– Просто иди сюда и сядь. Он медлит, но уступает. – Передо мной. Сядь передо мной. – Я изучаю его грудь, когда он выполняет мою просьбу, решая, где я хочу начать. Мое внимание привлекают рубцы и синяки, которые покрывают его кожу. Острая боль вины пронзает живот, когда я ловлю себя на том, что есть что– то красивое в этой изувеченной коже. Я тянусь и задеваю его кожу под левым соском пальцем, покрытым краской. Он резко вдыхает, а потом смеется. – Серьезно? Я говорю с самым бесстрастным лицом: – Ты не возражаешь? Я работаю. Свет отражается в его глазах, выражение его лица доведет меня до беды. – Хорошо. Леди хочет работать, поэтому я позволю ей делать ее работу. – Спасибо, – сказала я решительно, пытаясь игнорировать возбуждение, которое проносится от моего живота к бедрам. Что– то кажется неправильным: быть возбужденной здесь, в Передовом Центре. Мое следующее движение не помогает в этом. Я прошу лечь его. На этот раз он сразу выполняет мою просьбу. Я обвожу его кожу тремя пальцами, покрытыми краской цвета голубого неба. Достигнув шрамов, я впадаю в отчаяние, потому что хочу читать его, как шрифт Брайля[6]. Я не знаю, как долго он находится подо мной, но остается неподвижным, только его грудь опускается и поднимается. Когда я начинаю спускаться к области ниже пупка, он быстро вдыхает. – Тебе щекотно? – Нет, – отвечает он. Когда я очерчиваю кожу снова, на его спине маленькая полоса от земли. Я не хочу говорить ему, что закончила. Хочу продолжать касаться его горячей, разрисованной кожи. Наш поцелуй был моим способом забрать его боль – я была убеждена в этом. Мы даже не говорили о нем. Я думала, это будет забыто до тех пор, пока мы не умрем, но теперь он передо мной, покрытый моим небом и облаками, – корабль из моего прошлого здесь, от Меган до Передового Центра. Она бы хотела, чтобы он был моим. – Я закончила, – я вытираю руки о свою ключицу. Он медленно садится. – Это...небо. – Да, – я встаю, нуждаясь в отдыхе от этого удушья. Всего в нескольких метрах от ручья есть скоростной спуск. Недолго думая, я расстегиваю брюки– карго и выскальзываю из них. – Что в небе может так насторожить психологов? Я не знаю, что сказать. Я могла бы объяснить, что Меган тоже была расписана наподобие картины, но не готова вернуться к ней сейчас. Не в данный момент. Таким образом, вместо того, чтобы говорить, я снимаю лифчик. Я стою спиной к нему, но даже так я чувствую напряженность в воздухе. Я забираюсь на скалы, стараясь не поскользнуться, пока не оказываюсь в бассейне посередине ручья. Он ничего не сказал. Ему нужно собратья с мыслями некоторое время. Я складываю свои руки вместе и поднимаю их, наклоняя ладони, пока ледяная струйка не смывает большую часть краски на моей груди и животе, не оставляя ничего, кроме призраков цвета на коже. – Тебе лучше помыться, – кричу я. – Если это дерьмо засохнет, ты будешь в краске несколько дней. Когда я выхожу из ручья, он входит. Я обнимаю себя за грудь, но это не мешает ему смотреть на меня, пока мы проходим мимо друг друга. Мое сердце бешено колотится напротив сжатых ладоней. На берегу я становлюсь на колени, спиной к воде, и вытираюсь своей рубашкой. Я чувствую его присутствие, когда он садится рядом за мной, словно его тело излучает тепла в миллионы раз больше, чем должно. – Ты не должен сворачивать шею, чтобы посмотреть на мои сиськи, Кейси. Все, что тебе нужно сделать – это попросить. Он усмехается. – Иногда у тебя нет фильтра во рту. – Пошел ты, – я смотрю на него и улыбаюсь. Он улыбается в ответ. Улыбка яркая, пока его выражение лица не меняется, и я знаю, что он думает о чем– то более грязном, пока мои губы двигаются. – И даже твои инстинкты. Похоже, ты не думала, что можешь свернуть себе шею, когда наносила удар ножом моему отцу. Я сосредотачиваюсь на своей рубашке, выворачиваю ее, чтобы можно было надеть. – Похожая ситуация была с Джас, когда она была ранена. Черт, даже с Салемом. Это твой инстинкт. Помогать людям, независимо от того, какой урон это нанесет тебе. И я думал об этой ситуации на озере, когда ты хотела найти пищу для меня и Джас, потому что была уверена, что умрешь здесь. Так скажи мне, Эвелин, как кто– то с таким инстинктом может организовать массовое убийство? Мои пальцы застревают, оборачиваясь вокруг хлопчатобумажной ткани. – Потому что мой диагноз – психопат, Кейси, и это то, что делают психопаты. – Ложь, – говорит он нагло, проводя рукой по волосам, отчего те встают дыбом на затылке. – Если ты и доказала мне одну вещь, так это то, что ты не эгоистична. То есть то, что делает психопата таким чертовски предсказуемым. Из меня вырывается смех.