– Да, хлебнуть им с ним пришлось лиха до слез, – подтвердил Илья Семенович. – Видно, он в кого-то из этих ублюдков пошел. Мать его никогда не любила, да и отец, считайте, приемный, прохладно относился. Ну, и он им тем же платил – рассказали же ему, как мать от него сначала отказалась. У них потом еще двое своих родились, так тем тоже от Тольки немало доставалось. Кончилось тем, что, когда сил терпеть его выкрутасы уже не было, они его в интернат отдали. В общем, волчонком он рос. Потом его в восемьдесят шестом в армию забрали, а уж оттуда он настоящим волком вернулся – он же Афган прошел. – То есть он шестьдесят восьмого года? – уточнил Гуров. – Ну да, – кивнул Мукосеев. – Дома его не больно-то ждали, да и он туда не стремился. А время-то уже, помните, какое началось? Кооперативы и все прочее. Было Тольке чем поживиться. Собрал он возле себя шоблу и начал куролесить. Нравы у нас в городе всегда были патриархальные, да и преступности особо кровавой не имелось, а он-то уже крови нахлебался в Афгане досыта, для него жизнь человеческая вообще ничего не стоила, даже ломаного гроша, так что в средствах он не стеснялся. – Отморозок, – констатировал Лев Иванович. – Да нет! В том-то и дело, что не отморозок! – возразил Илья Семенович. – Умный, хитрый, беспредельно жестокий, хладнокровный. Все у него было так распланировано, что не подкопаешься. И ведь знали мы, чьих рук это дело, а уцепиться не за что, потому что даже если кто-то что-то и видел, то молчал как рыба. А подельники его в рот ему смотрели и слушались беспрекословно. Его в городе все боялись и ненавидели. Он даже мать не пожалел. – Убил?! – в ужасе воскликнул Лев Иванович. – Да нет, – успокоил собеседника Мукосеев. – Из города выгнал. Не знаю уж, зачем он к ним пошел, только мать его скандалом встретила, в голос орала: «Лучше бы я тогда аборт сделала, лучше бы тебя в пеленках своими руками задушила, лучше бы собака тебе тогда в горло вцепилась и загрызла насмерть, чем нам всем сейчас в таком кошмаре жить, что стыдно людям в глаза смотреть. Да нам всем из-за тебя в спину пальцем тычут, а уж что говорят при этом – не приведи бог!» Надрывалась она, надрывалась, а он послушал ее и в ответ: «Другого бы я за такие слова убил собственными руками, но ты мне все-таки жизнь дала, так что и сама живи, но только в другом месте. Сроку вам неделя, а потом чтобы духу вашего в Стародольске не было. А уж если увижу, не обессудьте, порешу!» С тем и ушел. – И они уехали? – спросил Лев Иванович. – А куда им было деваться? – удивился Илья Семенович. – Волчара и сам шутить не любил, и шуток не понимал. Так что кончил бы он всю свою родню и глазом не моргнул. – Видно, правильно говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – тяжело вздохнул Гуров. – Не забрали бы они его из дома малютки, и ничего этого не было бы. А откуда такие подробности? – Так когда Волчара всех своих подельников отравил и сам исчез, люди быстро языки развязали, так что это соседи его матери нам рассказали, – объяснил Мукосеев. – Да и свидетели тоже быстро нашлись, которые видели, как он со своей бандой в ту ночь на машинах сначала к дому на Коммунистической подъезжал, а потом – к дому мэра. Да и возле дома Кнута его соседи заметили. Тут-то мы его на полном основании во всероссийский розыск и объявили! – А что он собой внешне представлял? – спросил Лев Иванович. – О-о-о! – протянул Илья Семенович. – Внешность такая, что одна особая примета на другой. Можно сказать, он весь одна особая примета. Ну, во-первых, глаза у него были голубые, но вот на одном из них, сейчас не помню, на каком именно, коричневое пятно имелось. Зубы выросли вразнопляс, вкривь и вкось, да еще и клыки были значительно длиннее остальных. Когда он злился, у него верхняя губа приподнималась, и их видно было – оскал прямо-таки волчий. Отсюда и кличка у него – Волчара. А уж сама губа у него поднималась или он наловчился так делать, не знаю. – Ну, в розыск вы его объявили, а результат был? – поинтересовался Гуров. – Так не только мы его искали, но и уголовники, потому что это же беспредел – смотрящего убить и ограбить. А время-то было лихое, и милиция загружена была работой так, что и спали через ночь. Это у нас, а уж что в Москве и Питере творилось, вам лучше знать. – Да, лихое было время, – согласился Лев Иванович. – Вот, помню, случай был. Мукосеев начал что-то рассказывать, но Гуров его практически не слушал. Он думал о Савельеве. Уж слишком много общего было между Волчарой и этим человеком. У Волчары один глаз, если так можно сказать, с внешним дефектом, а у Савельева – глаза разные, но поскольку Лев Иванович вблизи его не видел, а на его единственной фотографии их не разглядеть, то можно предположить, что они совсем не разные, а просто один из них с таким же дефектом. Обоих в детстве кусала собака, причем, видимо, серьезно, если психологическая травма осталась на всю жизнь. У Волчары, когда он злился, приподнималась верхняя губа, обнажая зубы, а Савельев, когда волнуется, закусывает верхнюю губу, а делать он это вполне может для того, чтобы она не приподнималась. Ну а зубы, которые у Волчары были вразнопляс, имея деньги, очень легко исправить с помощью коронок, а ведь у Савельева, как сказал Погодин, великолепные зубы. Итак, можно предположить, что Савельев – никакой не Савельев, а Волчара, присвоивший его имя, благо разница в возрасте у них была не очень большая. Например, они действительно познакомились где-то, и Волчара, вызнав о Николае Степановиче всю подноготную, убил его и стал выдавать за Савельева себя. Что говорит в пользу этого? Нежелание Савельева вспоминать прошлую жизнь, скудость его рассказов о ней, отсутствие среди сохраненных писем каких-либо весточек от друзей и девушки, потому что не бывает такого, чтобы парню в армию писали только родители. Осталось только одно письмо от совершенно постороннего человека, где говорилось о гибели родных Николая Степановича и полной невозможности отыскать хотя бы их могилу. А если Волчара просто уничтожил все письма не от родителей, потому что они могли бы вывести кого-нибудь на след настоящего Савельева? Потом Волчара уже под именем Савельева познакомился на вокзале в Москве с Дмитрием и уехал с ним в Сибирь. Допустить такое можно, но вот все то, что рассказывали Льву Ивановичу о Николае Степановиче, в корне расходилось с характером и повадками Волчары. Гуров задумался настолько глубоко, что очнулся только тогда, когда Мукосеев похлопал его по руке. – Лев Иванович! Вы меня, похоже, и не слушали совсем? А я-то тут соловьем заливался! – обиженно сказал он. – Простите, Илья Семенович, – виновато улыбнулся Гуров. – Только мысль мне одна покоя не дает. – И что за мысль? – с интересом спросил хозяин. – Может, я чем-то помогу? – Да только на вас вся и надежда, – признался Лев Иванович. – Скажите, вот в розыск вы Волчару объявили, а нашли ли? Я так понял, что нет. – Мы действительно его найти не смогли, а вот уголовники – да! – выразительно сказал Илья Семенович. – Нам агентура донесла, что нашли они Волчару, а уж в том, что кончили, я не сомневаюсь. Да и гуляли они так, что не заметить это трудно было. Так что всего один год он и от них, и от нас побегал. – А подробности известны? Мне нужно быть точно уверенным в том, что Волчары больше на свете нет, от этого очень многое зависит, – серьезно сказал Гуров. – Ну, за подробностями вам к Седому обратиться надо, – посоветовал Мукосеев. – Местный криминальный авторитет? – поинтересовался Лев Иванович. – А кличка от цвета волос? – Берите выше – законник. Седов Георгий Георгиевич, так что кличка от фамилии, – объяснил Илья Семенович. – Седой? – задумчиво сказал Гуров. – Нет, не приходилось сталкиваться, хотя я практически всех воров в законе знаю, если не лично, то хотя бы по их «художествам». – Недавно его короновали, – пояснил Мукосеев. – Тоже гуляли уголовники в городе по этому поводу так, что дым стоял. А чтобы разговор у вас получился, на меня сошлитесь. Гуров удивленно уставился на Илью Семеновича, потому что не похож был тот на человека, так тесно связанного с криминалом. – Да не смотрите вы на меня так, – усмехнулся Мукосеев. – Я с ним дружбу не вожу. Просто я и тогда, и сейчас считаю, что за любое преступление должен отвечать человек, который его реально совершил, а не тот, на которого его повесили и еще кучу других вдобавок. – Понятно, сам таких же взглядов придерживаюсь, – кивнул Лев Иванович. – Ну, и где же мне его найти? – Да он по вечерам в бильярдной отпивается, я вам сейчас объясню, где это. Да, она у нас в городе одна, так что не ошибетесь, – заявил Илья Семенович и не только написал Гурову адрес, но и начертил план, как туда добраться. – Спасибо, непременно с ним поговорю. И вот еще спросить хочу, вы после того убийства кого-нибудь из тех детей встречали? – спросил Гуров. – Ну, на кладбище во время похорон, – ответил Мукосеев. – Мэра с семьей хоронили официально, то есть с речами и все такое. Уголовники Кнута и охрану его тоже очень пышно хоронили, даже в церкви отпевали. А вот Игнатовых с Васильевой и Шалой, не скажу, чтобы весь город в последний путь провожал, но простых людей много было, потому что понимали все, что и сами могли на их месте оказаться. Вот там-то я Лариску с Гришкой и видел. – Так он же в армии был! – удивился Лев Иванович. – Отпустили его на похороны матери, – объяснил Илья Семенович. – Так он над гробом ее поклялся, что жизни не пожалеет, а ее убийцу найдет и собственными руками прикончит. Вот бывает же такое! Добрую, любящую мать дети в грош не ставят, а такую беспутную, как Шалава, любят до смерти. Да и Лариска от него не отставала. В истерике билась, на гроб кидалась и в голос кричала, что убийцу матери найдет, и он пожалеет, что на свет родился. – Да, психологическую травму она получила серьезную, – заметил Гуров. – А! – отмахнулся Мукосеев. – Она и до этого не то чтобы совсем уже с приветом была, но очень странненькая. Не могу сказать, чтобы не от мира сего, но с заскоками. Потом она с бабушкой своей обратно уехала, не помню уж куда, но вот то, что Гришка Христом Богом эту бабку заклинал, чтобы она Генку не бросала, в детдом не отдавала, а уж он, как из армии придет, его к себе заберет, это я помню. – Не забрал, однако, – Генка так в деревне и остался, – сообщил Лев Иванович. – А потом женился на Тамаре Игнатовой, и они уже вместе уехали. А о них вы ничего больше не слышали? – О них – нет, а вот с Ларисой по телефону разговаривал, – сказал Мукосеев, и Гуров от неожиданности даже на стуле осел. – Да-да! Она в прокуратуру позвонила, и ей мой домашний номер телефона дали. – И чего же она хотела от вас? – откашлявшись, спросил Лев Иванович. И тут Мукосеев рассказал ему такое, что Гуров всерьез задумался, а потом понял, что у него появился очень убедительный аргумент, чтобы заставить Ларису быть с ним откровенной. – Илья Семенович, не сочтите за наглость, но у меня к вам еще одна просьба: нельзя ли организовать так, чтобы я мог уголовное дело посмотреть? – попросил Гуров. – Ну, это вы в Стародольске надолго застрянете, – усмехнулся Мукосеев. – Там же около десяти томов. – Да я так, по диагонали просмотрю, – объяснил Гуров. – Мне просто некоторые моменты надо уточнить. – Отчего же нет? – пожал плечами Илья Семенович. – Сейчас я Ваське позвоню. Областной прокурор пообещал срочно поднять дело из архива, и Гуров, поблагодарив Мукосеева и за угощение, и за интересный рассказ, отправился в прокуратуру, которая находилась в соседнем с областным управлением внутренних дел здании. Лев Иванович действительно просмотрел дело по диагонали, вычленяя для себя некоторые моменты относительно внешности Волчары: как оказалось, с коричневым пятном у него был правый глаз, а вот левый – как раз чисто-голубой, так что даже те смутные сомнения, которые были у Гурова до этого, мигом испарились. А вот фотографию Волчары Лев Иванович попросил не только отксерокопировать, но и максимально увеличить, что ему и сделали. Перекусив в служебной столовой прокуратуры, Гуров пошел в бильярдную. В этот час она была еще довольно пуста, и только несколько любителей очень азартно, но не очень умело гоняли шары. Попросив маркера сказать Георгию Георгиевичу, что он его ждет, Лев Иванович присел в сторонке и стал равнодушно наблюдать за игрой. Ждать ему пришлось довольно долго, и он ничуть не удивился, когда вместо Седого к нему стали приближаться два накачанных парня самого уголовного вида, а сунув пальцы в нагрудный карман пиджака, включил диктофон, на который и записал всю дальнейшую, очень содержательную беседу с Седым. Закончив ее, Гуров поднялся и спокойно направился к выходу – все неприятные дела он закончил, и теперь ему осталось совершить благое дело, а их он любил как-то больше. Забрав в гостинице свою сумку, сыщик пошел на вокзал. – Погоди-погоди! Ты, что же, думал, что наш Колька и Волчара – это один человек? – гневно воскликнул Александр, когда Гуров смолк, закончив и эту часть своего рассказа, но при этом кое о чем умолчав – ну, что делать? Любил он людям сюрпризы преподносить, вот и сейчас приберег кое-что про запас. – Ни одной минуты, – ответил Лев Иванович и покривил душой – ну, зачем рассказывать этим людям о своих предположениях, если важен только результат. – И почему же? Вроде все сходилось, – проговорил Виктор. – Да потому, что Волчара никогда и ни за что, рискуя собственной жизнью, не бросился бы в огонь спасать Леонида Максимовича, как это сделал ваш друг. И потом, как я точно выяснил, у Волчары и Николая Степановича не только разные группы крови, но и разные резус-факторы: у Волчары – четвертая группа и резус отрицательный, а у Николая Степановича – вторая группа и резус положительный. И это различие между ними никакими операциями изменить невозможно. Скажу больше, еще ничего не зная о Волчаре, я побывал в больнице и выяснил все особые приметы Савельева, так вот, никаких следов пластической операции у него нет. – Так вот почему Лариска так его ненавидела – она же его Волчарой считала, – догадался Андрей. – Вот дура-то! – Ну да! Видела-то она его небось нечасто, да и то в детстве, – поддержал приятеля Юрий. – Значит, если Волчара от уголовников всего год смог скрываться, а Лариска с Гришкой поженились уже много позже, то они же просто не знали, что его уже нашли и кончили, – сказал Виктор. – Оттуда-то все и пошло. А вот Погодин, внимательно посмотрев на Льва Ивановича, покачал головой и уверенно сказал: – Ох, темните вы что-то, Гуров! Выкладывайте, что в рукаве припасли! – Он был единственным, кто упорно продолжал обращаться ко Льву Ивановичу на «вы». – Всему свое время, – пообещал Гуров. – Ладно, подождем, – без особой охоты согласился Леонид Максимович. – Гуров! Да расскажи ты нам, как же ты все-таки сумел Колькину родню найти! – разом потребовали несколько человек. – Ну, с этим-то совсем просто было, – начал сыщик. – Я ведь не зря про почту спрашивал. Дело в том, что среди ранее удаленных, а потом восстановленных Ежиком файлов было письмо в программу «Жди меня», и в нем говорилось, что Николай Степанович Савельев родом из Сибири и никаких родственников в Средней Азии у него нет и не имелось. Узнав о том, что, когда пришло письмо с передачи, и в тот день, когда был написан ответ, Савельева не было в Москве, я понял, что Николай Степанович его даже не видел. И в понедельник я поехал в редакцию этой передачи. Там я ознакомился как с письмом родителей Николая Степановича, так и с тем, что было направлено ему самому. Так кто же написал ответ на письмо, если Савельева в то время в Москве не было? Это могла сделать только Лариса. Например, она могла зачем-то зайти в кабинет Николая Степановича, увидеть там на столе оставленное горничной письмо, прочитать его и, уничтожив, написать ответ сама. И объяснение этому очень простое: в письме Савельеву указывались такие подробности, о которых мог знать только он, например, о том, что он почему-то звал свою любимую девушку Светлану партизанкой. Но там было написано также о том, что она родила ему сына Степана. И Лариса почувствовала угрозу своему благополучию. Да, она смогла рассорить Савельева с вами, но, видимо, не была уверена, что сможет так же успешно справиться с его родителями и сыном, точной копией Савельева – а в письме была его фотография. И Лариса, решив не рисковать, написала вместо Николая Степановича ответ на это письмо. Потом, чтобы избавиться от такой угрозы на будущее – а то вдруг через некоторое время из редакции придет еще одно такое письмо, а она не сможет его перехватить? – она форсировала события. Для тех, кто забыт, напомню, что якобы похищение детей произошло через несколько дней после получения этого письма. В такой ситуации безумно любивший малышей Николай Степанович был настолько потерян, что его уже не взволновало бы ничто другое, кроме судьбы детей. Затем она узнала, что за дело берусь я, и произошло то, что произошло. Но я отвлекся, итак, как я нашел родню Николая Степановича. В этом-то как раз не было ничего сложного, потому что я получил в редакции их адрес в Астрахани, куда и поехал из Стародольска, когда там до конца все выяснил. – Да рассказывай уж! Хватит из нас жилы тянуть! – дружно потребовали все присутствующие. – Подчиняюсь требованию большинства! – усмехнулся Гуров, но не потому, что хотел пошутить, а просто хронический недосып в течение стольких суток давал о себе знать, и чувствовал он себя препогано, вот и попытался несколько взбодрить себя. После двух пересадок и бессонной ночи Лев Иванович наконец днем в пятницу добрался до Астрахани. О гостинице он уже не думал, потому что страшно хотел поскорее закончить это дело и вернуться домой. Приехав по нужному адресу на окраине города, он увидел перед собой двухэтажный деревянный дом из тех, что принято называть бараками. Необходимая ему квартира оказалась на первом этаже, и это была, конечно же, коммуналка. Он нажал на кнопку звонка, под которым имелась табличка с надписью «Савельевы», и ему без всяких вопросов открыла пожилая женщина. То ли доверчива она была без меры, то ли район был такой спокойный – кто знает? А может, просто брать в этом доме было нечего, вот люди воров и не боялись. День был ясный, солнечный, и Гуров без труда узнал в ней женщину с хранившейся у Николая Степановича фотографии, хотя и постарела она за те двадцать лет, что прошли с тех пор, очень сильно – видно, уж очень нелегкая жизнь у нее была в эти годы. – Наталья Николаевна? – на всякий случай уточнил он и, когда женщина, удивившись, подтвердила, что это именно она – видимо, гости здесь бывали нечасто, – достал из барсетки групповую фотографию парней на фоне лесопилки. – Посмотрите, пожалуйста, вы здесь никого случайно не узнаете?