставить отрицательные рапорты до обнаружения нового контакта». Погодите. Я сам с ним поговорю. Он заговорил по внутренней связи: – Эллис? Говорит капитан. – Да, сэр. – Вы слышали, что мы ее потопили? – Да, сэр. – Вы отлично работаете. Рад, что могу на вас положиться. – Спасибо, сэр. – Можете отставить отрицательные рапорты.