Вопреки ожиданиям, в кабинете не было ничего больничного, наоборот, здесь царила умиротворяющая атмосфера. За дубовым столом сидел представительный мужчина лет сорока и что-то записывал. Не отрываясь от бумаг, он кивнул: – Присаживайтесь. Одну минутку. Девушка опустилась в кожаное кресло и осмотрелась. Казалось бы, чего бояться? Все самое ужасное осталось в прошлом. Десять лет назад, вернувшись из плена, Гретель провела несколько недель в качестве пациентки Альпенбахской психиатрической лечебницы. Там ей кололи снотворное и давали таблетки, от которых голова становилась легкой и пустой, как воздушный шарик. А еще к ней постоянно приходили полицейские в форме и детективы в штатском. Они задавали вопросы, на которые Гретель не имела ответов. В конце концов ее отпустили домой, в родной Марбах. Ленц, конечно же, знал, что его свидетельница лежала в дурке, но тактично не упоминал об этом. Кабинет, сплошь отделанный деревом, показался Гретель довольно-таки уютным – много книг, красивая мебель. На столе – бронзовая чернильница, телефон и подставка для перьевых ручек. Все было чудесно, кроме повода, по которому Гретель сюда пришла. Возвращаться к прошлому оказалось труднее, чем она ожидала. Девушка понимала разницу между психиатром и психологом, понимала, что здесь пациентам не надевают смирительные рубашки и не колют успокоительные. Но пока что справляться с волнением удавалось плохо – ее трясло от напряжения, и, чтобы хоть как-то унять дрожь, Гретель впилась ногтями в упругую обивку кресла. Она понятия не имела, чего ждать от доктора Фонберга, но собиралась говорить правду. «Правду, из-за которой я однажды уже сделалась посмешищем», – мрачно подумала Гретель. – Меня зовут доктор Фонберг. А вы фройляйн Блок, верно? – Мужчина наконец отложил ручку и внимательно посмотрел на пациентку. – Можно просто Гретель. – Договорились, – улыбнулся Фонберг. – Мой друг, герр Ленц, попросил о нескольких консультациях для вас. Признаться, меня и самого заинтересовал ваш случай… Очень необычно! – Боюсь, все не так, как вы себе представляете, – пробормотала Гретель. – Интересно, а как же именно обстоят дела? Хотя, погодите, не отвечайте… – Фонберг потянулся к телефону и снял трубку. – Якоб, вы подготовили прибор? Будьте любезны, принесите. Гретель заметила еще одну дверь, расположенную между книжными шкафами, только когда та распахнулась. В кабинет вошел молодой человек в сером костюме. В руках у него была какая-то коробка, похожая на обитый темной кожей чемодан. – Это мой секретарь, Якоб Бернайс, – сказал Фонберг. – Он поможет сделать нам необходимые приготовления. Молодой человек поставил коробку на стол своего начальника и снял крышку. Гретель увидела какие-то колеса, медные трубки и цилиндры. – Это еще что такое? – занервничала она. – Не беспокойтесь, это всего-навсего фонограф, прибор для записи звука, – сообщил Фонберг. – Вы собираетесь записывать наши сеансы? А кто будет это слушать? – Герр Ленц, разумеется. Он вас не предупреждал? – Нет! И мы так не договаривались. – В принципе, вы можете обсудить это с Конрадом. – Доктор развел руками. – Но скажу, что фонограф – это моя идея. Изначально герр Ленц собирался лично присутствовать на сеансах и вести стенограмму. Но я сказал, что так вы не сможете расслабиться, а это обязательное условие в нашей работе. – Так он… – Гретель почувствовала, что краснеет. – Он будет слушать все, что я говорю? – А что вы хотели? – пожал плечами доктор. – Все это делается ради книги. Для разоблачения марбахского убийцы, разумеется, тоже… но в первую очередь – ради книги. Если герр Ленц не будет знать, о чем мы здесь говорим… какой во всем этом смысл? Все это время Якоб Бернайс с невозмутимым выражением лица настраивал фонограф – крутил колесики и надевал на штатив цилиндр, смазанный тонким слоем воска. – Ладно, пишите, – сдалась Гретель. – Вот и прекрасно, – кивнул Фонберг. Прибор щелкнул, цилиндр завертелся, и секретарь молча вышел из кабинета. Первый сеанс начался. – Гретель, вы знаете, из-за чего мы здесь собрались? – Видимо, из-за того, что десять лет назад нас с братом похитили?.. – Я читал полицейские отчеты, которые раздобыл герр Ленц, и там говорится, что вы заблудились в лесу, – сказал доктор. – Но, значит, это было похищение? Как это произошло? Гретель промолчала. Начать было тяжело. Не дождавшись ответа, Фонберг произнес: – Давайте отталкиваться от того, что мы уже знаем. В Марбахе исчезают дети. Вы, фройляйн, тоже исчезли, но потом каким-то образом сумели вернуться. Полиция полагает, что в окрестностях города орудует психопат, который похищает детей, и только с вами он допустил промашку. Гретель хотела сказать, что не было никакого психопата, но почему-то вновь промолчала. – Но вот беда, – доктор развел руками, – после похищения в вашей голове что-то перепуталось. Если мы докопаемся до правды, это поможет остановить маньяка. И дети перестанут пропадать! Я уже не говорю о том, что Конрад напишет новую книгу и… – Фонберг усмехнулся, – окончательно зазнается. – Я не знаю ни про какого маньяка, – выдавила Гретель. – Но вы же сами сказали, что стали жертвой похищения? Разве не так? В голову Гретель пришла безумная мысль: а вдруг доктор сумеет воспринять ее слова всерьез?.. Он казался неглупым, не то что полицейские, которые могли только напирать и давить, а правду слушать не желали. Много раз Гретель прокручивала в голове воспоминания, больше похожие на обрывки кошмарных сновидений. Они с братом спят, когда в спальне появляются странные существа. Эти твари хватают Гензеля и Гретель и несутся в лес, все дальше и дальше, к пылающему разлому в земле. Девочка хочет закричать, но не может… – Мы были дома, – решилась Гретель. – Нас просто забрали из кроватей и утащили в лес. Фонберг кивнул и что-то отметил в блокноте. – Вы помните, как похитители выглядели? Их было несколько? Девушка снова замялась. Уловив ее реакцию, доктор отложил блокнот и откинулся на спинку кресла. – Психика – удивительная штука, – сказал он. – Иногда, чтобы оградить своего обладателя от шока, она заменяет одни образы другими. Вы могли видеть что угодно, но ЧТО вы видели на самом деле, предстоит разобраться уже мне. Можно воспринимать это как путешествие в глубины собственного разума. Разве не интересно? Но, к сожалению, без вашей помощи мне не обойтись. – Вы хотите сказать, – уточнила Гретель, – что я была ребенком и все нафантазировала? А потом поверила в собственные выдумки? – Наоборот! – Доктор покачал головой. – Вы видели то, что видели, но, возможно, кое-что и упустили. И нам было бы полезно восполнить эти пробелы. – Ясно, – протянула Гретель и снова замолчала. Фонограф, фиксировавший каждое прозвучавшее в этом кабинете слово, не давал ей почувствовать себя свободно. Артур Фонберг просчитался – с тем же успехом здесь мог сидеть Конрад Ленц собственной персоной или целый взвод стенографисток. – В газетах десятилетней давности сообщалось, что вы упоминали дьявольских созданий, – произнес доктор, когда пауза затянулась. – Можете рассказать, какие они из себя? Перед глазами Гретель тут же возникли ее приемные родители, одноклассники, настоятель Церкви Сатаны… – Они были похожи на бесов? Или, может, на чудищ? Или… – осторожно предположил Фонберг, – это все-таки был кто-то знакомый? Глубоко вздохнув, Гретель начала: – Сказать по правде, ад – не такое страшное место, как о нем рассказывают… Глава вторая 1909 год от Рождества Христова, 31 октября Канун Праздника Урожая – Гре-етель! Пойди-ка сюда! Кажется, Фелиция Руппель заметила, что девочка отдыхает на лестнице капеллы вместо того, чтобы полировать тряпкой деревянные ступени. К сожалению, Гретель замечталась и не успела вовремя изобразить бурную деятельность. Испуганная окриком, отразившимся от каменных сводов, она буквально скатилась по лестнице. Школьники боялись Фелицию сильнее, чем остальных женщин из церковного комитета. Ее огромный рост, мощное телосложение и вечно недовольное выражение лица в равной степени внушали трепет и малышне, и детям постарше. Гретель не сомневалась, что даже херувим под ее взглядом ощутил бы себя виновным во всех возможных грехах. И уж точно никто не горел желанием работать под началом Фелиции. Фрау Руппель считала, что ее окружают одни лишь лодыри и что крепкая оплеуха – лучшее лекарство от лени. – Что ты там расселась? – спросила Фелиция, глядя на девочку сверху вниз. – Протерла ступеньки? – Да, – кивнула Гретель, откидывая с лица мокрую прядь. – А перила? – Тоже. – Проверим. – Фелиция отстранила Гретель и склонилась над нижней ступенькой, почти уткнувшись в нее носом. Девочка представила, как приятно было бы пнуть этот широченный зад, в данный момент маячивший выше головы Фелиции. Впрочем, сделать такое в реальности никому бы в голову не пришло. Фрау Руппель приходилась супругой бургомистру Марбаха, и наверняка покушение на прелести его жены могло считаться государственной изменой. Изучив нижнюю ступеньку, Фелиция начала подниматься выше. Лестница жалобно заскрипела под ее дорогими лакированными туфлями неведомо какого размера. «Все равно заставит переделывать», – подумала Гретель. Изучив ступени, Фелиция вытащила из кармана платок и провела по перилам. Очевидно, белоснежная ткань осталась чистой, потому что супруга бургомистра кивнула и произнесла: – Как закончишь здесь, иди к остальным. Проклятые девчонки копаются, как сонные мухи! Гретель схватила ведро, тряпку и поспешила к следующему алтарю. Сегодня ей повезло – другие девочки драили главный неф, а ее определили в поперечный. Она могла не спеша мыть лестницы и натирать мастикой скамьи, а когда Фелиция не смотрела, так и вовсе побездельничать.