Она останавливается сама, оставляя его друга в латексном чехольчике. Когда она только успела? Но, пока он решает эту задачку, она уже сверху. Она уже скачет, его шикарная наездница. Его Боливар выдержит и не двоих. И он очень любит эту позу, ведь у него ещё есть две свободных руки, которые не дают ей скучать. Идеальным аллюром, переходя с шага в рысь и устремляясь в галоп, она заканчивает эту конную пробежку, и он прижимает её к себе, ещё легонько подрагивающую в его объятьях. Закончить так быстро не входило в его планы. Он даёт ей отдохнуть, и разворачивает её спиной, подтягивая к краю кровати. И у него снова две не занятых руки, а у неё столько приятных округлостей для них. Она стонет, она выгибается, она орёт, срывая простыни, а потом снова замирает в его руках, вся мокрая, с каплями пота стекающими по спине. – Ты живёшь один? – она откидывает голову в изнеможении, ложась затылком на его плечо. – Ну, соседи у меня точно есть, – играет он пальцами с её затвердевшими сосками. – И они тебя слышат. – Пусть слышат. Я буду ещё. Она поднимается, падает на кровать ничком, но потом переворачивается и сгибает ноги. С подножия кровати как с подножия горы, открывается великолепный вид на аккуратную пещерку, в которой всё ещё хочется спрятаться его усталому путнику, а может даже остаться жить. Навсегда. День уже клонится к вечеру, но после двух чашек кофе она всё ещё кричит: «Хочу ещё!». – Я могу продолжать бесконечно, но ты завтра не сможешь ходить, – он чувствует животом, что она дрожит как натянутая тетива. – Тогда выгони меня, – глаза смеются из-под приоткрытых ресниц. – После того, как я с таким трудом затянул тебя в свои сети? – он целует её в висок и шепчет в ухо. – Ни за что. У нас ещё вся ночь впереди. – Ах ты, паучара! – она пытается выскользнуть из-под него, но сдаётся. – Давай начнём прямо сейчас? – Давай! Но предлагаю поискать что-нибудь на ужин. – Я буду слона, средней прожарки, желательно целиком. – А мне пару бочек вина и на десерт ещё одну свеженькую подружку, а то эта что-то подустала. – Нет, нет, я ещё жива, – она закрывает глаза, и он целует её в каждый, а потом идёт на кухню, надеясь найти в холодильнике хоть что-нибудь съестное. Холодильник неожиданно набит едой под завязку. Матушка, уезжая на несколько дней по делам, явно позаботилась о своём студенте. – Ого! – заглядывает Таня из-за его плеча в подсвеченное нутро гудящего агрегата. – Ты ограбил магазин? – Это матушка. У неё культ еды и свой супермаркет. Он выкидывает на стол упаковки с закусками, достаёт бутылку шампанского. – Так ты богатый наследник? – помогает ему девушка накрывать на стол. И он следит за ней исподтишка. Как она заправляет за ухо волосы, как облизывает пальцы, как трёт нос тыльной стороной ладони. И ловит себя на том, что улыбается. – Что? – поднимает она глаза. – Ты красивая. – Ааа, – тянет она равнодушно. – Я знаю. – А чем занимаешься? Учишься где-нибудь? – Учусь. На инязе. – Значит, летом зарабатываешь на следующий курс? – он составляет тарелки на поднос. – Пойдём. – Да, зарабатываю. На учёбу, на еду, на жильё. – Ты сирота что ли? – он составляет тарелки на низкий столик и опускается на ковёр. – А ты видимо безотцовщина? – присоединяется она, вручая ему бутылку. – Мой отец умер. – Сочувствую. А мой француз. – Сочувствовать? С хлопком открывается бутылка. – Обычно завидуют. – Ты сказала как-то без особого восторга, – он наполняет бокал и протягивает. – И всё же он буржуа, у нас свой замок. – Серьёзно? – он улыбается, поднимает свой бокал. – Замок, буржуа. Мне со своей торговой сетью как-то даже неловко. – Звучит как плохая шутка, правда? – смеётся она. Но именно потому, как она смеётся, понятно, что она не врёт. – Мадемуазель… – Бонье, – подсказывает она. – Мадемуазель Бонье, позвольте поднять этот бокал за то, чтобы все ваши мечты сбылись. – А я выпью, месье Назаров, чтобы сбывались ваши планы, а мечтали вы о несбыточном. «А она интересная штучка, – подумал он прежде чем их бокалы встретились. – Можно ещё разок замутить». Глава 4 Двенадцать лет назад ТАНЯ «Пусть у нас будет завтра!» – подумала она, прежде чем услышала мелодичный звон хрусталя. И у них было завтра. Они встречали его там же, где вчера. В его постели, в объятиях друг друга. Она тихонько выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить парня. И собирала свои вещи, стараясь не застонать от боли. Он оказался прав – она едва переставляла ноги. Болело всё. Уже беспощадно жарило солнце, когда она телепалась домой в стареньком трамвае. Доехать, завалится спать, а вечером опять к станку – ни о чём больше не хотелось думать. «Как я буду сегодня работать?» «Как я буду это замазывать? – изучала она в зеркале багровый засос на шее. – Сука! Ненавижу этих метящих территорию кобелей!» Обидно, что она даже не заметила, когда он его поставил. Но она знала на что идёт. Он не робкий маменький сыночек, а смазливый засранец. Но всё же такой подлости от него не ожидала. Настроение испортилось. В животе урчало от голода. Она достала из холодильника два последних яйца и потащилась на общую кухню готовить. – Уууу, – сложил губы трубочкой Колян, оценивая размер нанесённого её шее ущерба. В этом деревянном бараке в трущобах, где она сейчас жила, было всего три положительных момента: центральное отопление, горячая вода из-под крана и Колян. Когда-то это ветхое здание было общежитием судостроительного завода, но потом его отдали работникам в собственность и теперь пятнадцать человек с общими удобствами жили здесь одной большой дружной семьёй. Только Таня попала сюда по объявлению. А Колян… Колян худой, опасный, с цепким взглядом и вечной сигаретой во рту. Коляна она даже когда-то любила. Он занимался какими-то грязными делишками, связанными с угонами машин, и умел утешать её как никто другой. В одному ему доступной технике гнездящегося журавля. Стоя по щиколотку в плохо уходящей в сливное отверстие воде в душе он прижимал Таню спиной к стене и доводил до радостного экстаза, запрокидывая голову и не выпуская изо рта сигарету. По крайней мере, в первый раз это было именно так. Из соседней кабинки он услышал, как она рыдает, стоя под струями воды, и как-то так легко и плотно втёрся в её доверие, что до сих пор она иногда прибегала к его услугам, когда совсем уже было не в моготу. Она посмотрела на его белую майку, на синие наколки на жилистых руках. Сколько ему? Двадцать пять? Тридцать? В Танины девятнадцать он казался ей матёрым мужиком. – Не сегодня, Коль, – включила она газ. Нет, сегодня ещё один член она в себе не вытерпит. – Как скажешь, – равнодушно стряхнул он пепел и уткнулся в книжку с жёлтыми листами, которую читал, прижав напильником, чтобы не закрывалась.