– Но я не думаю, что кто– нибудь захотел бы проходить через это в одиночку. – Так вот почему ты не отпустил меня в озере? Ты не хочешь оставаться здесь один? Я думала, что ты сказал, что лучше быть одному, потому что не надо смотреть, как другие умирают. – Я...Я не знаю. – Ты мог остаться с Джас. Он смотрит на меня, но ничего не отвечает. Я думаю, что ответ слишком сложен для него – я спрашивала его лишь потому, что он считает, что я достойна жить. Я встаю, позволяя одеялу соскользнуть с моего тела. Я знаю, что моё белье полностью прозрачное, но я не жду, чтобы увидеть реакцию Кейси. Вместо этого я иду к ручью. Он спрашивает меня, куда я иду, но я не отвечаю. Я пью воду и моюсь в ней. Я нахожусь далеко от водоворота, поэтому не могу увидеть Кейси. Я опускаю ноги на дно, позволяя илистому дну массировать их. Концентрируюсь на воде, когда что– то сжимает мою грудь. Я не могу поддаться панике. Если я сделаю это, то сойду с ума. Я поднимаю ноги, и трещины в моих ногтях заполнены жёлтой глиной. Опустившись на колени, я касаюсь чего– то мягкого и податливого. Красивый жёлтый цветок. Красивая жёлтая ромашка. Я собираю так много, как только могу унести с собой. Когда возвращаюсь в лагерь, Кейси не обращает на меня внимания, потому что вернулись Валери и Джас. *** – Мы хотим прийти к компромиссу. – Нет, вы хотите, чтобы мой клиент признал свою вину. Я сидела за алюминиевым столом. Мой адвокат был справа от меня, моя мама – слева. Я сдирала кутикулу под столом, пока не выступила кровь. Месячное испытание было ещё не завершено. Я онемела. Не поддается лечению. Не хочет общаться. – Мы можем предложить сделку, если она признается. – Даже если вы уменьшите срок, никто... – Никто не будет уменьшать срок. Приговор будет изменен на один месяц в ПЦ. Передовой центр? Это привлекло моё внимание. Прокурор продолжил, но я уже знала ответ. Если даже я не уверена, что виновата, как присяжные могли утверждать это? – Таких, как она, отправляют в Передовой Центр. Улик и показаний свидетелей достаточно. – В случае, если вы забыли, ПЦ сейчас проходит испытания, – в голосе моего адвоката слышалось недоверие. – Но он уже прописан в законе, – прокурор откинулся на спинку кресла, дергая за лацканы пиджака. – Что бы вы предпочли, мисс Ибарра? Длительный и растянутый судебный процесс? Смертный приговор? Или простая тюрьма, где вы будете свободны и сможете искупить свою вину? Моя мать яростно покачала головой. Я чувствовала, как напряжён мой адвокат. Мне дана возможность положить конец всем судам. Прямо сейчас. Искупление или смерть. Если честно, смерть звучит намного лучше, чем дурная слава. Адвокат спросил: – Ты хочешь в Передовой Центр, не так ли? Я киваю головой. Прокурор улыбнулся, а моя мать начала плакать. *** «Временная тюрьма». Прокурор, должно быть, шутил. Три недели спустя национальные новости объявили, что ПЦ были готовы, и предложения для текущих судебных процессов были одобрены. Я была первой, кто заполнил заявку в ПЦ, но я не была одинока долго. Когда меня забрали из моей камеры на обед, это было как в любой обычный день. Охранники постоянно следят за нами с оружием в руках, как ястребы, с выступа. Обычно я ела одна, или за столом людей, которые любили есть в одиночку. Социопаты. Я была слишком легкой мишенью для других девушек, особенно после того, как мой судебный процесс получил широкую огласку в СМИ. Я бы не удивилась, если бы все в столовой знали, кто я. Меня всегда кто– то пихал. За день до этого одна из девушек прыгнула на меня и ударила кулаком в почку, но охранник прервал нашу борьбу прежде, чем она нанесла мне серьезный ущерб. Сегодня был день словесных атак: – Готова умереть, сука? Я рисовала пальцем на тарелке остатком горчицы, поднимая голову. Я вытерла руки о штаны. Она была отвратительна. Дреды, кривой рот. Ужасная татуировка покрывала половину её лица. Но она ничего не боится. – Вполне готова. Это правда. У меня всё болело. Если бы я умерла, то ничего не чувствовала бы. И я бы была с Меган. Я посмотрела вниз на тарелку, на моё горчичное солнце, на траву и почувствовала тепло этого поля, где я никогда не побываю. Ни одна, ни с Меган. Я не смогу сфотографировать её, пока она наблюдает за закатом, не смогу увидеть огонь в её глазах, которые отражают солнце. – Мило, – плюнула она, кивая на мой рисунок. – Уверена, это не то же самое, что фото той убитой тёлки. Я сжала руки в кулаки. Такого рода притеснения я слишком хорошо знала. Я знала, что убеждала себя, будто это происходило из– за того, что многие из них были больные и хотели иметь такую же славу, что и я. Обычно я могла справиться с этим, но сегодня хотела заехать кому– нибудь костяшками пальцев в нос. Мне не представился шанс. По всему залу вспыхнул хаос. Женщины вскочили на столы и начали кричать, бросать еду, пинать подносы. Все признаки борьбы. Охранники пытались остановить толпу, но сегодня все было хуже, чем обычно. Какая– то авторитетная фигура свистнула в свисток. Даже охранники больше не направляли свои автоматы на толпу. – Вот дерьмо, – пробормотала девушка с дредами. Я взяла свой поднос и поставила его на вершину стола. Кровь, остатки бекона. Я смотрела на это, как на картину – красивую, яркую и живую. Я хотела сделать нечто подобное. Один охранник повел прочь девушку с короткими светлыми волосами и оторванным рукавом. Он повернул её, и я узнала её. Даже несмотря на то, что она была вся в крови. Я узнала её.