И, ахнув, тотчас отступила в глубь магазина – на пороге стоял Якимов. Нет, в этот раз для меня не стало сюрпризом, что он опять живой. Этот человек точно неубиваем: обе пули, выпущенные в него Щербининым, прошли навылет, не задев жизненно важных органов. Но увидеть его на ногах так быстро я все же не ожидала. Одет он, как всегда, был с легким европейским шиком, что называется «с иголочки», если не приглядываться, то можно было и не заметить повязки, которая туго перебинтовывала его живот под сорочкой, и того, что опирается на свою трость он излишне тяжело. – Успели ее предупредить, как я понимаю? – спросил он. Якимов, быстрым взглядом обведя помещение лавки, остановился все же на неприметной двери в подсобку и, неделикатно отодвинув меня, направился к ней. Я сжалась, готовая уже к худшему, однако в маленькой темной комнатке, где и спрятаться-то было негде, оказалось абсолютно пусто. А потом Якимов, повозившись немного, отворил дверь, замаскированную под стену и выходящую из подсобки на оживленную улицу… «Ай да Марго!» – невольно восхитилась я. Не знаю, что больше меня порадовало: что она успела сбежать или что Якимов остался с носом. – Не понимаю, о чем вы, – невинно изумилась я вслух, – зашла купить духов, а хозяйки нет… сама ее жду. Якимов, поняв, наверное, что едва ли теперь ее догонит со своей тростью, обернулся ко мне. Я даже подумала, что зря радуюсь: Марго-то сбежала, а отдуваться за нее опять мне? – Шутить со мной вздумали, девочка? – приближаясь, Якимов снова впился ненавидящим взглядом в мои глаза. – Остерегаться вам следует – и даже не меня, а вашего дядюшки. Помните, что вам просто повезло в этот раз. – Вам тоже, – выдерживая его взгляд, ответила я, – даже кошку с ее девятью жизнями можно в конце концов убить – а уж вас тем более. Якимов лишь поморщился вместо ответа и приподнял шляпу: – Всего доброго, девочка. Привет дяде. После чего спешно удалился. Должно быть, все же разыскивать Марго. Я уже успела расспросить дядюшку о той давешней истории и выяснила, что Якимов действительно сватался когда-то к моей маме. А та ему отказала. Не успокоившись, Якимов требовал у графа Шувалова, чтобы он заставил сестру совершить правильный поступок – ведь Якимов и сам был старинного дворянского рода и состояние имел вполне приличное, и – что самое главное – дядя приобрел бы сильного союзника в Генштабе! Поэтому, когда услышал, что граф не станет неволить сестру, Якимов воспринял это как личное оскорбление, а дядя вместо союзника приобрел врага. Не прошло и недели, как Якимов сделал предложение другой девушке – удачно на этот раз. Однако, судя по тому, что даже единственный сын боялся и недолюбливал его, едва ли Якимов был хоть сколько-нибудь счастлив в семейной жизни. * * * Короткий этот разговор изрядно испортил мне настроение – тем более что я вовсе не была уверена, что поступила с Марго правильно… Но как бы там ни было, в воскресенье, ровно в полдень, состоялось наше с Евгением венчание. Слава богу, что наши родственники сговорились все же о размере приданого и теперь даже стояли в церкви рядом, выглядя при этом вполне довольными и неслышно о чем-то переговариваясь. Были в церкви и Полесовы. Хмурый Георгий Павлович смотрел в сторону и всем своим видом показывал, как не хочет он здесь находиться. Елена Сергеевна, очень улыбчивая сегодня, то и дело оборачивалась к графу Курбатову, чтобы что-то сказать. Сторонние люди запросто могли решить, что супругом ее является именно Курбатов, но это была лишь иллюзия, разумеется. Афанасий Никитич действительно никогда не посмеет признаться ей в своих чувствах. А Елена Сергеевна не посмеет сказать, что и так о них знает и, быть может, даже отвечает взаимностью. Впрочем, кажется, они и без тех признаний вполне счастливы. Трое мальчиков под строгим взглядом новой их нянюшки вели себя вполне прилично, а малыш Никки радужно улыбался мне, невзирая на возвышенную атмосферу православной церкви. Новую няню Полесовым пришлось подыскивать, потому что Катя уволилась. Она вернулась уже в больницу, и я даже успела навестить ее вчера. Видимо, благодаря чуткой заботе той медсестры – поистине своего ангела-хранителя – она уверенно шла на поправку и могла уже немного говорить. Катя сказала, что Полесов заезжал к ней на днях и признался, кем он ей приходится. А девушка выслушала его и ответила, что увольняется. Я не виделась больше с Катюшей с того дня, зато знала, что позже она по-настоящему подружилась с Мари. Все-таки мало что так сближает в жизни, как общий отец. В церкви Мари стояла с краю, у самого прохода. Неожиданно тихая и совсем на себя не похожая. И я понимала, что не только объяснение с Алексом и его срочный отъезд тому виной. Она сомневалась, до сих пор сомневалась, что выбрала правильно, когда отдала револьвер мне, а не своему деду. И это тоже называется взрослой жизнью. * * * На следующий день мы с Евгением были в Петербурге. Двуколка остановилась на Малой Морской улице напротив двухэтажного особняка в духе позднего классицизма. Тяжелого, серокаменного, давящего на меня так, что я, стоя на тротуаре, оробела, с трудом представляя, как смогу быть хозяйкой здесь… Однако не успела я и вздохнуть по этому поводу, как Ильицкий подхватил меня на руки и решительно направился к дверям, пока прохожие не начали оглядываться. – Традиция такая есть, – пояснил он. – Мне все-таки нравятся твои традиции, – рассмеялась я – страха как не бывало. Перенеся через порог, Ильицкий поставил меня на пол и теперь только поинтересовался: – Ну, как тебе? Я немного замешкалась с ответом. Окинула взглядом обивку диванов, которая была модной разве что в прошлом десятилетии, пыльные окна, потемневшие подсвечники и пол, не мытый, кажется, с тех же времен, когда модною была обивка… Словом, дом уже не пугал меня – я смотрела на это все и лишь оценивала масштабы работ. Мне стало даже понятно, отчего матушка Евгения наотрез отказалась погостить у сына в Петербурге, несмотря на наши уговоры. – Мило… – выдавила все же я, – горничных у тебя, должно быть, нет? – уточнила я, разглядывая и свою перчатку, которая стала грязной от того лишь, что я попыталась отодвинуть портьеру. – За горничную у меня Никитка, – хмыкнул Ильицкий. – Он же за прачку и за садовника. Так что ты теперь здесь хозяйка – сама нанимай и горничных, и всех остальных… Он прервался, потому что из-за двери послышался топот – это спешил к нам рослый и расторопный мужчина. Тот самый Никитка, должно быть. – А я и не ждал сегодня… – заговорил он, с ходу принимаясь стягивать с хозяина пальто, – что ж вы не написали, барин, что приезжаете? Я бы и коляску на вокзал отправил, и прибрался б чуток… а то даме вашей и присесть негде. С последними словами Никитка несколько раз настороженно и даже ревниво глянул на меня и, кажется, хотел добавить еще что-то, но Ильицкий его грубо оборвал. – Эта дама – барыня Ильицкая отныне, – сказал он, – величать Лидией Гавриловной. – Э-э-э… – протянул растерянно Никитка. Но Ильицкий его не слушал. – Это было первое, – по-деловому продолжил он, – второе, там где-то, – кивнул он на входную дверь, – бегает рыжее лохматое чудовище породы спаниель. Отмыть, накормить и постелить где-нибудь подальше. И третье… – он со вздохом повернулся уже ко мне и заговорил куда мягче: – За кулинара у меня тоже Никитка, так что обедать лучше вне дома. – Э-э-э… – снова протянул Никитка, – так я мигом куру зажарю. К тому ж куда вы, барин, ежели гости у нас? – Какие еще гости? Мы никого не звали! – Ты даже своей дорогой кузине не рад, Женечка? Я вздрогнула, услышав этот голос, и тотчас обернулась – в холле, у перил на втором этаже застыла Натали, княгиня Орлова. Не сдержав радости, я дернулась было к ней, но остановилась, вспомнив, как плохо мы расстались год назад и что Натали теперь меня ненавидит. Позади нее на лестницу выходил ее муж, князь Михаил, с рыжим вихрастым мальчиком лет двух на руках. – Ну, разве что кузине… – вздохнул Ильицкий. Натали говорила с Ильицким, своим кузеном, но смотрела при этом на меня – во все глаза и даже испуганно. А я боялась думать, что она скажет дальше. Но Натали так ничего и не сказала. Помедлив еще мгновение, она вдруг вихрем спустилась с лестницы и бросилась мне на шею. * * * notes Примечания 1 Добрый день (фр.). 2