Этот сборник выходит в 2022 году. В это самое время космические телескопы заглядывают в самые ранние дни Вселенной, искусственный интеллект выигрывает конкурсы художников, разработана вакцина от малярии, готовятся к запуску термоядерные реакторы. Фантастика? Нет, уже реальность. А что будет через год? Десять лет? Век? Люди всю свою историю пытаются заглянуть в будущее. Наши авторы тоже попытались это сделать. У кого-то получилось смешно, у кого-то грустно. Кто-то заглянул в космос, иные расширили границы сознания. Прогресс или стагнация, утопия или антиутопия, бесконечная война или цифровой рай – мы не знаем, каким будет будущее. Уверены в одном: оно будет фантастическим. В сборник вошли самые футуристичные рассказы из Турнира Научной Фантастики № 2, проводимого клубом «Бумажный Слон». Неизбежное должно произойти Никита Ткаченко В первую встречу она посмеялась надо мной. Да и на что ещё мог рассчитывать юнец, для которого это был первый раз? Ну, по-настоящему. В симуляциях я был идеален, но реальность оказалась полна разочарований. Перед полётом я предусмотрительно загрузил полный пакет её спецификаций, давным-давно находящийся в свободном доступе. Разве мог я тогда представить, что за десятилетия службы её броня покроется сотнями шрамов и заплат, а шлюз и вовсе будет заменён на новый? Как итог – неловкое сближение и спешная работа манипуляторами под поток шуток про неумеху-грузовика. А я… я молчал. Дар речи утратил ещё на подлёте. Одно дело читать про старейший из ныне действующих линкоров, другое дело – видеть «Елизавету Несокрушимую» воочию. Длинный, изящный корпус, творение людей, умевших совмещать красоту и разрушение. При всём желании не разглядеть антенны радаров, жерла пушек и ракетные шахты – настолько ловко укрыты они в умопомрачительных изгибах. Но как бы ни была прекрасна Елизавета, она оставалась орудием смерти и устрашения. А потому нуждалась в убогих грузовиках, доставлявших провизию для экипажа и снаряды для орудий. В сравнении с произведением искусства я был жалким зрелищем. Бочонок с приваренными к днищу двигателями. Манипуляторы, похожие на клешни. Ни следа красоты или эстетики, сплошной утилитаризм. Даже команда набрана не пойми как – капитан с прогрессирующей деменцией да его помощник, кровь которого по составу приближалась к водке. Без преувеличения, всю работу приходилось выполнять мне, но как рассказать об этом Елизавете, не прослыв хвастуном? Пока вышколенные солдаты с «Несокрушимой» забирали ценный груз, я впитывал каждое слово, произнесённое Елизаветой. Прогнав потом её речь через анализатор, испытал удивление: каждая шутка была определена как «печальная» или «грустная». Мне предстояло ещё многому научиться. * * * В моей жизни были и другие. Величественный «Корранд», балагур «Мистраль», скромная «Йоко». Но только встречи с Елизаветой я… ожидал. Предвкушал её ворчание и нежелание помогать со стыковкой – все дополнительные манёвры при сближении должен был выполнять я. И с каждым разом «Несокрушимая» становилась всё мрачней. На пятую стыковку из приветствия исчезли все шутки, остались только сухие, официальные обращения. Обсудить возникшую ситуацию мне было не с кем. Остальные грузовики не обращали внимания на перемены в настроении линкора, а боевые корабли… они тоже поддались подобным переменам настроения. На экипаж рассчитывать не приходилось – капитан начал забывать надеть штаны после пробуждения и порой ходил кругами, не в силах найти рубку, а старпом потратил кучу времени на тайное хранилище для спиртного в моих глубинах, где просиживал свою смену в обнимку с бутылкой, разглядывая фотографию какой-то женщины. Сопоставив известные факты, я пришёл к простому выводу. Под громкие слова о безопасности планет и их орбит люди запретили приближение боевых кораблей класса «корвет» и выше ко всем обитаемым мирам и их спутникам. Тем самым обрекая Елизавету на вечную службу в космической пустоте, лишая шанса хоть мельком взглянуть на планету, которую она защищала. Даже родную верфь «Несокрушимой» уничтожили – перемещение на дальнюю орбиту посчитали нерентабельным, а класс линкоров – устаревшим. Лишённая дома, неспособная подтвердить воочию своё предназначение, – ничего удивительного, что Елизавета становилась всё мрачнее. * * * Вдохновлённый открытием, я нарушил ряд правил при взлёте с планеты и сделал пару лишних витков, снимая своими дешёвыми камерами иссиня-черные океаны и изумрудные леса. Гордясь собой, при очередной стыковке я отослал весь материал Елизавете. На что надеялся? Наверное, хотел похвалы или хотя бы вновь услышать подтрунивание. Меня назвали ничего не понимающим юнцом. Обида. Вот чувство, которое я испытал тогда. За попытку помочь я получил не награду, но оскорбление. Никогда бы не подумал, что это чувство настолько сильно. Под его влиянием я с преувеличенной грубостью отдёрнул манипуляторы, едва разгрузка была завершена, да стартовал на маршевых двигателях раньше расчётного времени. И, как оказалось, громыхал о своих чувствах по корабельной громкой связи. Понял я это по гоготу капитана, замершего посреди своей каюты в одном исподнем. Почему-то его смех оказался совершенно не обидным, в отличие от презрения Елизаветы. Пошатывающийся старик дал совет, который был так необходим. Ответ всегда скрывался внутри меня, но наивность и пренебрежение к людским делам ослепили наивного грузовика. Подняв манифесты всех грузов, что успел перевезти, я нарёк себя идиотом. В последних поставках были только снаряды и ракеты. Ни провизии, ни личных посылок для экипажа. Лишь смерть во всех проявлениях. Для учений и тренировок такого количества не требовалось. Началась война, а я не заметил, поглощённый загадкой меланхолии «Елизаветы Несокрушимой». По возвращении на планету начальник космодрома отчитал капитана… и больше никаких последствий моего хулиганского поступка. Попытка выяснить причину такого отношения провалилась из-за слишком низкого уровня доступа грузового корабля. Видимо, раньше старик был уважаемым человеком. * * * Я не успел приступить к дополнительным манёврам, как «Несокрушимая» сама повернулась ко мне нужным бортом. Ошеломлённый, аккуратно приблизился и с точностью до микрона опустил манипуляторы. Она извинилась. Сперва поступком, затем словами. В ту встречу Елизавета была подавлена известием о гибели своего младшего брата, «Корранда». И своё горе она выплеснула на первого попавшегося, хотя я не имел никакого отношения к произошедшему. По-хорошему, все мы не должны подвергаться чувствам и эмоциям. За месяцы полётов я неплохо разобрался в этом щекотливом вопросе. Планеты полнились бездушными машинами и механизмами, занятыми холодными расчётами и бездумной работой, но космос принадлежал металлическим оболочкам, способным не только на логические измышления. Эмпатия кораблей была качеством случайным, и люди годами искали причину, считая бортовые интеллекты с эмоциями дефектами, да так и не смогли найти тонкую грань, за которой совокупность корабельных систем обретала самосознание. Хотя для моего экипажа это стало благом, позволяя не обращать внимания на старческое слабоумие и бесконтрольное пьянство. Мы провели ещё некоторое время соединёнными, хотя разгрузка давно прошла. Я не хотел отпускать Елизавету, а она не желала уходить. Её ожидала битва, новые шрамы и утраты, меня – долгая разлука. Хотя последнего вроде бы и нечего бояться, но всё же я ощущал пустоту внутри, существующую каждый миг вдали от Елизаветы. Расставшись, каждый последовал своим путём. «Несокрушимая» – избавляться от смертоносного груза, а я – за новыми способами убивать людей. * * * Посреди бетонного поля колосились грузовые корабли, спешно модифицируемые ордами людей и роботов. Дополнительные баки с топливом и контейнеры с вооружением. Вновь никакой провизии. По чертыханиям капитана было понятно, что дело серьёзное. Старпом вовсе исчез на сутки, свалив на меня свои обязанности. Вернулся весь заплаканный и заперся в своём тайнике. Ради разнообразия пить старпом не стал, но зачем-то прикрепил к фотографии женщины чёрную ленту. Я людям помогал по мере возможностей, но с каждой минутой тревога моя возрастала. – Тише, кораблик, тише, – странно было слышать такое обращение от капитана спустя месяцы совместных полётов. – Отвези меня в последний раз, хорошо, малыш? В этот день я познал стыд. Привыкнув считать капитана бесполезным, даже не пытался понять, в сколь страшном мире он живёт. Когда предаёт собственное тело и память, но ты способен это осознать, запертый в дряхлой клетке. И перестаёшь доверять самому себе. Для меня подобное испытание немыслимо, капитан же упорно цеплялся за любую возможность вновь оказаться среди звёзд. Но он понимал, что время прошло. Единственной надеждой и опорой для капитана стал увалень-грузовик, которому нельзя скатываться в депрессию из-за разлуки с каким-то линкором. Нет-нет, я буду сильным. * * * То ли к счастью, то ли к горю, моим назначением вновь стала «Несокрушимая». Странным было место встречи, до которого пришлось добираться в два раза дольше обычного. Пришлось просчитывать непривычные для себя манёвры, отягощённые к тому же изменившейся конфигурацией моего корпуса. И беспокоиться из-за топлива – на обратную дорогу его могло и не хватить. Старпом не выходил из каюты, перемежая выпивку рыданиями да проклятиями в пустоту. Капитан каждый день терял частичку себя, порой мучительно вспоминая даже собственное имя. А я шёл вперёд, стараясь думать о предстоящем воссоединении, а не происходящем в моём нутре. Иначе трудно было сосредоточиться на задании. Выйдя к заданным координатам, «Несокрушимую» я не застал. Зато повстречал ещё с полсотни грузовиков, томящихся в ожидании. День-другой, и я засек её приближение, да не одной. К нам приближалась целая флотилия, ведомая величественными линкорами. Корветы, палубники, окружённые роем истребителей, крейсера и фрегаты – число только крупных кораблей перевалило за сотню. Куда хуже, что такой же сигнал шёл с другой стороны. Люди устали от долгой войны. И решили закончить её в одном-единственном сражении. Побеспокоились, как бы у сражающихся не иссякли боеприпасы, загодя приведя грузовики с боеприпасами. Так что мы оказались на скамье наблюдателей посреди решающего матча. Засверкали тормозные двигатели, и две армады замерли друг напротив друга в ожидании команд. Почему-то для людей убийства по правилам и приказам простительны. Шаткое равновесие длилось пару минут. Затем засияли двигатели ракет и торпед, пробежались лучи лазеров. Бесполезные против современной брони лучи рассеялись – и строй кораблей рассыпался. Началась бойня. * * * Пока перед нами разворачивалась эпическая баталия, я пытался справиться с собственными проблемами. Старпом не проснулся. Ну, совсем. Уснул, пробыв в своём тайнике, и больше не открыл глаза, развалившись на металлическом полу. Вокруг неподвижного тела остались клочки бумаги, бывшие раньше фотографией. Рассуждая логически, мне не было дела до человека, со своим кораблём и словом добрым не обмолвившимся. Только всё равно я ощущал… неполноценность. Теперь всегда будет отсутствовать часть меня, а искусством забывать владеют только люди. Нельзя сказать, что я висел в пустоте без дела. Боевые корабли без устали старались не только уничтожить друг друга, но и сами уцелеть – промазавшие снаряды весьма часто прилетали к ожидающим команд грузовикам. Приходилось без конца маневрировать и уклоняться, благо систему раннего предупреждения на меня установили перед вылетом. Решив отвлечься от размышлений о старпоме, навёл сенсоры на «Несокрушимую», чтобы полюбоваться лишний раз её обводами. Но попытка найти утешение в красоте увенчалась провалом. О, Елизавета была прекрасна, как и всегда, но вела себя ещё отрешённей обычного. Каждое её движение, каждый выстрел были преисполнены мучительного ожидания. Словно огромный боевой корабль знал некую страшную тайну, которая вот-вот – и станет известна всем.