– Прошло больше четырнадцати часов, и до сих пор от них ничего нет. Что ты думаешь об этом? Он обдумывает это в течение долго времени и фыркает. – Я считаю, что они просто пытаются понять наши мысли сейчас. – Если это так, то они пытались понять нас в течение всего пребывания здесь. – Особенно, если Гордон все еще жив, – добавляет он. Я хмурюсь. – Откуда ты знаешь? – Вчера в списке этого голоса было трое мужчин. Я качаю головой. Как кто– то вроде Стеллы мертв, а кто– то вроде Гордона нет? Если в системе ПЦ, отвечающей за смертельные случаи и жизнь, когда она подвергается опасности, действительно неполадки, не будет ли испытание остановлено, как говорится в контракте? Тем не менее, мы ничего не можем с этим сделать. – Я хотел убить его, – голос Таннера звучит приглушенно. – Конечно, ты хотел его убить. Мы все хотели. Таннер с серьезным взглядом смотрит на ручей. – Я пытался убить его, потому что хотел посмотреть, как он умирает. Как он страдает, как все те люди, которым он сделал больно. Я кладу свою руку ему на колено. – Таннер… – Я был у стольких психологов после того, как убил того ребенка. Все, что мне было нужно, чтобы мне поставили диагноз биполярное расстройство [13]и адвокаты смогли бы указать на мое безумие в виде приступов гнева. – Таннер, остановись. – У меня не было биполярного расстройства. Некоторые люди должны умереть, Эв. Это не значит, что я не жалею о том, что думаю так. Но я не могу перестать думать. Мне становится холодно. – Прекрати говорить. – Не имеет значения, если я скажу это вслух. Мы не можем скрывать, что чувствуем по отношению к ним. Я задерживаю дыхание, как будто это создаст пузырь вокруг нас, в который Передовой Центр не сможет проникнуть. – Статистика говорит, что мы все обречены. Я выдыхаю. – К черту статистику. *** Когда остальные просыпаются, мы решаем сделать это место нашим постоянным лагерем, пока небо не вернется к своему нормальному цвету, или мы не отправимся на поиски еды. Что наступит раньше. Кейси и я вызываемся добровольцами для поиска дров. Когда мы собираем их, я осознаю, что с остальной частью группы наши моменты, когда мы вдвоем, теперь будут редкими. И мне нужно облегчить душу. Может быть, это из– за странного чувства надежды, которое дает мне яркое бирюзовое небо. Мы оба можем выбраться отсюда. Если это так, то он должен знать правду. Я бросаю дрова, которые находятся в руках. – Я должна рассказать тебе, что случилось в тот день. У него невозмутимое выражение лица, когда хворост падает из его рук. – Ты не должна, – говорит он. – Я знаю, что ты не плохой человек. Он доверился мне слишком быстро из– за моих действий. Но правда в том, что глубоко в душе я являюсь хамелеоном. Я качаю головой. – Ты ошибаешься. 3 сентября, прошлый год Наша квартира Утром было холодно. Меган всегда устанавливает температуру на 75 градусах[14], когда просыпается, потому что наш терморегулятор любил по ночам опускать температуру до 60 градусов[15]. Лиам ушел – он должен был уйти час назад на работу. Я обернула одеяло вокруг плеч и вышла из спальни, выключая терморегулятор, и в этот момент начал звонить мой телефон. Я поспешила обратно в комнату и взяла его с тумбочки. Мама. Я проигнорировала звонок. Может быть, если бы я разговаривала с ней по телефону, когда увидела, что Ник оставил для меня на кухонном столе, я бы сказала ей. Она бы приказала мне звонить 911. Она бы придала мне мужества не делать то, что было написано в записке. Записка оказалась написана моим почерком и прижата нашим запасным ключом от квартиры. Будь в восточном тренажерном зале через тринадцать минут, Или Меган умрет. Никакой полиции. Рядом с запиской был скомкан список покупок, который он использовал, чтобы узнать, как я пишу. *** Восточный тренажерный зал больше не использовался, за исключением некоторых ночных занятий йогой или занятий по плаванию. Но этим утром зал не был заперт. Парень в черном, с которым я посещала философию в прошлом семестре, ждал меня снаружи и, не говоря ни слова, схватил меня за руку и повел в здание рядом с баскетбольной площадкой. Когда за нами закрылась дверь, наступила темнота.