– Ты не сможешь помешать ему создать бомбу, – сказал Брайд. Он изменил сон, и теперь они оказались возле фермерского дома. Заглянув в окно, словно в кукольный домик, Ронан обнаружил Натана в спальне Мэтью. Сновидец яростно трудился, заканчивая создание бомбы, способной уничтожить всех людей и все грезы в мире. – Я присню шар, который по возможности замедлит взрыв. Так мы выиграем время, чтобы придумать, как его остановить. Пожалуй, сейчас это единственное, что я могу предложить. Сквозь темнеющее над их головами небо, извиваясь, прорывалось Кружево. От чего небеса все сильнее напоминали море живительных магнитов. Где-то там, спрятанная за Кружевом, осталась Хеннесси. Возможно, сущность уже разорвала ее на части, как и обещала. Посреди фермерского дома стоял Натан с бомбой в руках. Он мог создать ее какой угодно, но она выглядела, как дневник. Надпись на открытой странице дневника гласила: Мы живем в отвратительном мире… Коробка полна безобразных лезвий, созданных неизвестно для чего… – Прости, что солгал, – сказал Ронан Брайду. Брайд разжал левую ладонь. В его руке лежал готовый шар. Оп положил свободную ладонь на щеку Ронана. – Грейуорен, пора повзрослеть. Натан исчез. Бомба тоже. Он проснулся, а значит, только что принес бомбу в реальный мир. Мгновение спустя исчез и Брайд. По ту сторону Кружева раздался голос Хеннесси, ясный и полный отчаяния. – Ронан Линч, помнишь, мы видели, как случится конец света? Он понятия не имел, о чем она говорит, а потом, поскольку во сне они могли слышать мысли друг друга, понял: огонь. Пожирающий, неутолимый, бесконечный огонь. Но ведь Натан создал не его, верно? Он приснил одну из своих ужасных, безжалостных бомб. Поэтому, когда видения предсказывали конец света в огне, означали ли они, что конец света случится из-за огня. Или присненный пожирающий огонь – единственное, что способно поглотить взрыв, прежде чем он накроет Бостон? Впрочем, у Ронана не было никакой уверенности, что он сможет контролировать нечто подобное. Такое случалось прежде с другими его грезами. Крабы-убийцы. Солнечные псы. Мэтью. Брайд. Если что-то было для него действительно важно, он обязательно все портил. А сейчас ситуация была крайне серьезной. Видение показало горящий город, бегущих людей и пожирающий все на своем пути огонь. Фарух-Лейн сказала, это выглядело как кошмар, но необязательно им было, – подумала Хеннесси, и ее мысли громко, словно крик, прозвучали в голове Ронана. – Не веди себя сейчас, как обычный человек, Ронан Линч. Он вспомнил, как только что разбудил силовую линию. Поступок, в возможность которого еще пару лет назад он бы никогда не поверил. Подумал о том, что больше никогда не почувствует себя беспомощным, потому что больше не собирается лгать самому себе, прятаться от правды лишь потому, что боится принимать решения, боится допустить ошибку. Он – Грейуорен, и он принадлежит обоим мирам. Как только он стал погружаться в образ опустошающего огня, который так или иначе никогда не выходил у него из головы, он мельком заметил Кружево, вращающееся изо всех сил. Слегка отклонившись в сторону, Кружево показало Ронану, что пока он грезил об огне, оно собрало в кучу сферы, составляющие разум Адама Пэрриша. И поднесло их поближе, чтобы он смог увидеть. Дотянуться. Спасти. Превратить снова в Адама Пэрриша. Последний шанс спасти Адама и вернуть его сознание в тело, оставшееся наяву. Все, что от него требовалось, просто погасить огонь, который он начал разжигать. Выбор за тобой, – сказало Кружево. 49 В то первое лето Амбары стали раем для Ронана Линча и Адама Пэрриша. Бросив школу, Ронан провел зиму на ферме, обновляя потускневшие от времени хозяйственные постройки и сломанные заборные столбы. Весной его друзья закончили учебу, а Ганси и Блу отправились путешествовать на год. Адам, однако, приехал в Амбары. Он остался не навсегда – Пэрриш по-прежнему жил в своей квартире над церковью в Генриетте и проводил много времени в гараже, – но бывал здесь довольно часто. Когда Ронан не спал, а Адам не работал, они все время были вместе. Амбары не стали чем-то новым ни для одного из них, но свобода самостоятельно решать, когда прийти или уйти – это было для них неизведанным королевством. – Это ужасная идея, – сказал Адам, когда Ронан предложил вырыть пруд для купания на одном из пологих полей. – Вода будет уходить слишком быстро; в ней расплодятся комары; она будет вонять коровьим дерьмом; мы никогда не сможем прокопать скалу. – С таким настроем, нет, – ответил Ронан, преисполненный новообретенного оптимизма. Он стал очаровательным молодым парнем, красивым, напористым, красноречивым. И если эту яму вообще возможно вырыть, то он был тем сновидцем, который это сделает. Адам окинул будущую яму для купания невозмутимым взглядом. Ронан верил, что это осуществимо, и это единственное, что имело значение. Благодаря снам или упрямству Ронан создавал реальность, как хорошую, так и плохую. С недавних пор Адам осознал, что Ронан – слабое место в его амбициозных планах, поскольку трудиться сразу в двух направлениях гораздо сложнее, чем в одном, но он не смог отговорить себя от отношений. Каждую ночь, оставшись в одиночестве в квартирке над церковью Святой Агнессы, он пытался, но терпел неудачу всякий раз, увидев снова Ронана. Он любил Ронана и в уединенные зеленые просторы Амбаров. И несмотря на то что Адам никак не мог придумать, как совместить свою привязанность с планами на будущее, на это лето он отбросил все сомнения. Он просто решил пока наслаждаться настоящим вместе с Ронаном. Лето в Вирджинии выдалось жарким и упоительным. Они выезжали в горы. Пробовали починить машину Адама. Перебирали старые сны в сараях. Сжигали еду на кухне. Вырыли пруд, но неудачно, поэтому пришлось снова копать. Потом они научили плавать Опал – маленькую присненную Ронаном грезу с копытцами. А затем, используя потрепанную пару крыльев, позаимствованную во сне, по очереди парили над прудом и прыгали в воду. Это время они словно жили в раю, видя прекрасные сны. Ронан практиковался в сновидении в длинном сарае и всегда запирал его, когда уходил. Он трудился над все более сложными грезами, грезами, в которых тесно переплетались погода, эмоции и магия. В то лето он создал систему безопасности для Амбаров. Он мечтал приснить лес. Прежний лес Ронана, расположенный на силовой линии, был уничтожен, когда погибла его мать. Тогда же он впервые столкнулся с ночной грязью. Он, конечно, не мог создать себе новую мать, но Ронан мог приснить лес на новом месте. Место сновидений. Он собирался исполнить задуманное до того, как Адам уедет в колледж. Колледж и лес являлись понятиями одного рода, поскольку оба несли в себе и надежду, и страх. Чем же закончится это лето? Адам не мог оставаться в Амбарах вечно. Ронан не мог покинуть Амбары навечно. Они мчались навстречу кошмару. По мере того как дни становились все короче, их ссоры вспыхивали все чаще. Редко из-за колледжа. В основном из-за снов. На самом деле сны здесь были ни при чем. Конечно, всему виной стал колледж. Ронан никогда не стал бы просить Адама не уезжать или поступить в местный колледж. А Адам никогда не стал бы говорить Ронану, что не хочет иметь отношения на расстоянии, потому что ему надоело быть несчастным, уставшим и измученным попытками найти компромисс. Вот почему они спорили о лесе, который собирался приснить Ронан, о машине Адама. Спорили из-за того, что им стоило отправиться в поездку с Ганси и Блу. Поскольку разве не заметно, что их дружба уже не та, что раньше? В действительности они ссорились из-за того, что у них не было будущего. Они не могли решиться сделать шаг, и оба знали об этом. Ронана непременно атакует ночная грязь. Мир менялся одновременно с ними. На исходе лета Ронан приснил новый лес. Одновременно с ним Адам приступил к гаданию, чтобы присутствовать при этом событии. Несмотря на то что Ронан его предупредил, что это может оказаться опасным, ведь он намеревался создать лес, способный себя защитить. Новое творение Ронана очень напоминало леса, покрывающие хребты синих гор к западу от Амбаров. Только новый лес был больше. Глубже. Он представлял собой целый мир. Линденмер. Сновидение подразумевает стремление, и Ронан пожелал, чтобы его лес просуществовал долго. Чтобы он подсказал ему, как строить свою будущую жизнь в роли сновидца. И чтобы этот лес смог выжить без него. А еще, чтобы лес хотел его. (Разумеется, речь шла об Адаме.) А потом наступила осень. Осень, когда на ветру кружились листья и гостеприимно распахивались двери колледжей. Год шел на убыль. Их рай, это лето – все оказалось сном. А люди обычно не жили бок о бок со снами. Они засыпали, просыпались и снова вспоминали о сне только к вечеру. Они существовали порознь. – Я уезжаю, – сказал Адам, повторяя слова, которые произносил уже не раз. – Но пока ты здесь, я всегда буду возвращаться. – Я буду здесь, – ответил Ронан. – Я всегда буду здесь. Они твердили это друг другу снова и снова. И чем менее правдиво звучали их заверения, тем чаще они их повторяли. Магия – это стремление. Разговоры тоже. Ни Ронана, ни Адама не обучали сложному и тонкому искусству иметь будущее. В прошлом они освоили лишь науку выживания. В конце концов, Адам, как и планировал, уехал в Гарвард. Ронан остался один в компании с Бензопилой, поскольку даже Опал – его маленькая греза с копытцами, переехала жить в Линденмер, где ей было самое место. Стоя на крыльце родного фермерского дома, Ронан наблюдал, как по полям медленно стелется осенний туман. Он напомнил себе, что вовсе не одинок; уже через пару дней ему предстояло отправиться в Вашингтон, чтобы вместе с братьями посетить церковь. Правда, из-за ночной грязи остаться надолго у него все равно не получится. Ты сделан из снов, – подумал он, – и этот мир не для тебя. Угрюмые поля Амбаров уже казались зимними. Рай, чудесный рай, ну почему он должен его покинуть? 50 Это была необычная бомба. Все в ней казалось нетипичным. То, как начало разрываться ее ядро посреди клуба «Шарлотт», имело больше общего со взрывом от видения Провидца, чем с взрывчатыми веществами любого рода. От бомбы, лежавшей на лестнице рядом с Натаном, начала расходиться смертоносная взрывная волна. Оружие было начинено не только осколками, бомбами и острыми мерзкими лезвиями, предназначенными для кромсания плоти, но и всепоглощающей ненавистью Кружева. Оно ненавидело этот мир. Ненавидело его расточительных… бесполезных…