– Хотя теперь Дельбрук попытается тебе отомстить, – произнес Гензель немного тише. – Наверняка он пожалуется отцу. – Он точно попытается отомстить. А вот жаловаться не станет. – Почему? – Из-за того, как именно это произошло. Они сами притащили меня на Сырой Погост и собирались… отлупить. Сын священника не должен делать такого с девочками! Никто не должен! – Тогда конечно, – согласился Гензель. – Да и вообще. Если Нильс нажалуется, все узнают, что его избила девчонка! – Слушай, через год Дельбрук поступит в семинарию, и только мы его и видели. А пока тебе надо быть осторожной и не ходить одной где попало. Я сам буду провожать тебя из школы домой. И наши друзья помогут – все они терпеть не могут Нильса! – Помогут, помогут, – проворчала Гретель. – Спи давай! Сегодня меня два раза чуть не убили, а завтра опять в церкви работать! Не знаю, что хуже! Гензель давно спал, глубоко и размеренно дыша, а Гретель все лежала с открытыми глазами, уставившись в темноту. Она вспоминала вечер, когда Марта Блок едва не отправила Гензеля на тот свет. Это случилось четыре года назад, накануне Рождества. Зима тогда выдалась студеная – вьюга бесилась, швыряла в окна пригоршни ледяной крупы и сотрясала стены. А стоило утихнуть вьюге, становилось слышно, как трещит лес, – это промерзшие деревья, влага в которых превращалась в лед, лопались со звуками, похожими на пистолетные выстрелы. Камин пожирал дрова, как пасть Люцифера, но все равно каждое утро Гретель начинала с того, что разбивала ледяную корку в тазу для умывания. Гензелю тогда едва исполнилось десять лет, и свой день рождения он встретил в бреду и жару. Чтобы заработать на микстуры для сына, отец с утра до вечера пропадал в лесу, а тем временем Марта Блок только и делала, что сидела у камина или бесцельно бродила по дому. По нескольку раз в день она подходила к двери спальни и молча смотрела, как Гретель меняет брату уксусные компрессы или пытается накормить его горячим бульоном. – Неужто гаденыш сдох? – поинтересовалась Марта как-то под вечер, когда Гензель, измученный лихорадкой, уснул. – Он спит, – ответила Гретель, кинув на нее неприязненный взгляд. – Жаль. Но все равно эту зиму ему не пережить. Гретель не могла постоянно находиться у постели брата. Ей приходилось ходить к поленнице, отлучаться за водой да и просто в нужник. Вернувшись после очередной прогулки на задний двор, Гретель увидела, что мать сидит на кровати Гензеля. Марта вытащила влажную от пота подушку у него из-под головы и положила на лицо. Руки и ноги мальчика судорожно дергались, а из-под подушки доносилось сдавленное мычание. Гретель бросилась к матери, но та отпихнула ее, не прекращая душить сына. Гретель отлетела к стене, возле которой стоял сундук. Его острый, обшитый железным уголком торец вонзился в ноги, прямо за коленями, и девочка со всего маху села на крышку. А Гензель продолжал биться, словно в приступе падучей. Гретель знала, что мать не остановится, пока он не затихнет. Уговоры, крики и слезы тут помочь не могли – сейчас Марту Блок мог остановить только собственный муж… который пропадал где-то в заснеженном лесу. Гретель бросилась к своей кровати и выхватила из-под соломенного тюфяка бритву. Не дав себе времени на сомнения, она шагнула к матери и полоснула ее лезвием по спине. Домашнее платье разошлось от правого плеча и до левой лопатки, серая ткань в одно мгновение сделалась красной. Марта вскрикнула и резко поднялась с кровати. Теперь уже Гретель отпихнула ее к стене и сбросила подушку с лица Гензеля. Он хрипел, хватался за горло, а его вытаращенные глаза налились кровью. – Отойди! – Гретель повернулась к матери и выставила перед собой бритву. – Или я располосую тебе горло! Марта сплюнула себе под ноги и, пошатываясь, вышла из спальни. Ее платье до самого подола пропиталось кровью, и земляной пол жадно впитывал каждую упавшую каплю. Едва мать переступила порог, Гретель захлопнула дверь. Детская спальня не запиралась, поэтому девочка одним рывком сдвинула тяжелый сундук, забаррикадировав дверь. – Она хотела меня задушить, – прохрипел Гензель. – Теперь все хорошо, – сказала Гретель, поворачиваясь к брату. – Не бойся, я не подпущу ее к тебе. – Если бы не ты, я бы уже умер… После этого Гретель вернула лезвие на место и перестала резать себя. А еще с той зимы между ней и Гензелем установилась прочная дружеская связь, какую нечасто можно встретить среди братьев и сестер. Они ни разу не обсуждали случай, заставивший Гретель порезать собственную мать опасной бритвой. Но знали, что, если понадобится, будут защищать друг друга любой ценой. Когда Гретель все-таки погрузилась в сон, ей привиделся темный склеп. Она стояла перед вертикальной дырой, ведущей наружу, к свету. Но почему-то была уверена, что ей не выбраться из этого пропахшего гнилью каменного мешка. В какой-то момент на плечо ей легла костяная, облепленная остатками сгнившей плоти рука, а шелестящий голос произнес: «Теперь ты одна из нас. Ты мертвая…» Интерлюдия первая 1919 год от Рождества Христова, декабрь Риттердорф, столица Священного королевства Рейнмарк – Не представляете, Гретель, как я рад, что вы откликнулись на мое предложение! А как обрадуется редактор! Когда я сказал, что собираюсь заняться историей марбахского убийцы, он чуть со стула не грохнулся от восторга! С того момента, как они сели на поезд, Конрад находился в приподнятом настроении. Казалось, он вез в Риттердорф не свидетеля чудовищного преступления, а мешочек золотых. В детстве Гензель и Гретель часто ходили на другой конец города, к железнодорожной станции, поглазеть на закопченные свистящие и грохочущие паровозы, что тянули за собой длинные составы. Гензелю нравились товарные вагоны, забитые всем подряд, и промасленные цистерны, в которых доставлялся керосин. Сидя на земляном валу, что тянулся вдоль железной дороги, брат и сестра наблюдали, как рабочие разгружают составы. Грузчики напоминали проворных муравьев, облепивших жирную гусеницу. – Смотри, в тех мешках, наверное, соль, – говорил мальчик, показывая пальцем. – А вот в тех ящиках что-то тяжелое, небось товары для скобяной лавки. В отличие от брата, Гретель больше нравились пассажирские поезда. Глядя, как уезжающие из Марбаха люди выглядывают из окошек, машут друзьям и родственникам, собравшимся на перроне, девочка ощущала, что внутри у нее поднимается странный, необъяснимый восторг с небольшой примесью горечи. Билет на поезд сулил неведомые приключения, новые города и земли. А Гретель, дочь дровосека, могла лишь смотреть вслед отъезжающим поездам. И вот в двадцать четыре года она впервые оказалась внутри пассажирского вагона и сама ехала навстречу неизвестности. Купе – сплошь полированное дерево, сверкающая медь и красный бархат – явно предназначалось для богачей. Изысканно вежливый проводник в униформе винного цвета проверил билеты и поинтересовался, не желают ли чего герр и фрау. Конрад Ленц, к удивлению Гретель, заказал шампанское. – Должны же мы, в конце концов, отметить начало нашего проекта! – сказал он, потирая ладони. Колеса мерно грохотали, за окном проносились бескрайние заснеженные поля, а Гретель никак не могла расслабиться. Ей казалось, что если она испачкает дорогую обивку или сломает что-то, немедленно явится проводник и выпишет ей огромный штраф. Проводник действительно явился, но не со штрафом, а с фужерами и ведерком, полным колотого льда, из которого торчало горлышко бутылки. Гретель доводилось пробовать шнапс и пиво, а вот о шампанском она знала лишь одно – что оно существует. Хлопнула пробка (девушка невольно вздрогнула), и в фужеры полилось искрящееся вино. – За вас, фройляйн Блок! – сказал Ленц, поднимая бокал. – Вы, конечно, не хромой мальчик, но, да простит меня Бог, я безмерно рад этому обстоятельству! Шампанское сотворило чудо: уже через несколько минут Гретель облокачивалась на обитые бархатом стены, не задумываясь о последствиях, и смеялась шуткам Конрада Ленца. Поездка ничуть не утомила Гретель – всю дорогу спутник забрасывал ее вопросами и сам рассказывал о жизни в столице и о своей работе. Было видно, что он гордится успехом «Крысоловки для убийцы из Гамельна» и надеется превзойти его с новой книгой. В конце концов, Гамельнский крысолов похитил детей в середине прошлого века, а марбахский убийца действовал здесь и сейчас. – Ваше имя точно станет известным! Журналистское чутье меня еще ни разу не подводило, и я чувствую, что эта книга произведет настоящий фурор! Девушка понимала, что золотые горы и славу Ленц обещает лишь для того, чтобы она не сорвалась с крючка. «Я нужна ему, – думала Гретель, исподтишка разглядывая болтливого журналиста. – И он нужен мне. Вот только я не могу дать Ленцу то, чего он желает. Вся эта история может закончиться крупным скандалом…» Конрад Ленц верил, что доктор Фонберг совершит чудо. Что он какими-то хитрыми приемами достанет из памяти пациентки портрет марбахского убийцы. Но Гретель знала: ее воспоминания – вовсе не игра воображения и не попытка разума защититься от ужасных, травмирующих событий. Впрочем, она честно предупредила Ленца об этом, а значит, вся ответственность за возможный провал лежала исключительно на нем. «Правда, никаких денег в этом случае нам не светит», – с тревогой думала Гретель. Девять лет назад, через год после ее возвращения из плена, мать сильно заболела, и теперь за ней требовался постоянный уход. Гензель, решивший поиграть в молчанку, тоже нуждался в опеке. В итоге жизнь девушки свелась к готовке, уборке и походам в «Хофманн и сыновья» за лекарствами. С учетом этих печальных обстоятельств деньги Блокам вовсе не помешали бы. В Риттердорф парочка прибыла ближе к ночи. Город встретил их снегопадом, и Гретель, надеясь разглядеть ночную столицу сквозь окно такси, была несколько разочарована. – Вы, наверное, хотели посмотреть город, – сказал Конрад, заметив, как Гретель прильнула к стеклу автомобиля. Девушка сообразила, что выглядит как деревенская простушка, и отвернулась от окна. Ленц видел, в каких условиях живут Блоки, знал, какое образование получила Гретель. И пускай события ее жизни представляли для него определенный интерес, пропасть между ними была слишком велика. Не желая подпитывать его самомнение, Гретель напустила на себя безразличный вид и произнесла: – Боюсь, в такую погоду ничего интересного не увидеть… – Здесь я с вами соглашусь, – кивнул молодой человек. – И, если позволите, пока вы будете моей гостьей, я покажу пару интересных мест. Хоть мы и приехали по делу, но психологические сеансы не займут слишком много времени. Не хочу, чтобы вы заскучали. – Надеюсь, тут найдется, на что посмотреть. В Марбахе тоже есть свои достопримечательности, например собор Святого Генриха и женский монастырь. Но сам город такой маленький, что я знаю там каждый уголок. – Уверен, это место придется вам по душе. Я ведь тоже когда-то переехал в Риттердорф из небольшого города. Правда, мне было шесть… За разговорами Гретель не заметила, как такси остановилось перед пятиэтажным многоквартирным домом. Расплатившись с водителем, Конрад помог Гретель выйти из машины и взял ее дорожный саквояж. На самом деле Блоки никогда не путешествовали и, соответственно, не нуждались в такой роскоши, как чемоданы. Этот саквояж Гретель взяла на время у подруги, Ирмы Майер… которая вскоре собиралась сменить фамилию, сделавшись фрау Ган. Вручая Гретель саквояж, Ирма взяла с нее обещание, что та вернется к свадьбе. «А если сумеешь соблазнить этого журналиста, – подмигнула Ирма, – сможем сыграть двойную свадьбу. Иуда будет не против!» – Нам на второй этаж, – сообщил Ленц, открывая перед девушкой входную дверь. Дом производил впечатление – огромная парадная, дубовые лестницы, витые бронзовые перила. Массивная входная дверь, кажется, стоила столько же, сколько весь дом Блоков в Марбахе. Да что там, как половина Смолокурной улицы! – Этот район, наверно, считается хорошим? – поинтересовалась девушка. – Ну, скажем, неплохим, – с наигранной небрежностью подтвердил Конрад, останавливаясь возле двери в свою квартиру. Повернув ключ в замке, он пропустил Гретель вперед: – Прошу! Хозяин щелкнул выключателем, и прихожую залил яркий электрический свет. Гретель растерянно заморгала. Она всю жизнь прожила при свете керосиновой лампы и даже не задумывалась, чем освещаются столичные квартиры. – Позвольте ваше пальто. – Конрад ловко подхватил верхнюю одежду, повесив ее на крючок. Подождав, пока девушка расшнурует сапоги, он сказал: – Пойдемте, я проведу небольшую экскурсию. На удивление, квартира оказалась не такой просторной, как Гретель себе представляла. Кроме того, чувствовалось, что здесь живет холостяк, – вещи валялись как попало, в раковине стояла давно забытая посуда, рядом с печатной машинкой, прямо на обеденном столе, лежали кипы бумаг. Здесь же, в стеклянной пепельнице, возвышалась гора окурков, а под столом и на подоконнике Гретель заметила пустые бутылки из-под пива. – Простите за беспорядок. Завтра же я уберу это в свою комнату. – Конрад кивнул в сторону печатной машинки. – Мне ваши рукописи ничуть не мешают, но, боюсь, мы можем на них что-то пролить во время еды, – улыбнулась девушка. – Да, такое частенько происходит… – Конрад задумчиво почесал подбородок. – Дальше ваша спальня, я отнесу туда саквояж. И давайте я покажу вам, как пользоваться клозетом. Конрад поставил возле двери спальни сумку и направился в ванную комнату. – Э-э… – Гретель сделала круглые глаза. – Вы мне прямо демонстрировать будете, как им пользоваться?.. Кажется, ей впервые удалось смутить ушлого журналиста, отыграв одно очко. Да, она действительно всю жизнь ходила в уличный туалет с дырой в полу, но не сомневалась, что сможет разобраться, как спустить воду в ватерклозете. Не зная, что ответить, Ленц пару секунд смотрел на Гретель, а потом засмеялся: – Пожалуй, ограничимся тем, что я покажу, как включать горячую воду. * * * i_003.jpg – Я буду ждать в коридоре, – сказал Конрад. И, видя, что Гретель волнуется, добавил, понизив голос: – Этот Фонберг, конечно, старый людоед. Если достанет нож, начинайте кричать, и я сразу прибегу! Гретель кисло усмехнулась и, не в силах отделаться от скверного предчувствия, толкнула массивную лакированную дверь, на которой красовалась бронзовая табличка: «Доктор Артур Фонберг. Психолог, гипнотерапевт».