– Ты их выслеживала до того дня, когда я запретил, – пояснил для меня Белые перчатки, – я не разрешаю тебе приближаться к ним. Надеюсь ты запомнишь, Ауфэр, – внимательный взгляд, – сообщи это всем своим ответвлениям сознания, – он улыбнулся. Я боязливо кивнула. Он тяжело вздохнул и закатил глаза. – Это всего лишь шутка, Рэффи, – направился вверх по дороге он. Что странно – автомобилей здесь не было. Ни одного. – Куда мы идём? – решила спросить. – Сканировать твоё сознание, пока ты находишься в этом состоянии, – он повернул меня вправо, – у меня не остается адекватных догадок, а ты удивляешь всё сильнее. Как, говоришь, тебя зовут? Твоя фамилия. Я же не ослышался. Хмурость наплыла на моё лицо сама. – Стандэн, – повторила, запутавшись совершенно. Он поджал губы, но остался довольным. Каким-то воодушевлённым. – Ты не могла этого знать, – усмехнулся он, – видишь ли, ты каждый раз даёшь мне небывалую надежду и низвергаешь так глубоко под землю, что я должен был уже вариться в магме. Легче мне не стало. – Я хочу существовать отдельно от того сознания, – сообщила ему. Он медленно кивнул. – Либо ты останешься, либо вы вместе – другого не дано, – был категоричен мужчина. Я забрала свою руку и остановилась. – Т-тогда выключи меня, – попросила, – я не хочу знать, что меня отключат… вернее, втолкнут в другое сознание. Он легко приподнял бровь. – Отключат? – повторил он, – звучит забавно, – хмык, – но несколько далеко от истины, – он вновь взял мою ладонь, – я усыплю тебя перед тем, как объединять. Верить ему или нет, выбора у меня не было. Ступени, казалось бы, самого высокого здания в этом городе. Может так и было? Не зря же те люди называют всех городских и… долгоживущих «ньянговцами». Образовалось это от его фамилии. Я запомнила. – Ты ощущаешь себя полностью властной над этим телом? – спросил мужчина. – Я… Взрыв! Я успела лишь прижать голову к коленям, чтобы хоть как-то защитить её от удара. Боль обожгла спину огнем. Я закричала, не в силах терпеть. – Господин Ньянг! – крик сквозь кучу бессвязных воплей. Странно, что на меня в это время никто не смотрел. Я чувствовала, как моё собственное сознание ускользает в темноту. Последнее, что я подумала перед темнотой, была уверенность в том, что я точно не робот – роботы боль чувствовать не должны. *** Тильда уткнула нос в учебник биологии. Она ненавидела её сильнее, чем я физику. Откуда я это знала? Понятия не имею, но сестра обычно о таком не распространялась. Она вообще в последний год закупорилась со всех сторон, не подпуская к себе никого, кроме Клаудии. Обе они часто обсуждали подростковые изменения и то, что происходит с Тиль, в то время как я сидела у вентиляционного ответвления, которое связывало наши комнаты в своей гардеробной. Со мной, конечно же, такого никогда не было – я же бессердечная. – Солнышко, как дела в школе? – только что спустившаяся на первый этаж мама опустила руку на макушку Тиль. Отвечала сестра сквозь зубы: – Биологичка сказала, что я не сдам экзамен, – выдала она злобно. Я хмыкнула. Никто не обратил на это внимания. – Конечно сдашь, – позитивный тон мамы всегда бесил меня. – Ага, – рассмешили они меня, – если включит голову, – щека растянулась от язвительной ухмылки, – и начнёт учиться хотя бы сейчас. Тиль взглянула на меня из-под бровей, в то время как Клаудия, которую я перестала называть мамой ещё три года назад, скривила лицо. – Я не права? – растеклась в довольстве я, – и ещё: ты не хочешь спросить о моих успехах, Клауди? Нет? Я хотела бы знать, о чём она думала в этот момент. Я оставила позади возраст, который сейчас проходила Тиль, но даже сейчас, спустя столько лет вместе с этой семьей, я иногда впадала в состояние опостылевшей обиды. – Я знаю, что ты справляешься на отлично, Ауфер, – сузила глаза она, – мне незачем спрашивать о твоей идеальной жизни. Камень в сторону отца. Она ненавидит то, что у него всегда всё получается. Хорошими считает только людей, которые совершают ошибки – я слышала, как она говорит что-то подобное Тильде. – Тиль не сдаст экзамен, потому что в её голове сейчас новый ухажер, – я подняла крышечку на чашке. Двадцать секунд, Пуэр готов. – Зачем ты так, Фыр? – исказила моё имя она, – ты вчера помогала мне, да, – она всплеснула руками, – но я ничего не понимаю. Мне сложно, – её брови слиплись и упали до переносицы, – мы с мамой считаем, что учёба – не главное, – глаза вмиг подёрнулись страхом, – только папе не говори. Это я уговорила папу поместить её в туже школу. Это я из собственных карманных трачу на её обучение деньги. Это я была той, кто сделал учебу для Тиль сложнее. Может, не зря отец тогда предупреждал о бесполезности моих стремлений? Он называет Клаудию и Тильду плебеями. А «обучать науке плебеев бессмысленно». Ей это попросту не нужно. – Я не стану помогать, когда тебя будут отчислять, – сдержанный глоток чая. Она кивнула. Правильно. Она же ничего не знает, так зачем ей рассказывать о её же ошибках? Оценить это она не сможет. – Я купила тебе платье на день рождения Ауфер, – поспешно приблизилась к кухонному островку Клауди, – синее – тебе идет этот цвет. Примеришь? Тиль обожала такие моменты. Её лицо всегда озаряла восхищенная улыбка, на щеках появлялись полосы от носа к уголкам губ, а лоб наоборот – разглаживался, потянувшись за мышцами вокруг глаз. Симпатичная, пусть и не удостоившаяся гордого отцовского наследия. Аристократического и прямого, как Эмпайр-стейт-билдинг. Всё успела вобрать в себя я. – Как тебе, Фыр? – покрутилась она совсем рядом. Блестящая и безвкусная, как всё, что могла приобрести Клаудия. – Как всегда стрёмно, – допила чай из пиалы я. Она рассмеялась. – Это где-то между твоими: «Тошнотворно» и «Погано», я права? На меня тоже напала улыбка. – Значит оно и в самом деле милое, – направилась к зеркалу сестра. Дурочка. – Осталось только подобрать туфли и заплести что-нибудь интересное, – искренне радовалась Клауди, – что думаешь насчёт нитей для волос? Тильда, милая? Пуэр второй крепости. Хотя… сколько двадцатисекундных отрывков вместилось в один неприятный диалог? – Длинные причёски на вечернее мероприятие – непристойно, – ответила ей я, – я уже молчу о длине платья. До колена. Ты снаряжаешь её на детский утренник? Мне шестнадцать. Но отдавать приказы и критиковать я умела с рождения. Забрала добрую половину презрительности и чопорности папы, при внутриутробном развитии отметя материнские черты. – Ты сказала, мне, что я к тебе невнимательна, – неуверенно пошептала Клауди, – ты права, Ауфер. Поэтому займись подготовкой к школе. В своей комнате. Как же она тряслась произносить это. Как же переживала о последствиях. О словах, которыми я сейчас ей отвечу. – Постарайся не сотворить из Тильды себя, – я хмыкнула, вставая, – вспомни собственный итог. Ты же не хочешь ей такого? В проёме я столкнулась с сестрой и уже совсем по-другому сказала: – Зайди ко мне вечером – у меня есть подходящие туфли. Если не понравятся, то закажем другие. Она часто закивала, радуясь тому, что я допущу её в свой гардероб. Я, в отличие от них, вкус имела, причём осознанный и признанный ими двумя и папой.