– Ну да… – И так и не сказали, кем вы ей приходитесь? – Она не ребенок уже, – с сомнением повел плечом Полесов, – думаете, ей не все равно? Собственно, что мне было нужно, я уже услышала и, резко развернувшись, вихрем вылетела из кабинета. Смотреть в глаза Ильицкому я опасалась, поскольку теперь мне было стыдно за свое неподобающее поведение. Дверь за моей спиной закрылась, и я услышала, как подошел Кошкин. – Лихо вы, Лидия Гавриловна… – он почему-то усмехнулся, – не ожидал, право. Я ему не ответила, а вместо этого четко, стараясь отринуть эмоции, выложила свои соображения: – Сорокин – человек, который использовал Катю и который хотел ее убить, чтобы она его не выдала, – он не отец ей, – ровным голосом сказала я. – Она лишь думала, что он ей отец. Вероятно, он узнал историю Кати и внушил ей это, чтобы она ему помогала. Но этот человек, разумеется, не Полесов. Впрочем, Кошкин и сам уже это понял, потому как не поверить в искренность Георгия Павловича в этот раз было сложно. Поэтому он лишь кивнул согласно. Но все же сказал: – Полесова нельзя теперь просто так отпустить… он знает, что вы помогаете полиции, и выдаст вас – вольно или невольно. И нужно еще прояснить, почему он пришел с револьвером. На этот раз кивнула я, и Кошкин снова скрылся за дверью. Мы с Ильицким остались наедине в безлюдном темном коридоре. Я отворачивала лицо, и все внутри меня было сейчас натянуто, словно струна, – руки все еще дрожали, и больше всего мне хотелось что-нибудь разбить. Я и ушла так резко из кабинета, чтобы не разбить это «что-нибудь» о голову Полесова. И я была очень благодарна Евгению, что он не стал ни спрашивать у меня что-либо, ни ругать, ни отпускать остроты – лишь без слов обнял меня и прижал к себе, словно убаюкивая. Мне так хорошо и тепло стало в его объятиях, что даже глаза мои увлажнились. – Женя, – всхлипнув, попросила я, – пообещай мне, что никогда больше не позволишь мне ввязаться ни во что подобное. Я не хочу быть такой… какой была только что. – Это намек, чтобы я прямо сейчас повез тебя на вокзал? – спросил он вполне серьезно. – Нет, потом, – поспешила объяснить я, вытирая набежавшие все-таки слезы, – Сорокина нужно найти, но после – никогда. Я вовсе не шутила, но Ильицкий отчего-то хмыкнул, отнял мое лицо от своего плеча и сказал снисходительно: – Ну-ну. Зарекалась баба в девках ходить. Я ответила ему хмурым взглядом, потому что хоть и не совсем поняла эту русскую поговорку, догадалась все же, что она не вполне приличная. И высвободившись из его объятий окончательно, решила вспомнить, что я все-таки воспитанница из Смольного: – Я… не понимаю ваших излишне вольных шуток, Евгений Иванович, избавьте меня от них впредь, очень вас прошу! * * * Результат дальнейшего допроса я знала со слов Степана Егоровича. Что касается револьвера, то Полесов утверждал, что теперь всегда носит его с собой, опасаясь за свою жизнь. Я нашла сей довод вполне убедительным: сначала убийство Балдинского, потом нападение на карету и ранение Кати – многие бы решили держать оружие поближе. Из всего этого следовало, что Полесов – фигура случайная и ничем нам помочь не может. Пожалуй, единственное, что он мог рассказать действительно полезного для нас, так это причина, по которой граф Курбатов регулярно одалживал ему суммы и никогда не требовал возврата. И как раз на этот вопрос Полесов отвечать отказался, упорно утверждая, что это были лишь дружеские ссуды и он все отдаст. Устав его уговаривать, Степан Егорович велел увести Полесова в экипаж, чтобы оставить на ночь в полицейском остроге, – тогда-то и началось представление. Полесов, потеряв уже человеческое достоинство, унижался, умолял Кошкина отпустить его и клялся, что ни в чем не виноват. Он даже плакал, бормоча сквозь слезы что-то несвязное, чего никто не мог понять. Все это происходило в коридоре, на моих и Ильицкого глазах. У меня даже мелькнула мысль – не спектакль ли это? Потому как столь жалким я увидеть Жоржика не рассчитывала… – Я расскажу, я все расскажу! – хватая Кошкина за рукав, взмолился он. – Курбатов мне давал деньги, чтобы я от Елены, жены своей, скрывал отношения с мадам Желтковой и другими… своими женщинами. – Кошкин остановился и внимательно поглядел на Полесова, кажется, не вполне ему веря. А тот продолжал: – Уговор у нас с ним был, понимаете? Елена бракоразводный процесс ни за что бы не начала, но страдала бы очень сильно, а Курбатов… – он обернулся к нам с Евгением, – будто не знаете, что за чувства у него к моей жене… глаза как у Мадонны – даже смешно, ей-богу!.. – То есть вы утверждаете, что граф Курбатов платил вам за то, чтобы вы хоть сколько-нибудь трудились скрывать от супруги свою неверность. Правильно я вас понимаю? – уточнил на всякий случай Кошкин. – Ну да, да! – часто закивал Полесов. – Теперь вы меня отпустите? Я ведь случайно здесь оказался, я ни в чем не виноват! Но Кошкин его не отпустил: после этого признания Полесова, как мне показалось, он даже с некоторым злорадством велел отправить его на ночь в острог. Когда Полесова наконец увели, Степан Егорович вернулся к нам, в коридор, совершенно вымотанный. – Ну, что скажете, Лидия Гавриловна? – заговорил он со мной – Ильицкий в разговоре не участвовал, лишь напряженно слушая. – Ежели сей господин говорит правду, то, выходит, у графа Курбатова к Елене Сергеевне чувства. Тогда явно она ему не дочь, а сам он никак не Сорокин. – Так, быть может, он как раз и щадит ее, потому что отец ей? – предположила я не очень уверенно. Кошкин, подумав, согласно кивнул: – Тоже вариант, – и поморщился, – то есть мы вернулись к тому, с чего начинали… – Это если Полесов вообще говорит правду, – напомнила я веско. Признаться, мне все меньше и меньше верилось, что Сорокин – это граф Курбатов. – В любом случае предъявить Полесову сейчас нечего – он ни в чем не виновен. Да, вы правы в том, что он теперь знает, что я не просто гувернантка, и может меня выдать, но… вы же не сумеете держать его в остроге вечность? Степан Егорович на это только покачал головой, давая понять, что сам не знает, как быть. Я продолжила: – Завтра утром Полесовы отбывают в Березовое, там будут оба – и граф Курбатов, и Стенин. Если один из них наш Сорокин – а я ничуть не сомневаюсь, что это так и есть, – то он непременно что-то почувствует, если Полесов не приедет на дачу. И затаится, а то и вовсе сбежит. Потому завтра утром Полесова нужно отпустить. Кошкин со мной согласился, но как поступить с Полесовым, по-прежнему не знал. Кажется, оставался лишь один вариант, который я и решилась озвучить: – У нас все же есть Катя, и она знает, кто убил Балдинского… – Считайте, что у нас нет Кати, – перебил Кошкин. И, прежде чем я успела испугаться, продолжил: – Сорокин вычислил, в какой госпиталь ее перевели… уж не знаю как, но вычислил. Сегодня утром ей пришел пакет с пирожными… нашпигованными цианидом. Ее охраняют круглосуточно, и пирожные, конечно, по адресу не дошли, но слух, что Катерину пытались отравить, появился. Словом, та сестра милосердия, что еще на Никольской при ней находилась, взяла и умыкнула нашу девицу куда-то. И не домой к себе даже – дома у нее мы уже были… Понятия не имею, где теперь вашу няню искать. А я, подумав, ответила: – Что ж, возможно, это и к лучшему. Если даже вы не знаете, где она сейчас, то Сорокин в ближайшие дни ее точно не найдет. Тем более что завтра отбывает в Березовое. Было еще кое-что, о чем я хотела рассказать Степану Егоровичу – портреты старого японца, а также то, что один из сослуживцев Сорокина на Кавказе носил фамилию Балдинский. – Да, я не искал Балдинского среди армейских друзей Сорокина, не догадался… – подтвердил Кошкин. – А ведь это действительно может быть зацепкой. Кто знает, может, повезет – отправлю запрос сегодня же. Лидия Гавриловна, раз мы снова возвращаемся к армейским друзьям… хотите сказать, что более всего подозреваете Стенина? – уточнил он. – Не знаю, – честно сказала я. – Но очень похоже на то. Стенин тоже будет завтра в Березовом, и я могу лишь надеяться, что эта поездка что-то прояснит. – Кстати, о поездке, – заговорил молчавший до того Евгений, – вы ведь не собираетесь туда ехать, Лидия Гавриловна? – Как раз собираюсь, – изумилась я такой постановке вопроса. – Это ведь отличный шанс понаблюдать, как станут общаться между собой Стенин и Курбатов! – Может быть, и отличный, но вы туда не поедете. Ильицкий произнес это столь категорично, что все мое существо запротестовало. Я хотела было возмутиться, но бросила короткий взгляд на Кошкина и решила, что сейчас не время для сцен. – Обсудим это после… – сказала лишь я. – Обсуждению это не подлежит – вы туда не едете! – уже резче заговорил Ильицкий. – Это ловушка, неужели не ясно?! Никаких именин у Курбатова нет в эту среду – это такая же ловушка на живца, что и вы устроили в этом госпитале! Признаться, я не думала об этой поездке в подобном плане… Еще и Кошкин неожиданно Ильицкого поддержал. – Евгений Иванович прав, – мучительно нахмурился он, – вы сами рассказывали, как допустили прокол с духами, да и то, что вы оказались в карете во время нападения, может показаться Сорокину подозрительным. – И что же – просто позволим Сорокину отдохнуть в Березовом? – уже сдавшись, спросила я. – А если он решит в этой поездке убрать еще кого-то из свидетелей? – Пошлю туда полицейских, чтобы со стороны приглядывали за их компанией, – отозвался Кошкин. – И сам поеду… – Я тоже поеду, – решительно произнес Ильицкий, – тем более что Афанасий Никитич так меня уговаривал. – Женя… Евгений Иванович, вы не обязаны! – излишне взволнованно сказала я. – Обсудим это после, – ухмыльнувшись, ответил Ильицкий. И я действительно не решилась спорить с ним в присутствии Кошкина. К тому же подозревала, что слушаться меня он не станет. Ильицкий действительно вознамерился вызвать огонь на себя: если Сорокин догадывается, что его ищут, то гораздо логичнее заподозрить шпиона в бывшем военном, чем в бывшей смолянке. Осознав все это, я еще более захотела не отпускать Ильицкого в Березовое. Но после того, как я собиралась ехать туда сама, я не могла найти теперь слов, чтобы запретить ему сделать то же самое. * * * Придумала, что можно сделать, я чуть позже. Когда совещание наше закончилось и Евгений самолично проводил меня до черной лестницы в доме на Пречистенке, я отперла ключом дверь, которой пользовалась лишь прислуга, а после, чуть смущаясь, сказала: – Полесовы уедут в Березовое завтра и пробудут там до выходных… думаю, один день ничего не решит и ты сможешь присоединиться к ним чуть позже. Послезавтра утром, к примеру. С этими словами я вложила ключ в ладонь Ильицкому и заглянула в его глаза – так, чтобы он точно понял, что я зову его завтра ночью не в преферанс играть.