Кирк слабо трепыхнулся и попытался вернуться на шкап, но, не долетев, приземлился на стол, все ещё вялый после недавнего стресса и дурмана, передавшегося с кровью крыса. Неизвестный в соседней комнате замер. – Кто здесь? Несмотря на волнение, я узнала этот насторожённый голос. И окончательно убедилась в личности говорившего, точнее, говорившей, когда она приоткрыла дверь и фыркнула: – А, это ты. Ещё не стал чучелом? Я почти слилась со стеной, радуясь тёмному цвету котты. Шаги вернулись в глубь комнаты, позволив тихонько перевести дыхание. Теперь изображать припозднившуюся служанку поздно – только что упустила момент. Я осторожно заглянула в комнату. Там уже горела лампа. Мод прохаживалась по покоям Бодуэна в одном рукаве, мурлыкая вполголоса прядильную песню. Дёрнув пару раз ткань второго, она оторвала и его, бросив рядом на шкуру – они с леди Жанной предпочитали вшивать их заново каждый день. За рукавами последовал пояс, филлет, придерживающий вуаль на волосах, сюрко. Она спокойно избавлялась от одной детали одежды за другой, пока не осталась в тоненькой льняной камизе. Наконец и сорочка упала на пол, полностью её обнажив. Мод переступила через ткань, встряхнула спускающиеся до пояса пряди и потянулась всем телом. У неё был чуть дряблый живот, узкие бёдра и лошадиное лицо. Между полными расширенными на концах грудями покачивался талисман-покровитель на тёмном шнурке. Соски при таком свете казались кирпично-красными. Она сделала последний круг по комнате, легко касаясь вещей – конторки, стула, поддерживающих балдахин столбиков, – и забралась в постель. Шаги Бодуэна я услышала в последний момент, он пришёл тем же путём, что и фрейлина – через тайную дверцу в стене, занавешенную гобеленом. Вот почему Людо не подал сигнал: в башню был другой ход, о котором мы не могли знать. Мод встрепенулась, соблазнительно прогнулась, выпятив грудь, положила поверх покрывала ногу и быстро облизнула губы, чтобы блестели. Даже не взглянув на неё, Бодуэн бросил плащ на сундук, снял сапоги, наступая на пятку, и прошёл к конторке, где на миг замер. Не успела я испугаться, что иное положение книги не осталось незамеченным, как он спокойно положил рядом пару свитков, пододвинул себе стул, открыл чернильницу и принялся что-то размашисто писать. Довольно продолжительное время слышался лишь негромкий скрип пера и потрескивание пламени в светильнике. Мод поёрзала, зябко ёжась, красиво вытянутая нога покрылась гусиной кожей. Я уже начала думать, что Бодуэн и правда её не заметил, хотя это было так же непросто, как улитке проморгать нового соседа по раковине, но тут он устало потёр шею и, не оборачиваясь, спросил: – И что ты здесь делаешь? Я вздрогнула, лишь в следующий миг сообразив, что он обращается к Мод. Женщина поспешно приподняла опущенные уголки губ и ответила мягким, как топлёное сало, голосом, которого я у неё никогда не слышала: – В фрейлинской так холодно, это единственная комната во всём замке, где можно по-настоящему согреться. – То есть твой визит никак не связан с приказом мужа покинуть двор и вернуться домой? Мод со вздохом поднялась, приблизилась к нему плавной походкой и наклонилась к уху, пощекотав рассыпавшимися прядями: – Он просто не понимает, как важно моё присутствие здесь. – Ладони принялись умело массировать ему шею, плечи. – Хуберт знает о придворном этикете не больше, чем петух о вине, в котором сварен. Но ты-то понимаешь, каково будет королеве лишиться одной из старших фрейлин. – А самой этой фрейлине вернуться к выращиванию овец и роли жены и матери в провинциальном захолустье? Пальцы на плечах замерли. – Если бы речь шла только о моих желаниях и желаниях супруга, я бы завтра же на рассвете села в повозку и отправилась домой! – страстно заверила Мод, обошла стул и, отодвинув бумаги, села прямо на конторку, открыв Бодуэну прекрасный обзор на свои разведённые бедра. – Но есть вещи поважнее наших желаний. Такие как государственный долг. Она покрутила перо, лизнула пушистый кончик и будто бы в задумчивости обвела им сперва один сосок, потом второй. Стекавшие волнами русые пряди не только ничего не скрывали, но наоборот, ещё сильнее подчёркивали наготу и изгибы. – И мне горько думать, что с моим отъездом многое здесь может пройти мимо тебя… Например, то, что дела у молодой четы улучшились с тех пор, как королева пустила в опочивальню третьего, признав, что у супруга могут быть свои… особенности. – Бастард нам не нужен, – перебил Бодуэн. – О нет, успокойся, третий, конечно, не для неё. – Мод вытянула ногу и медленно с соблазнительной улыбкой провела носком вдоль его тела от живота к груди. – Да и как оставить фрейлин без руководства и поддержки? Ведь многие из них в сущности ещё дети и совсем не знают жизни. Взять хотя бы леди Агнес. Оруженосец твоего сенешаля, ну, тот, что из младшей ветви Гладстоунов, сделал ей предложение и в надежде на расположение и благоприятный ответ сообщил по секрету, что центральная ветвь якобы нашла лей-линию, на порядок древнее королевской, и собирается пробудить Покровителя, не знающего себе равных по мощи. У меня чуть сердце не остановилось от их дерзости! – Мод стиснула не поместившуюся в ладони грудь, дав понять, что сердце у неё располагается справа. – Бедняжка не знала, как быть и к кому обратиться за советом. Ей повезло, что рядом оказалась старшая подруга, которая подсказала наивной глупышке, что подобное ни в коем случае нельзя скрывать от своего суверена. – Значит, с этим она и запросила на завтра аудиенцию? Мод улыбнулась и томно сдула упавшую на лоб прядь. По мере того как сплетни, слухи, недомолвки и новости, подслушанные, добровольно поверенные и додуманные перекочёвывали от неё к нему, я холодела. Стало ясно, что эта роль для Мод далеко не нова, я же опрометчиво считала её и Жанну обычными сплетницами. Вдруг она успела что-то и про нас с Людо пронюхать? Но когда дело дошло до леди Лорелеи, выяснилось лишь, что я замкнута, неотёсанна, при этом кокетничаю почище трактирной подавальщицы, страдаю некоторой задержкой в развитии и, вероятнее всего, состою в предосудительной связи со своим братом. Наверное, насчёт задержки она была не далека от истины, потому что я не сразу поняла последний намёк. Бодуэн усмехнулся, тогда как мне всё это не показалось забавным, и погладил её лодыжку. – Ты права, двору будет не хватать твоей проницательности. Но я не могу насильно удерживать тебя здесь против воли соскучившегося супруга. На лице Мод отразилась досада, но тут же сменилась прежним хитровато-чувственным выражением. – Кто говорит о насилии? А Хуберту просто нечем заняться. Ему нужна цель. – Она постучала кончиками пальцев по подбородку и распахнула глаза, будто бы во внезапном озарении. – И я даже знаю какая! Гладстоунов ведь придётся поставить на место. Кто как не Хуберт достоин возглавить отряд? Уверена, «внезапная» мысль пришла ей задолго до этой мастерски разыгранной сцены. – Твой муж слишком дряхл, – рассмеялся Бодуэн. – Ему о спасении души, а не седле пора задуматься. Улыбка Мод стала масленей угря. Она оттолкнулась от конторки, соскользнула Бодуэну на колени, сев лицом к лицу, и переплела пальцы у него на шее. – Хуберт – старый вояка. Разве не все воины мечтают сложить голову в битве? Её грудь часто вздымалась, рука перебирала золотые пряди, а глаза затуманились. Что-то в их выражении показалось знакомым… Так на меня в последнюю встречу смотрел Тесий. Бодуэн хотел сказать что-то ещё, но она не дала. – Только не прогоняй меня! Ладони Бодуэна скользнули по её спине, легли на ягодицы и сжали. Мод стянула с него тунику и начала покрывать жадными поцелуями грудь, спускаясь к животу, пока не оказалась стоящей перед ним на коленях. Мне здесь больше нечего делать. Что могла, узнала. Я бесшумно сняла обувь, задержала дыхание и начала пятиться к двери, молясь лишь о том, чтобы нога не подвернулась, и ни один скрип меня не выдал. Клёкот некстати очухавшегося сокола прозвучал набатом в полночной тиши. Едва не подавившись сердцем, я замерла с прижатой ко рту ладонью. – Погоди. – Скрипнул стул – видимо, Бодуэн хотел подняться, но Мод удержала. – Не обращай внимания, – задыхаясь, произнесла она. – Это Кирк, вели ему полетать. В первый и последний раз в жизни я была ей благодарна: глаза сокола вспыхнули жидким янтарём. Повинуясь беззвучному приказу хозяина, он расправил крылья и вылетел в окно, растворившись в чёрном небе, как дождевая капля в луже, а я под прикрытием хлопанья крыльев выскользнула за дверь. Едва не споткнулась о корзину у выхода, а дальше – лишь мелькание стен, смазанные пятна светильников и прерывистое дыхание. Про обувь вспомнила уже внизу. Остановилась надеть и даже не успела вскрикнуть, когда чьи-то пальцы зажали рот и утянули в тень. 18 – Что ты там делала?! Совет давным-давно кончился! – Праматерь, Людо! – выдохнула я, отлепляя его ладонь. – У меня чуть душа не вылетела через пятки! – Но накатившее облегчение было слишком велико, чтобы всерьёз сердиться на него. – Я всё расскажу, только не здесь. Идём. Я сделала движение вперёд, но он остановил. Проверил коридор и махнул. – Всё чисто, вот теперь идём. * * * Сразу приступить к рассказу не получилось. Отдача растеклась по телу болезненным ознобом и ломотой, как после долгого сидения на холоде в одной позе. Рисунки Артура кружили перед глазами, складывались по диагонали, менялись местами и стекали известковой радугой. Я бы сейчас следующее лето отдала за стакан подогретого вина со специями или хотя бы кипятка, но пришлось довольствоваться комнатной водой. И всё же вернуться в своё тело было несказанно сладко. Чувствовать свою, а не чужую, жирную и угреватую, кожу, чувствовать покалывание в своих пальцах и свой ритм дыхания. Людо укутал меня и растирал ледяные ступни, пока я, грея руки над свечой, пересказывала всё, что произошло наверху, делая паузы, чтобы восстановить последовательность событий и припомнить в точности нюансы разговора. – То есть по сути эта подстилка Мод ничего про нас не знает? Про подстилку у него просто к слову пришлось, я не стала уточнять, в какой обстановке происходил диалог и чем закончился. Это ведь в сущности неважно… Может, у Бодуэна половина фрейлин в любовницах. Я покачала головой. – Нет, но уже само то, что она пристально наблюдает, опасно. Уверена, Жанна с ней заодно, так что будь начеку, если видишь их поблизости. Да и вообще тщательно следи за тем, что говоришь, особенно при Годфрике. Кто знает, сколько у регента информаторов. Интересно, у него на всех хватает здоровья? Нет. Неинтересно. – Ладно, хоть покажи символы, мне пора уходить. – Куда это? – удивилась я. – Оруженосцам я говорю, что сплю в конюшне. В конюшне, что в казарме, а в казарме – что вместе с оруженосцами. Пора хоть в одном из этих мест появиться. Начну, пожалуй, с казармы. – Людо, – медленно начала я, – ты ведь знаешь, что тебе… – Я не собираюсь там спать! – огрызнулся он. – Просто дождусь, пока уснут остальные, и вернусь сюда. Не подав виду, я сходила за поясом, достала и развернула клочок. Брат какое-то время вглядывался, потом вернул. – Завтра начнём расшифровку. Поспи, тебе это нужно. – Хорошо. Вскоре он ушёл, но моя усталость достигла той стадии, когда при всём желании уже не можешь заснуть. Да и как можно спать, когда от разгадки отделяет лишь шаг в правильном направлении! Поэтому, полежав немного с закрытыми глазами, я приступила к делу. Выгребла все клочки пергамента, какие смогла найти, включая обратную сторону рисунков Артура, устроилась на полу, подстелив одеяло, и принялась за свой ребус. Сперва выписала алфавит и пыталась подставлять буквы наугад к похожим на них значкам. Получалась бессмыслица. Тогда переписала алфавит, но уже начиная с конца, как говорил Тесий, и снова попыталась подставить – тоже ничего не вышло. После начала экспериментировать: убирала символы из конца или начала, выкидывала середину, старалась проследить связь и совершала ещё десятки подобных операций. Когда небо на востоке стало пепельно-лиловым, меня сморило прямо там, на полу, посреди вороха исчёрканных листов. Во сне я продолжала биться над головоломкой. Напротив меня, скрестив ноги и трепля за ухом Никс, расположился Артур. А между нами на полу лежала обнажённая Мод с полусогнутыми в коленях ногами и обращёнными кверху ладонями. Её глаза были закрыты, а покрытое гусиной кожей тело сплошь татуировано одной и той же повторяющейся надписью, выведенной углём. Даже ногти, губы и закрытые веки – половина символов на одном, половина на втором.