– Ты бредишь, – замечает Кейси. – Ты знаешь, что она права, – говорит Кейси. Кейси фыркает. – Хорошо, но мы разведем огонь. И я съем твою еду. Таннер прячет ухмылку, прежде чем обратно погружается в свои мысли. – Я помогу найти дрова, – предлагаю я. Кейси встает, и я беру его руку. – Мы пойдем вместе. – Я не оставлю тебя, пока не умру, – говорю я, и в действительно имею это в виду. – Пожалуйста, – умоляет он. – Ты не умрешь раньше меня. Я не позволю этому случиться. Он не сможет сдержать это обещание, не здесь, но я молчу. С его решимостью бессмысленно пытаться. Мои пальцы переплетаются с его, мы идем вместе, ища подходящее дерево, чтобы разжечь огонь. Зажигалки были среди тех вещей, которые нам удалось спасти из лагеря. Я разжигаю огонь, когда Кейси и Таннер достают оставшуюся еду из рюкзака Таннера и выбирают консервированное яблочное пюре и сардины. Когда мы заканчиваем, ветер усиливается, и Кейси обминает меня сзади, его ноги покоятся на моих бедрах, руки обернуты вокруг моего живота. Я купаюсь в его тепле. Таннер внимательно за нами наблюдает. – Ты была с Кейси, когда он проходил свой первый тест, когда он увидел своего отца в первый раз, – размышляет он. – Да, – говорю я. – Ты эмоционально страдала от этого? – Конечно. – Хорошо, но в какой степени? Я мгновение думаю. Я действовала, потому что волновалась за Кейси. Я бы снова убила для него, даже если бы он был человеком, который уже должен быть мертв. – Слишком сильно. – Как ты думаешь, была ли похожая эмоциональная связь во время его испытания, когда ты проходила собственный тест? Твое собственное преступление? – Я не уверена, – вопрос слишком сложный, и я истощена. – Эмоции, которые ты ощущала, напоминали тебе о собственном преступлении? Кейси нежно сжимает меня. Древесина хрустит, и оранжевые искры стреляют в сумерках. – Возможно. – Интересно, – говорит он. – Что? Он качает головой. – Ничего. – Нет, здесь что– то есть, – призываю я. – О чем ты думаешь? Он плавно меняет тему. – Вы читали свой контракт? Тот, который мы должны были подписать, прежде чем нас отправили в тюрьму? – Я бегло прочитала его, – это я запомнила. – То же самое, – говорит Кейси. – А что? – спрашиваю я. – Там есть пункт о том, что если в Передовом Центре какие– то неполадки, всех заключенных удалят, и будет дана повторная попытка, используя всю собранную в ПЦ информацию. – Помню, – говорю я. – Итак, ты думаешь, что никаких неточностей в Передовом Центре не может быть, потому что мы не удалены? – Если инженеры все еще не пытаются определить, не исправен ли ПЦ, как мы. – Это означает, что вопрос времени, прежде чем Центр будет закрыт. Я рассуждаю о возможности того, что мы обнаружили. Пару недель назад мысль о пересмотре дела была хуже, чем мысль о смерти. Кейси целует меня, его теплые губы касаются моей ключицы. Я не могу сказать, что до сих пор чувствую то же самое. *** Когда мы проводили время на улице, то всегда оставались под присмотром. А также, когда занимались чем– то вне камер. Система могла позволить нам только один свободный час в неделю. Никто не хотел давать нам больше времени на солнце, даже если мы были за забором и под сигнализацией, которые отделяли нас от внешнего мира. Они не одобряли, чтобы мы собирались в группы более пятнадцати человек, чтобы поддерживать хаос на минимальном уровне. Столовой было достаточно. За неделю до того, как я была отправлена в Передовой Центр, я тратила свое время, лежа на бетоне. Баскетбольный мяч рядом отскакивал от земли, и после каждого удара земля под моей головой дрожала. Это была нирвана – момент, когда было тепло, и солнце грело меня, и я чувствовала себя в безопасности, даже если бы какой– нибудь другой заключенный захотел воспользоваться моим уязвимым положением и решил бы выбить из меня все дерьмо. Я была в безопасности, потому что хотела этого. Это был последний момент, когда я избавилась от страха, зная, что скоро умру. Я не могла долго держать голову ясной. В этой тюрьме я привыкла быть зацикленной на Нике в любое время, когда других мыслей в моей голове нет. Поэтому он появился перед моими глазами, вся база данных на Ника, которая была не больше, чем просто именем и редкими моментами, которые я провела рядом с ним. Я одержима тем, как мало я знала о нем, – его отсутствие онлайн было целенаправленным, так как он планировал эпическое преступление всей своей жизни, и люди, которых он привлек к своему преступлению, были навсегда обречены, если ничего не было, чтобы подтвердить, насколько сильно он облажался. Нет онлайн записей, нет посещения терапевта, никаких отпускаемых по рецепту лекарств. Только кроткая мать, которая утверждала, что ее сын всегда был немного не в себе. Немного не в себе ничего не доказывает.