Люди в толпе молча расступались перед скорбным шествием. И тут к катафалкам подошёл полицейский наряд. – Вы откуда, вы кто? – довольно грубо спросили полицейские. – Я?! Мать моего сына! – громко сказала женщина в чёрном. – Который там, в гробу. Потому что вы… Он! – ткнула она пальцем в сторону Белого дома. – Убили его! Мать услышали многие, так как она говорила громко, почти кричала, и голос у нее был хорошо поставлен и паузы выдержаны. – Вы все убийцы! Но главный убийца – он! – снова ткнула она пальцем в дом на холме. – Он послал моего ребёнка туда, куда нас никто не звал. Он убил много наших детей, он – детоубийца! Все и всё затихло, а там, в дальних рядах, передавали произнесённые слова, может быть, даже чуть перевирая их, чтобы усилить… – Пустите меня, я хочу, чтобы он, чтобы убийца, увидел моего сына. Пусть он посмотрит мне в глаза! И женщина стала напирать на полицейских, а те не пускать ее. – Назад, назад, гробы не санкционированы. – А смерть санкционирована? Кем?.. Им?.. – Назад, вам сказали! – повысили голос копы. Тут они, конечно, были не правы, надо было пропустить эти гробы, и на этом бы всё кончилось. Но они упёрлись. Слишком много нагнали полицейских и, наверное, не все были проинструктированы должным образом. Или, напротив, должным. – Назад!.. Если вы теперь же не уйдёте, мы будем вынуждены применить силу. – Чего?! – возмутился какой-то ветеран. – Силу? Против кого?! Полицейские вытащили дубинки. Чего тоже делать не следовало. Их коллеги из оцепления недоуменно пожимали плечами, глядя на них, но никто не вмешивался, потому что здесь у каждого своя задача. Атмосфера стала накаляться, да и много ли для этого надо, когда виски, гробы и еще две сотни психов, состоящих на учёте, которые чёрт знает как сюда попали? – Убери палку, пока я тебе ее не засунул!.. – крикнул какой-то фактурный, с зычным голосом ветеран. – Заткнись! – не менее грубо ответил коп. – Убийцы! – закричала тонким голосом, срываясь на визг, женщина. – Убийцы детей! Они… Они убили тебя, Джонни! – И, упав на гроб, стала обнимать, тискать и целовать его. И это было ужасное, но и одновременно красивое до эпичности зрелище, которое никого не могло оставить равнодушным. – Назад! – Руки убрал!.. И эти крики, виз, плач и скопление народа что-то такое переключило в мозгу у психов, потому что им противопоказаны сильные эмоции. У них от этого обострения случаются, ну, просто крышу сносит. – Убери дубинку! – завопил один из таких психов, больше похожий на инвалида, потому что весь перекорёженный войной и лечением. И накинулся на полицейского с кулаками. Полицейский, защищаясь, оттолкнул его, и тот рухнул навзничь, ударившись затылком об асфальт, и замер в неестественной, словно сломанная кукла, позе. – Ты… инвалида! – взревел ветеран. – Уби-и-ли! – истерически завизжала какая-то женщина. – Калеку убили! И толпа, которая сзади, стала напирать, чтобы увидеть, что произошло, отчего пространство вокруг полицейского наряда сузилось. – Назад! А тут еще откуда-то чёрт принёс группу вьетнамцев в хорошо узнаваемых соломенных шляпах. Вьетнамцы пришли посмотреть на Белый дом и, как назло, были одеты в полувоенную форму. Так всё нехорошо совпало. И психи, погружаясь всё глубже в свой полубред, заметили их, и глаза у них стали расширяться и стали как блюдца. – Здесь «Чарли»! Они здесь! Вьетконг наступает! – забеспокоились, забегали глазками, зашептали они, затравленно озираясь по сторонам, не зная, что делать. Но кто-то из них один, какой-то бывший сержант вдруг вспомнил, погрузился и принял командование на себя, спасая своё, окружённое партизанами подразделение – Взво-од!.. – рявкнул он, перекрывая окружающий гвалт. – Слушай командира! Слушай мою команду!.. В атаку! Вперёд, «baggy Asses», вперёд, «мешковатые задницы»! И эти, из прошлого, привычные команды, узнаваемый боевой сленг и командирский рык возымели своё волшебное действие, что-то окончательно замкнув в больных мозгах сумасшедших ветеранов, и они, вообразив себя на войне, оскалившись, бросились на вьетнамцев. Но как-то неудачно, потому что вьетнамцы приняли боевые стойки и отбросили нападавшую сторону назад, причинив им серьёзный урон. И это увидели все, и это было обидно, потому что в такой день!.. – «Чарли» наших бьют! – истошно заорал кто-то. И из толпы, со всех сторон, попёрли в потасовку ветераны вьетнамской и других войн, уже нормальные, уже без сдвига. Но всё равно со своими боевыми тараканами в башке. – Назад! – закричали уже не «те», уже которые в оцеплении полицейские, пытаясь защитить от самосуда вьетнамских туристов. Но разве можно остановить психа в пике обострения, когда тому нужно своих товарищей от вьетконговских партизан отбить? Полицейские сомкнулись. – Предатели!.. Они продались «Джонни»! И сумасшедшие ветераны стали лупцевать всех подряд без разбору, потому что в их воспалённом мозгу мир делился на своих и чужих чёткой чертой передовой линии. И те, кто были рядом – те свои, а кто по ту сторону – те враги. – В атаку! Бей «Джонни»! Но прикрытые копами вьетнамцы куда-то подевались, и все тумаки достались оцеплению. Но и ветеранам перепало. Только они не остановились. А кто способен остановить бешеного быка, вырвавшегося на свободу? Ветераны пёрли на дубинки, а распыляемый слезоточивый газ, кажется, лишь распалял их. Потому что на сумасшедших он действует не так чтобы очень. – Убийцы-ы! – вновь перекрывая все звуки, закричала женщина, потерявшая сына. – Наш президент убийца! – И швырнула в сторону Белого дома какие-то награды. – Забери свои железки, верни мне Джонни! И еще кто-то стал рвать с груди и швырять свои награды через забор. А там, по периферии, ветераны рубились с полицией, и сумасшедший взвод шёл в атаку, сметая всё на своём пути, потому что у него не было тормозов, они не боялись ничего и никого и не думали о последствиях: о судах, штрафах и сроках. Они просто воевали, и очень хорошо воевали. Ну что с психов возьмёшь! И откуда-то в их руках оказалось травматическое оружие. И это оружие сыграло роковую роль, потому что ладони привычно обхватили рифлёные рукояти, а указательные пальцы ткнулись в скобы, нащупывая спусковые крючки. И проснулись инстинкты, которые не думают. Да и чем им было думать?! Ведь они были не здесь, а там, и воевали по-настоящему, без дураков, и теперь им стало чем воевать! – Взвод!.. Слушай!.. Залпом!.. И они пальнули, отчего несколько полицейских получили ранения. И были вынуждены открыть огонь на поражение, потому что не могли разобрать в этой свалке, какое оружие против них применили. Несколько ветеранов рухнуло на асфальт. Но других это не остановило, во-первых, они воевали и испугать их пальбой было сложно, а во-вторых, они были психами. И они врубились в порядки полиции, выбивая и выкручивая у них из рук оружие, и делали это очень профессионально, потому что их учили в лагерях морпехов и беретов, а доучивались они в реальных боевых. А кровь… что кровь?.. Она только распаляла их боевые инстинкты. И смяв, и опрокинув оцепление, психи увлекли за собой в прорыв других, накачанных виски ветеранов, которые, может быть, без них никуда не сунулись, но дурной пример заразителен, а братство и кураж победы поднимут в атаку любого. Потому что сумасшедшие – это сильный катализатор. Когда в толпе есть буйные, то и толпа перестаёт быть тихим стадом. А в этой толпе буйных, которые сумасшедшие, было предостаточно. – Рота!.. Слушать сюда!.. Первый взвод – направление атаки… Второй взвод – прикрыть правый фланг!.. И ветераны привычно сбивались в отделения, взводы и роты, и, выполняя неизвестно кем отдаваемые команды, прорывались, охватывали, обходили оцепление по флангам, отрезали их от тылов и коммуникаций, дробя и уничтожая… Ну хорошо, не уничтожая, но крепко стуча им по физиономиям и почкам. И тут, конечно, началось форменное побоище, потому что копы уже не сдерживали толпу, а спасали свои задницы, применяя оружие. Но психи тоже имели оружие, а кровь лишь распаляла их. И все дрались, валялись и мутузили друг друга. – И мы так же бошей! – мечтательно шептали сидящие в инвалидных креслах ветераны Второй мировой, воинственно размахивая флажками и тростями, потому что вдруг окунулись в атмосферу боевой своей юности. И всё случилось, как случилось. Как должно было случиться: сотни раненых ветеранов и случайных зевак… трупы. С обеих сторон. Потому что любая революция только тогда чего-то стоит, когда прольётся кровь. Трупов было немного, но это были трупы американцев, которые воевали за свою Родину и там, во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, остались живы, а здесь перед Белым домом… Американская нация погрузилась в траур. И раздумья. И присутствовавшие на демонстрации политики выступили с заявлениями. Очень жёсткими и неприятными для власти, и эти заявления повторяла нация: почему президент не вышел к своему народу, ведь если бы он вышел, этого побоища удалось бы избежать? А в Интернете и на всех каналах крутились сотни фотографий раненых и убитых ветеранов, бегущих в ужасе людей, стреляющих и орудующих дубинками полицейских, горы брошенных в сторону Белого дома и висящих на заборе наград, и женщина в чёрном, обнимающая и целующая звёздно-полосатый гроб своего Джонни. Которую потом так и не нашли… – Ваш гонорар… Вьетнамцы с благодарностью принимали деньги, прикладывая руки к груди и кланяясь. – Ваш самолёт через час. Счастливо. Можете дальше заниматься своими единоборствами, но в Америку лучше не суйтесь. – Полицейские… Благодарю… Вы хорошо всё отыграли… – Надо бы накинуть. Нас там изрядно помяли, мы так не договаривались. Мигель говорил, что мы просто постоим… Дальше… Где эта мамаша?.. Ага, вот она. Не в чёрном, так и не узнать. – Хм… Выше всяких похвал! Ваши фотографии удались, они теперь по всему миру на первых страницах… Я сам чуть не рыдал! Только об этой премьере не должен узнать никто… Калека, с которого всё началось, который «умер на асфальте». – Как это вы!.. Просто поразительно! Такой эффект!.. Браво, просто браво! – Опыт, я двадцать лет преподавал сценический бой и умею драться, падать и умирать. Это моя профессия…