– Как знаешь. – Алёна встала и вышла из кабинета. А я продолжил. Уже сам с собой. Как всегда. – Говорю: тут же явно под землёй недра богатые, залежи всякого. Типичные Ловозёрские тундры новейшего образования… * * * На ужине я вроде успокоился. Федька ковырял вилкой жутко питательную и серую размазню, предвкушая воспитание Васюлия – будет лупить его какой-нибудь палкой и говорить: «Плохой Васюлий, плохой. Надо слушаться человеков». А тот будет бубнить про нарушение правил и дзинькать снятием баллов за плохое поведение ребёнка. Я довольно крякал и не обращал внимания на Алёну, которая от нас куда-то уже уплыла – на голове её красовался шлемофон. Но недолго музыка играла – Васька сообщил, что через пять минут к нам пожалуют гости, да не абы кто, а глава администрации Снего-Песоцка, Адам Василевич. – Так, вечер перестаёт быть томным. – Фильмы я, в отличие от жены, любил смотреть старые. Очень старые. – Я пошёл. Общайтесь про меня без меня. Федька, пойдём. – Читать? – Угу. Сын, отпихивая заворчавшего Ваську ногой ("Чтение бумажных книг не приветствуется, не приветствуется…"), поскакал за мной в кабинет. Я захлопнул дверь перед самым Васюлиевым носом. Вот только разговор снизу слышался и через стены. "Понимаете, Ваш муж агрессивно-инициативен." – "Да-да… Но он…" – "Постоянные предложения на службе; минусы в индивидуальном и семейном табеле… Мы понимаем, мы никаких санкций не накладываем пока… А вот… ммм… Скажите, а вы пробовали?.." – "Да, но у него же… " – "Не все дыры… ммм… чёрные… Гхм…" Ах да, конечно. Куда ж без моих уникальных ЧД. Я плюхнулся на диван. Федька, пользуясь моей задумчивостью, полез в ящик стола, буркнув формальное: "Папа, а можно ящик открыть?" Я промолчал. Помню потемневшее лицо отца, когда, комментируя мою первую "взрослую" (семь лет) МРТ, нейрохирург нахмурился и сказал, что дыры чёрные – полбеды, это легко перепрошивается. "Поломанные аксоны восстанавливаются, и ваш мальчик вполне сгодится для черновых, хехе, работ. Но вот с ними вперемешку дыры белые, привилегированные, так сказать, а то и серые (видите: вот и вот, а ещё вот) попадаются – это одним кодом не мажется. А по отдельности – можно совсем всё стереть". "Ну и ладно, справимся и без перепрошивки", – вздохнул тогда отец. "Да, конечно, – кивнул врач, – только тут один момент – он постоянно будет чего-то хотеть. Новых игрушек, впечатлений или творчества. Он будет вечно неспокоен". Тут мои воспоминания прервал грохот. Сын вместе с дубовым ящиком рушится на пол, рассыпая содержимое. Попутно он придавливает себе палец, прикусывает от боли губу, мокнет глазами и гудит. В дверь долбится Васюлий, а внизу стихают разговоры. – Иди сюда, – вздыхаю я. Федька залезает ко мне на колени и тихонько поднывает. – Вадик, у вас всё в порядке? – кричит снизу Алёна. – Да куда уж лучше… – бормочу я, обнимая сына. А Мелкий, успокаиваясь, громко транслирует: – Да уж куда лучше, мама! * * * Доигрались. Ладно мои заморочки по поводу ЧД, но… А! Кому тут чего надо. Детсад примыкал к сосновому бору на окраине города. Дети любили ходить в лес по одной причине – встанут возле границы купола, приставят свои ладошки к прохладному стеклу, расплющат носы и глядят наружу. Алёна мне пересказывала слова других мамаш, мол, раньше пытались запретить – ненужный интерес; только дети – они ж пока с неисправленными чёрными и белыми (у кого что) дырами – они настырные. И их оставили в покое. ЧД эти сам глава администрации придумал; из Сети, говорят, почерпнул. Чтобы не хуже, чем у соседей. Нате, детишки, вам игрушку-модель: Галактики и прочая халабуда, включая дырюли. Чтобы никто не влез, барьер установили, ну и тогда это орущее племя стало кидать туда всякую мелочь. Когда ковыряли отверстия, то безграмотная роботня стронула подземные слои, и теперь купол просел и треснул. – Что-то холодно, – сказала Алёна как-то утром. – Да ну, – возразил я, а сам чувствую – и правда колотун. Я обрадовался. Отмахиваясь от Васьки, прыжками сбежал в бойлерную – и запустил контур. Наконец-то пригодилось. Этот бухтел под боком, но вроде одобрительно, без отрицательных баллов, по крайне мере. Федька заорал сверху: "Я проснулся!" И тут же врубили громкое оповещение. Что-то вроде "Сохраняйте, граждане, спокойствие, домашние помощники всё наладят". Я глянул в окно – там инеем траву побило, а напротив суетливо мелькали соседи. Сдвинуло-таки с места холодом. На работу я не пошёл; разузнал, что за авария, и поскакал туда. Федька уселся удобно на моих плечах. – Наделали делов, поди? – спросил я у озабоченного долговязого Василевича и директрисы садика, Агафьи Спиридоновны. – Специалисты разбираются, – процедила директриса, маленькая толстая тётка с пучком на голове, а Василевич натужно мне улыбнулся и развёл руками. Угу, угу. Мы с Мелким в лес, оттуда явственно тянуло холодом и непривычными запахами: словно очень родное, но бесконечно далёкое. – Федь, не холодно тебе? – Неа, – ответил сын, одетый в шапку (нашлась у нас и такая одежда в закромах – для переездов, в Трубе бывает нежарко) и термокуртку. Возле трещины в Куполе мельтешили железяки. А вот люди сидели по домам. Даже типа специалисты. Понятно – роботам же виднее. – Ну чего, Федь, отремонтируем? – спросил я сына, снимая его с шеи. – Я тебе буду помогать! – он разом схватил из пролетающего помощника что-то похожее на молоток и замахнулся на стекло Купола. – Погоди пока. Роботы толклись бесполезно и суетно. Алгоритмы у них на такого рода происшествия истеричные и бестолковые. Заплату поставят, восстанавливающим пластиком замажут – вот и весь ремонт. – Дурики. Тут же дыра. Дыру надо насытить, – я схватил одного из роботни за шкирман и велел: – Несите-ка сюда весь городской мусор. У того лампа красная загорелась – несанкционированное вмешательство, но поручение моё он выполнять полетел. Дыру мы заделали, а я получил выговор и первое предупреждение. За второе обычно выселяли из города. * * * – Сволочи они, – мы обедали. Мелкий захлёбываясь рассказывал Алёне про наши подвиги. А я костерил Василевича за формулировку в приказе. – «За использование робота-помощника в агрессивно-инициативных личных (Личных! У них город замерзал, а я, значит, для себя…) целях, подвергнув город опасности». Лицемеры и идиоты. Алёна отчего-то была без шлемофона и экрана. Подперев рукой голову, глядела на меня и Федьку. – А я молотком – бух, бух! – горячился тот. – Как я устала… – она встала и пошла наверх. – Посуду вымойте. Мы с Федькой продолжили жевать, но былой аппетит куда-то улетучился. А когда мы, обойдясь без помощи машин, помыли посуду, тоже поднялись на второй этаж, эта сволочь Васюлий загородил мне дорогу в детскую и сказал: – Бумажные книги уничтожены, – проскрежетал, и будь я не я, если в его тоне не было злорадства. – Из третьего пункта к первому предупреждению – исполнено. – Какой… – я сдержался (с трудом), – ещё пункт?! Робот, вжикнув, тут же улетел. Я рванул в детскую – полки были пусты, я сунулся в кабинет – там тоже ничего не осталось. За спиной я услышал, как захлюпали. А потом и заревели. Федька мой настрой чувствовал всегда тонко. Да и книжки было жалко. Из спальни вышла Алёна. – Да, Алён, я тоже устал, – дрожащим от гнева голосом сказал я.