Она достала из сумочки сигарету и прикурила от крохотной, с мизинец, зажигалки, несильно затянулась и, скрестив руки, неожиданно подтянула вверх свою немаленькую и формистую грудь. Собой она была хороша, Гринева это знала. Повернув, как горлица, голову набок, она словно окинула себя взглядом со стороны и сверху вниз. Все было хорошо, она смотрелась шикарно, если не заманчиво, ей было чем блеснуть, ну было, уж она-то знала. Слегка поправила прическу, стряхнула элегантно пепел с сигареты и потянулась вольностно всем своим здоровым телом так, что даже вздрогнула. Максим подкрался сзади незаметно, чуть склонился и мягко, протяжно прошептал ей в самое ухо: — Лиля… От неожиданности и щекотки она испуганно слегка втянула голову в плечи и, не оборачиваясь, поднятыми вверх руками обхватила его голову: — Максимка, ты меня пугаешь. — Только самую малость, — подыграл он ей. И шумно, с наслаждением втянул воздух полными ноздрями. Так пахло только ее тело, ее волосы, и легкий, еле уловимый аромат неведомых духов пьянил и убивал. — Я не могу, — тихо простонал он. — Я сейчас потеряю сознание и умру навсегда. — Ну, что? — вторила она ему. — Можно я тебя немножечко съем? — Только чуть-чуть. Он легонько прикусил ей самый кончик уха. Она знала, этот миг настанет, не минуты, только секунды, короткие и бесконечные, неосязаемые, как Вселенная. Она таяла, она растворялась в какой-то невидимой ауре, она исчезала в пространстве, в материи, в природе, воссоединяясь с легким дуновением ветерка, чудной песней далекого соловья, с еле уловимым, нежным звуком падающего с дерева листа. — Я так и знала, — она вздохнула, медленно и трудно приходя в себя. — Что? — Будешь увиваться. — Конечно, еще как. — Я ведь по делу, Макс. — Я тоже. — Что тоже? — Увиваюсь. — Да ну тебя, — она, наконец, повернулась к нему лицом. — Рада тебя видеть. — А я еще и ощущать. Лилия Романовна покачала головой: — Ты все такой же ловелас. — Без перемен. — Я ведь по делу к тебе, — повторила она еще раз. — Почему, почему по делу, — заныл он. — Почему не ради страсти, яркой, дикой и горячей? — Вот именно, лучше стихи пиши. — Я правда, Лиля, ты же знаешь, я очень несчастный, обиженный, обделенный и обездоленный. У меня никогда не было и нет до сих пор доли. Представляешь, я человек без доли? — Ой, болтун, — откровенно удивилась Гринева. — Жена, двое детей, скоро внуки будут, а ты все не меняешься. — Да. Но ты же знаешь, после того, как ты меня бросила и вышла замуж за Гринева, у меня было только два пути: утонуть в вине или жениться. Я выбрал остаться в живых, будучи убитым, чтобы, может быть, когда-нибудь попробовать подарить себя тебе еще раз. Гринева промолчала, и хотя он нес чушь несусветную, ей все равно было приятно. — А ты говоришь, по какому-то делу. Обидно. — Я не представляю, Максим, как тебя только терпят сотрудники, как только они тебя выносят. Хотя бы те две милые особы, — она кивнула в сторону входной двери. — Мои девчата? Очень тяжело, — согласился он. — О, я представляю. Только что одна из них так на меня смотрела, так смотрела… Ну не знаю, скажем, словно я у нее забрала любимую игрушку. — Забери, Лиля, забери меня, пожалуйста. — Максим, — она удивленно всплеснула руками, — я ведь не тебя имела в виду! — Все равно забери, как я от них всех устал. Знаешь, как я хочу оставить все это к чертям собачим и, как когда-то, забыться на твоей груди, пусть даже насмерть. — О нет, нет, ты мне нужен живой. — Хорошо, тогда до утра позволишь? Помнишь, как это было? — Это было давно, и я уже все забыла. — Ты меня опять обижаешь. — Ну извини, — ей стало немного жаль его. Того Максима, балагура и весельчака, который подарил ей первую любовь много-много лет назад и, как он правильно заметил, яркую, дикую и страстную. Она это помнила. Все до мельчайших подробностей, разве такое можно забыть. — Кстати, когда мы последний раз виделись? Год назад? — Не-а, — он отрицательно покачал головой. — Два? — Нет. — Три? — Нет. Два с половиной. И тоже по делу, — с сожалением констатировал он. Лиля положила ему руки на плечи: — Уверяю, — она жадно и откровенно посмотрела в его глаза, — я исправлю эту ошибку. — Опять обманешь. — Только чуть позже. Так надо. Сам знаешь. Она отвлеченно посмотрела вокруг: — Просто чудо, как в сказке. Давай пройдемся. И угораздило тебя забраться в такую даль. Еле нашла, и все равно я ощущаю себя здесь, как на курорте. Не так ли? — Лично для меня это что-то вроде ссылки. Ты ведь знаешь, нам приходится менять свое местонахождение раз, а то и два раза в месяц. Нас не любят некоторые очень уважаемые люди в столице и при случае пакостят достаточно изощренно, вот мы и прячемся. Благо дело, все наше имущество — пара компьютеров да Люда с Леной. — А журналисты? — В штате никого. Так проще, дешевле и эффективнее. У меня их достаточно в городе. В зависимости от направленности статьи ставлю задачу нужному бойцу, и роют землю, просто диву даешься, не столько ради денег, сколько за идею сражаются. — Вот за этим я и приехала, Максим, мне нужна статья. Сильная, что-то вроде бомбы. А лучше не одна. Хочу поднять волну, а еще лучше цунами, если получится. Как думаешь? — Нужна информация, детали. — Нет деталей. Практически ничего нет. — Но о ком, о чем писать? — Не знаю. — Нет, постой, давай-ка сначала и по порядку. — Я попробую, — она чуть задумалась, повернув голову в сторону и коснувшись пальцем ресниц, продолжила: — Сначала убили Сашу. Потом Беспалова. Сейчас хотят забрать у Беспаловой Анны Ивановны практически все акции «ТехноСтар». — Ты знаешь, кто за всем этим стоит? — Нет, не знаю. Переговоры ведет Воробей Виктор Семенович, он сейчас возглавляет компанию. — Да, я в курсе, его недавно назначили, после смерти Беспалова, причем на вполне законном основании — решением общего собрания. — Это так, но что-то подсказывает мне, было это решение спланированным, и стоит за Воробьем некто более влиятельный, Воробей — так, шестерка или семерка.