– Что ты имеешь в виду под «если это он сделал»? – огрызается Валери. – Конечно, это сделал он. Мне плевать, какого рода преступление любой из вас совершил. Никто из нас не является больным сукиным сыном, чтобы сделать нечто подобное. – Есть еще Стелла, – говорит Джас. Валери останавливается в глубокой задумчивости. – Нет, – говорю я. – Что– то случилось со Стеллой, что свело ее с ума, но..., – я думаю о еноте и теряю ход своих мыслей. – Она не способна на это. Эвелин права, – заканчивает Таннер. Скрестив руки на груди, Кейси говорит: – Нам нужно убираться отсюда. У меня плохое предчувствие насчет шатания без дела в месте, где что– то, неважно, что это было, сделало такое с этим животным. Никто не возражает. Мы встаем и продолжаем свой путь, которым шли до нашей находки. Мои ноги угрожают подвести меня в любой момент, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы продолжать двигаться, используя стену для равновесия, когда это необходимо. Никто не говорит в течение долгого времени, пока Валери не произносит: – При скорости стены изгибаются, и если тюрьма в виде круга, то я могу предположить, что ее диаметр восемь миль[7]. – Но ты не можешь быть в этом уверена, – говорю я. – Без карты, нет. Но даже если я и ошибаюсь, то очевидно, что это место чертовски большое. А это значит, что есть много неизведанной территории, о которой наша маленькая группа сейчас не в курсе. И это приводит нас к секретам, которые могут либо помочь нам, либо навредить. – Я говорю, что нам нужно идти поперек, и мы увидим, действительно ли диаметр тюрьмы восемь миль, – предлагаю я. Все остальные стонут. – Я за любое открытие, – говорит Валери. – Но не стала заходить так далеко. Я устала. И голодна. И грязная. Грязь даже еще не покрывает нас, по моим ощущениям. Оскверненная – правильный термин, и я ни за что не буду находиться рядом с этой частью Передового Центра дольше, чем должна. – Вы видите здесь какую– нибудь пищу? Она вообще здесь существует, если не брать в расчет разорванного енота? – Она права, – говорит Кейси. – Конечно, я права. Мы наливаем воды из стока. Я пью из потока, пока не становится дурно. Когда мы отправляемся в путь, то отклоняемся от границы под прямым углом. Валери говорит, что мы сократим путь прямо между нашим лагерем и сгоревшим домом, и мы направляемся на восток – в то место, откуда пришла Стелла, где никогда не были. Я возглавляю нашу группу, решив продолжить исключительно из– за сильной ноющей боли в спине. Все молчат. Даже если мы поднимаемся в гору, с обратной стороны долины небо остается синим, как море. Солнце светит не в полную силу сегодня. Моя шея напряжена, независимо от того, как я растягиваю свою спину, напряженность не хочет исчезать. Трава настолько высокая, что приходится прилагать усилия, чтобы пробраться сквозь кусты, которые цепляются за мои штаны и ботинки. Валери раздраженно фыркает позади меня. – Помедленнее, Эв. Я не сделана для такого дерьма. – Я не...хочу быть пойманной...ни с чем... в темноте, – мой голос хрипит, я откашливаюсь. – Гордон может быть мертв, но мы не знаем этого наверняка. Он может быть близко. – Пятиминутный перерыв...не убьет нас... Знаешь, к черту тебя. Я останавливаюсь. Валери опускается на колени и потирает шею в синяках. Джас тоже пользуется возможностью и останавливается. Танннер так далеко позади, что похож на фигуру путешественника, который идет по тропе, сделанную нами. – К черту меня? Ты хотела пройти весь путь вниз к стене. Если бы это было не для тебя, мы бы не смогли подняться обратно из долины. – Я думала, что каждый хочет знать, насколько большое это место. Не в этом ли все дело? – Я не знаю, что можно еще сделать, Валери. Ты хочешь, чтобы мы застряли здесь посреди ночи, беззащитные? – Ты не знаешь, найдем ли мы что– нибудь. Ты не знаешь, что мы умрем не от голода. Может быть, они поэтому и уничтожили лагерь. Потому что мы все виноваты. – Так ты собираешься сдаться? – я смотрю на Кейси, но ему так же все равно, как и Джас. Неужели они все сдаются? Валери ответила на мой риторический вопрос: – Этим утром петля нашла свой путь в лагерь и потащила меня через лес. И тогда Передовой Центр забрал все, что я успела найти. Ты думаешь, мы можем что– нибудь попросить, и это место нам даст? Если оно хочет, чтобы мы голодали, мы будем голодать. Конец истории. Проклятье, она права, и я ненавижу ее за это. И никто не спорит, потому что все думают точно так же. Таннер добирается до нас и шлепается рядом с Джас, падая вперед на живот. Его спина опускается и поднимается. Я не могу остановить поднимающееся во мне разочарование и обиду по отношению к ним. Я устала и голодна. И последнее, что я хочу сделать – это признать, что она действительно права. – Прекрасно. Вы можете остаться здесь и замерзнуть сегодня вечером. – А что будешь делать ты, пробиваться через это? – она кивает в сторону, где земля выравнивается. Я чуть не падаю, когда понимаю, что она имеет в виду. Виноградные лозы вросли в закругленную стену, фильтрованный свет отбрасывает темные фигуры на траве. Высокие деревья наклоняются к нам, словно гребни волн. Жалкий всхлип срывается с моих губ. – Оно. Не Хочет. Чтобы. Мы. Двигались. Вперед, – выплевывает она. Она ошибается. Оно хочет, чтобы мы двигались вперед, но в строго определенном направлении. В углу стены отверстие – туннель, больше похожий на узкий бледно– розовый ящик с пятью изогнутыми номерами домов и гарденией [8], окрашенной в цвет алюминия. Пень, на котором он стоит, обгорелый, но коробка выглядит настолько невинно, настолько не подходит для этого места, что инстинктивно я задаюсь вопросом, найду ли я роман Льюиса Кэрролла [9]. Предмет в середине этого леса– тюрьма. Это не случайность. Это чье– то испытание. Я поворачиваюсь к группе, чтобы проверить, все ли увидели то, что предстало передо мной. – Что это? – спрашивает Джас, и, как по команде, все они поворачиваются. Никто не признается, что это его объект из прошлого.