Помню, как наклонился… Краем глаза заметил жирную ссадину, кровившую у неё на щеке. Я не чувствовал НИ-ЧЕ-ГО. Просто смотрел куда-то в сторону и не мог себя заставить посмотреть на её лицо. Я не знал, какое оно будет. Кроме того, что скорее всего – мёртвое. А потом вдруг услышал, как она тихонько всхлипывает. У меня сразу рубашка к спине прилипла. Кто бы знал, что такое бывает от радости?! Я не знал! Я как ненормальный схватил её за руку и стал трясти. И шептать: – Милена, ты слышишь? Слышишь? А она вдруг – бац – и села. Вот только лежала как труп, а тут села и так, заикаясь: – Г-г-гера. Я в-в-всю к-к-краску на с-с-себя в-в-вылила. В-в-видишь? Я замотал головой. Какую краску? Там же кровищи было – не передать. Вся майка у неё пропиталась. А Орехова опять: – Э-э-э-это о-о-он м-м-меня т-т-толкнул! Г-г-гриша! И вдруг как заревёт! Я понимал, что она бредит. Как смог, аккуратно прикрыл ей рот, чтобы не шумела, и прошептал: – Где он? Ты его видела? Орехова кивнула. Глаза у неё были огромными и вообще не моргающими. Как будто их заморозили. Я чуть-чуть сдвинул ладонь. Испугался, что мешаю ей дышать. И снова спросил – тем же шёпотом: – Где Столяров? Ты видела, куда он пошёл? Она опять кивнула. А потом ещё раз – в сторону туалетов. Я погладил её по голове. Уточнил, мол, встать сможешь? И, не дожидаясь ответа, сказал как можно спокойнее: – Пожалуйста, постарайся. Встань и спускайся вниз. Домой, поняла? Уходи из школы! За классной дверью звучали голоса. Там ещё не закончился урок. И за следующей тоже… Я медленно встал и пошёл вдоль стены, а голоса летели мне вслед – весёлые и беззаботные. Я даже не оглянулся, чтобы посмотреть, убежала ли Милена. Я думал, если сейчас оглянусь, то убегу сам. А потом открыл дверь в туалет. || ▶ Почему я не убежал? Ведь мог бы. Так многие говорили. Но на самом деле – нет. Я не мог его там оставить! Плохого, хорошего – не важно. Там, в коридоре, я за одну минуту вспомнил весь наш прошлый год. И то, как всё начиналось. Как Леокадия посадила его ко мне за парту. Как он бесил меня. И как я над ним издевался. А потом вдруг так привязался – как будто в меня литр его крови влили. И она там так с моей перемешалась, что временами я уже не понимал, где кто. Про такие вещи можно говорить много и что угодно. Рассуждать там… о высоком! Но можно и не рассуждать! Не гадать. А просто взять и согласиться: да, это – судьба. || ▶ По крайней мере, сейчас я думаю именно так. Да и тогда – тоже думал. Я зашёл в туалет и сразу его увидел. Столяров сидел в углу, поджав под себя колени и уткнувшись в них лицом. Я тихонько прикрыл дверь, но ручку не отпустил. Наоборот – вцепился в неё с такой силой, что у меня даже пальцы хрустнули. Но Столяров никак не прореагировал. Даже не пошевелился. Тогда я позвал его. Даже нет – прокаркал. Было ощущение, как будто мне в горло битого стекла насыпали. Потом отпустил ручку и медленно пошёл. Шаг, второй… Я дошёл до той точки, где было слышно его дыхание. Хриплое и булькающее, как будто он в стакан дышит. И снова позвал: – Гриша, ты меня слышишь? И тут он наконец поднял голову. А я перестал дышать. На секунду – просто от неожиданности… На него и правда было больно смотреть! Лицо грязное, то ли кровь, то ли грязь – я не разобрал, что за полосы. Но из носа однозначно капало – и прямо на рубашку. Он сказал, плаксиво так: – У меня, кажется, нос сломан. Потом начал ёрзать, словно ему сидеть неудобно. И вдруг резко вытянул ноги. Пляц – как будто уронил их на пол. И вот тогда я сразу увидел, что он держит в руках. Я стоял и смотрел в эту точку, как… В бездну? Хах! Ну, может… Но я же не какой-нибудь там напыщенный писателишка! Я… Ничего такого со мной не было! Я на руки его смотрел! На вымазанные пальцы. И не понимал… как? Как так можно ударить человека?! Всего один неверный шаг… и такой удар! Как высокочастотная молния! И никого нет рядом… Чтобы помочь заземлиться. И всё… Человека просто подкидывает, разворачивает на триста шестьдесят градусов и отбрасывает чёрт знает куда. Туда, откуда такие – вывернутые наизнанку – уже не возвращаются. Я всё думал: как же это? Чтобы человек, которого вот так долбануло и вывернуло, внешне остался без изменений. Ну разве что нос разбил… И глаза эти красные… Я и сам чуть не заревел. Не от страха, нет. От жалости к нему. К своему несчастному Звездочёту. Помню, как бухнулся на колени. Сел вплотную, считай нос к носу, и тихо сказал: – Отдай! Тогда, наверное, целая вечность прошла. Или минута. Да и как я мог сосчитать? Я сидел пригнувшись, и он тоже… Смотрел на меня не мигая. Прямо как Орехова в коридоре – страшными, замороженными глазами. А потом резко протянул руку, и я сразу почувствовал в своей что-то горячее. Ещё подумал чушь какую-то… Мол, странно, как это рукоятка не расплавилась. Странно, да. Раньше я с физикой вроде как неплохо справлялся. Про температуру плавления точно знал. А вот тогда забыл. Сидел, приклеившись пальцами к металлу, и боялся пошевелиться. Еле сдержался, чтобы не ударить его по руке – выбить, отшвырнуть ЭТО в сторону, как какую-то мерзкую крысу. Но потом всё же взял и осторожно задвинул за спину. И ещё ветровкой прикрыл. Я её, оказывается, тогда снял. А он увидел и прошептал: – Не бойся. И вдруг моргнул. Но не быстро, а как будто ненадолго зажмурился. Так сильно, что из-под век проступили слёзы. Одна, вторая, потом ещё и ещё. Столяров их даже не вытирал. Просто сидел, опустив голову, и смотрел, как они падают. || ▶ «Не бойся». Я понял, о чём он… Он хотел сказать, что не тронет меня. И никогда бы не тронул. А я и без него это знал! В какой-то момент да – засомневался. Но только не в нём, а в себе. Думал, что не смогу… Убегу… Предам его опять. За всё, что он сделал… Потому что меня не было рядом. А я должен был быть! || ▶ Я просто хотел, чтобы Столяров это знал. Что я понял! Что я уже здесь – рядом… И всё, что он там натворил… Мы как-нибудь разберёмся! Главное, что я теперь с ним. || ▶ Я хотел сказать ему это. Словами. А вместо этого молча качнулся и схватил. Не обнял, а схватил – резко. Рванул на себя и сжал – дурака такого. Стиснул сильно-сильно, чтобы у него дыхание остановилось. Чтобы он сначала задохнулся, а потом из последних сил вдохнул – втянул в себя всё это моё… невысказанное. Глубоко-глубоко! Чтобы оно теперь всегда было с ним. И он наконец понял, что это – навсегда. Что у нас с ним всё теперь – навсегда. Наверное, я слишком сильно давил, раз он толкнул меня. И так посмотрел – этими своими глазами… Уставшими, как у настоящего сумасшедшего.