Небетку посмотрел ей в глаза: – Госпожа Меритамен часто переплывает на Западный Берег, чтобы помолиться о здоровье Хати-аа. А молится она у гробницы его предков, неподалеку от входа в Гробницу Крокодила. Переоденешься госпожой Меритамен, в темноте стражники примут тебя за нее и пропустят. Тогда и выпустишь варвара. – Нет, – теперь возражать стал Гилас. – Это слишком опасно… – План вполне может сработать, – заметила Пирра. – Должен сработать, – произнес Небетку. – Пошли, – деловито велел Ренси на египетском. – Надо снять с варвара мерки для гроба. В мастерских, где Херихор занимался бальзамированием, стоял тошнотворный запах прокипяченных воловьих шкур, смолы и разложения. Но Херихор лишь вдохнул эту смесь полной грудью и улыбнулся. – Добро пожаловать в мой Дом Перерождения. Смотрите, но ничего не трогайте. Мастерские Херихора располагались в стороне от остальных и скрывались за высокими стенами. Пирра ни разу в жизни не видела таких чистых комнат. Все здесь сверкает: медные сита, крюки, щипцы, пинцеты, ножи из кремня и обсидиана. Сразу видно, что каждая вещь в мастерской на своем месте: корзины с рубленой соломой, чаны со священной солью, сосуды со смолами и специями, мотки бинтов. Пирра уставилась на безукоризненно чистую известняковую плиту на треножнике. Она лежит чуть под наклоном. Ее поверхность покрыта дренажными канавками, а внизу стоит сосуд, – видимо, все жидкости стекают в него. – Люблю чистоту, – заметил Херихор, потирая костлявые руки. Он с неудовольствием глянул на Пирру: – От живых столько грязи! Между тем Гилас смотрел по сторонам. – У тебя тут животные. – Не трогай! – вскричал Херихор. На сваях (должно быть, мастер хотел защитить их от мышей) висели так умело мумифицированные существа, что Пирра сразу поняла, кто перед ней: вот павианы, кошки, рыбы и даже – о ужас! – сокол. Но крошечные аккуратные шарики размером со сливу поставили девочку в тупик. Ренси хохотнул: – Пчелы. Редкому бальзамировщику по плечу такая задача. Херихор привел их в другую мастерскую, поменьше. Там стояли два треножника. На одном лежал безошибочно узнаваемый крупный крокодил, обмотанный бинтами. Между шишками глаз лежал скарабей из зеленого камня. На второй треножник мастер водрузил длинный суженный гроб. – Гилас сюда не влезет, – категорично объявила Пирра. – Ничего, втиснусь, – ответил тот. Но Пирра заметила, как он побледнел. Деревянный гроб внутри и снаружи покрыт росписью в виде полосок, изображавших бинты. На каждой полоске разноцветные письмена. Рядом лежит расписанная лишь наполовину деревянная крышка. На ней красуются два расправленных крыла, но ни одного отверстия не видно. – Как же Гилас будет дышать? – возмутилась Пирра. Херихор растерялся. Похоже, об этом он не подумал. – Просверлим дырочки, – поспешно заверил Ренси. – Гроб не закончен, мы над ним еще работаем. Видите? Он выше обычных. Это чтобы варвар туда поместился. – Главное – оградить от него Спеленатого, – заметил Херихор. – Надо вымыть, очистить и окурить варвара, а еще я постелю в гроб циновку с особыми травами, дабы его грязная плоть не осквернила крокодила. Все это было сказано на египетском. Когда Пирра перевела слова Херихора Гиласу, тот настолько опешил, что даже не обиделся. – Я с мертвым крокодилом в гроб ложусь! Разве не я должен грязи бояться? Херихор догадался, о чем речь. – Если кто-то здесь и нечистый, так это живые! – Мастер с любовью провел над крокодилом костлявыми пальцами, стараясь не касаться мумии. – Я убираю все лишнее, – с искренним пылом продолжил Херихор. – Кишки, этот ни на что не годный мозг… Я промываю плоть вином со специями, пока она не становится легкой и чистой, будто пески дешрет. Внутри остается только твердое засушенное сердце. Я спасаю покойных, делаю их совершенными! Ренси поглядел на друга с одобрением: – Херихор – истинный мастер. Бальзамировщика лучше его во всем Па-Собек не найдете. Пирра не сводила глаз с гроба, представляя внутри Гиласа. Мальчик коснулся ее руки: – Ничего со мной не случится. Пирра покачала головой: – Ты не понимаешь, что тебе грозит. Видишь все эти письмена? Нарисованные значки? Они здесь не просто так. Знаки создают то, что они обозначают. Гилас, в гробнице они оживут! Мальчик нервно сглотнул. – Вот почему самые опасные знаки недорисовали, – продолжила Пирра. – Смотри, у стервятников нет когтей, а у скорпионов – жала. Змей изобразили с отрубленными хвостами, а знак крокодила пронзают крошечные красные копья. Это для того, чтобы они никому не причинили вреда. – Ну, значит, бояться нечего, – изо всех сил храбрился Гилас. – Но кто знает, действуют предосторожности или нет? – выпалила Пирра. – Этого никто не проверял! – Ничего со мной не случится, – повторил Гилас, будто уговаривал сам себя. Он выдавил смешок. – Ну сама подумай, Пирра: Чужак в египетской гробнице! Местные боги такого безобразия не потерпят: живо меня выкинут! – Вот этого я и боюсь, – вздохнула Пирра. 20 Хеб продолжался почти всю ночь, и в резиденции Хати-аа все еще спали, когда Теламона разбудил крик осла. На празднике он перебрал вина, и теперь у бедняги голова раскалывалась. А еще Теламон злился на себя из-за того, что потерял в толпе Меритамен. Такая оплошность простительна мальчишке, но никак не мужчине. Спотыкаясь, Теламон вывалился из своих покоев. Надо подышать воздухом. Над Рекой висит дымка, а над Западным Берегом темно-розовое сияние восходящего Солнца заливает скалы. Повсюду рабы готовятся ко второму дню хеба. Пивовары мешают в чанах пиво, прачки бьют о камень мокрый лен. Сонная служанка обрызгивает землю водой, чтобы не поднималась пыль, а еще одна зевает, бросая семена в загон для уток. От аромата пекущегося хлеба Теламона замутило. «Как же мне отыскать кинжал? – ломал голову Теламон. – Что бы предпринял Фаракс? А Коронос?» Тут Теламон обратил внимание, что не задается вопросом, как бы поступил его отец. Впрочем, по сравнению с родней Тестор слабоват – слишком мягкосердечен, а в Микенах Теламон понял, что от доброты никакого проку. Таких, как Фаракс и Коронос, уважают, потому что боятся их. Возле инжирных садов развлекаются дети: мальчики фехтуют на палках, девочки сидят на земле и играют в бабки. Теламон заметил младшую сестренку Меритамен: та сидит на корточках возле ульев, рядом с ней греется на солнышке любимая кошка. Теламон с удовольствием отметил, что Керашер приставил своего раба следить за малышкой. Но при этом Теламона разозлило, что к сановнику обратился не он, а Алекто. «Слишком много на себя берет! – кипятился Теламон. – Самое время поставить ее на место». Тем временем малышка сосредоточенно отчитывала деревянную куклу с растрепанными волосами из волокон финиковой пальмы. Что-то в строгом выражении лица египтянки живо напомнило Теламону Исси, сестру Гиласа. Теламону нравилась эта девчушка, она им восхищалась, а потом все пошло наперекосяк. А между тем пчеловод помахивает рядом с ульями горшочком с подожженным коровьим навозом. Дым успокаивает пчел. В тени инжирного дерева друг на друге стоят крупные глиняные цилиндры, а вокруг них пчелы снуют туда-сюда по одним им известным делам. Вдруг Теламон мысленно перенесся домой, на пик Ликас, в тот летний день, когда они с Гиласом и Исси пошли искать диких пчел. Идея принадлежала Гиласу. Он заметил место, куда пчелы летают на водопой, а потом трое ребят носились из стороны в сторону, стараясь посыпать порошком красной охры как можно больше насекомых, чтобы потом следом за отмеченными пчелами выйти к улью. Вернее, таков был план. А на самом деле они лишь бестолково носились по лесу и кричали: «Здесь!», «Глупости говоришь, не здесь, а там!». Наконец Теламон заметил улей высоко на стволе старой сосны. Они разожгли под деревом костер и напустили побольше дыма, чтобы успокоить пчел. Гилас все дразнил Исси, называл ее трусишкой, девочка горячо заверяла, что ей ничуточки не страшно, а Теламон, откровенно говоря, сам оробел, но старался не подавать вида. Они с Гиласом по очереди залезали друг другу на плечи и пытались дотянуться до улья ножом, привязанным к палке. Гиласу удалось отрезать кусочек сот. Он крикнул Исси, чтобы ловила их, но малышка упустила соты и заявила, что виноват Гилас: он кинул их как попало. А потом они сидели втроем, считали, у кого сколько пчелиных укусов, и запихивали соты в рот целиком. Ах, этот вкус – до того сладкий, что словами не передать! Такое чувство, будто ешь солнечный свет. В настоящее Теламона вернул голос сестренки Меритамен. Его тут же охватила досада. «Ты уже мужчина, а это все дело прошлое. Выжги воспоминания дотла, чтобы и следа не осталось. Бери пример с Короноса». Вот малышка перестала стыдить куклу и взяла глиняную змейку. Теперь змейка с угрожающим видом поползла к игрушечной девочке. То ли чутье, то ли воля богов заставила Теламона подозвать раба Керашера, чтобы тот перевел слова ребенка. – Как пожелаешь, мой господин, – ответил удивленный раб. – Она говорит: «А потом кобра подползла к девочке, и вдруг… вжух!.. незнакомец с желтыми волосами метнул нож, и…» – Что-что? – рявкнул Теламон. Испуганный раб повторил услышанное. Теламон похолодел: – Незнакомец с желтыми волосами? Ты точно не ослышался? Раб покачал головой: