— Но небольшой заказик у меня имеется. — Это уже интересно. Я вам замечу, молодой человек, многое в этом мире начиналось с малого, незаметного, ничем не примечательного, но зачастую, вопреки прогнозам и ожиданиям, перерастало в великое, грандиозное и вечное. Итак, что у нас? Воробей извлек из кармана телефон, открыл фото Джоева, показал художнику. Тот пытливым взором изучал физиономию начальника службы безопасности минуты две. — Улыбка, радость, веселье, смех, грусть, печаль, скорбь, задумчивость, озарение, на свету, затемненно? — художник вопросительно посмотрел на Виктора Семеновича. Воробей даже опешил, так много, оказывается, могло быть вариантов, но какой для него, не задумывался. — Озадачили меня, мастер. Думаю, все проще. Ситуация такая. Это мой товарищ. Хочу сделать небольшой презент на день его рождения. Как себе представляю: рисунок карандашный, что-то вроде наброска. Никаких теней, затушевок, только линии, и чем меньше, тем лучше. Основное требование — сходство и никаких эмоций. Казалось, художник немного взгрустнул: — Но ведь это будет очень скучно смотреться? — В этом вся и задумка. — Хорошо, как скажете. А формат? Размер портрета? А3? А2? Воробей достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул художнику: — А4. — Вот на этом, что ли? — удивился портретист. — А что не так? — Он же помятый. — Вот и замечательно. Скажем так, одномоментный набросок на подвернувшемся клочке бумаги. Две-три линии, но сходство — поразительное. — Желание клиента для нас святое. — Сколько займет по времени? — Минут десять — пятнадцать. — Тогда творим. Великое и вечное. До Нивок Воробей добирался долго, минут сорок, быстрее не получилось. К дому Гриневой прошелся пешком. Третий подъезд был ее. У первого подъезда на скамейке сидела молодая мамаша с коляской у третьего три женщины, подошел сначала к мамаше. — Добрый день. Девушка в ответ кивнула и знаком дала понять, что ребенок спит. — Хорошо, я тихо. Я из РОВД. Вы, наверное, знаете, здесь недавно произошло убийство. Девушка согласно кивнула головой. — Опрашиваем всех жильцов дома. Вот посмотрите сюда, — Воробей развернул листок с рисунком портрета Джоева. — Предполагаемый преступник. Может, видели, встречали, ошивался здесь подобный тип. — Нет. Меня здесь не было, когда это случилось, — почти шепотом ответила девушка. Воробей поблагодарил и подошел к третьему подъезду. Женщины с интересом и долго передавая друг дружке рассматривали карандашный набросок, но ни одна из них ничего интересного не поведала. Подошел к консьержке. Та быстрым, цепким взглядом словно считала информацию и вернула рисунок. — Ничего сказать не могу. За день народу столько туда-сюда проходит. — Так ведь свои все? — Всякие. Больше своих, но не только. Может, вспомню, или увижу упаси Господь, тогда куда сообщить? Воробей растерялся, не подумал, а ведь действительно, сообщать, то куда, но быстро сообразил. — В полицию. — Полиция большая. — Это так кажется. Скажете — по поводу убийства Гриневой Лили Романовны. Будет достаточно. Соединят с кем надо. Воробей повернулся и уже собрался уходить, но женщина остановила его: — Дайте-ка еще раз взглянуть. На этот раз смотрела долго, потом куда-то вверх, напрягая память: — Нет, не могу вспомнить. Вот как будто где-то видела, причем недавно, но где? Может, кажется. Хотя память у меня — фотокамера, если фокус навела, уже не сотрешь. — Значит, в фокус не попал. — Выходит, что так. Зашел еще на автостоянку показал охраннику, тот долго рассматривал портрет Джоева, заметил, что бандиты похожи друг на друга, но не видел, да и в тот день не работал, дома был, а дежурил его напарник, Алексей, предложил набросок преступника оставить в сторожке, покажет напарнику. Воробей поблагодарил, убрал листок в карман и направился к своей машине. Этого было достаточно. Трудно сказать, что из этого получится, но в некоторых головах физиономия Джоева запечатлелась. Картинку он уничтожит, хотя жаль, как-никак рука мастера, профессора творившая. Глава тридцать первая Гордий не отвечал. С того момента, как он рассчитался и уехал на время к родственникам в Яремчу, не смогли ни созвониться, ни встретиться, хотя приехать уже должен был. На удивление, телефон Беспаловой тоже был отключен. Решили с Кордыбакой отложить все дела и с утра заехать домой к Беспаловой. Хотя какие дела, последнее время вернулись опять к мелочевке. Питунина пришлось отпустить, фоторобот киллера он назвал «бредом несусветным», ничего подобного не видел, не знал и дел с ним никогда не имел. Держать его смысла не имело. Другое дело, если бы взяли киллера, поработали бы с ним, а потом и с Питуниным, тогда, возможно, и опознали бы друг друга. Но где его искать, киллера. Выставили наружку у дома пенсионера, позагорали там недельку опера, результата никакого, пришлось снимать. И потом, кто сказал, что киллер вернется на квартиру убивать старика? Может, его уже давно и след в городе простыл. Появляться дома Олегу Сергеевичу все же запретили, тем более необходимости такой не было. И опять тупик. Аранский уже устал раздражаться. А ведь как был рад, когда с киллером так неожиданно и определенно ясно вдруг все сложилось. Экспертиза подтвердила: на оконной раме в кухне остались частички пороха. Нашли и пулю на чердаке, извозились, правда, как трубочисты, но нашли, а потом опять тупик, дальше ни на шаг. Калитку открыл садовник, во двор не пригласил. Аранский попытался продемонстрировать намерение пройти внахалку, но садовник предупредил: — Анны Ивановны нет. — Когда будет? — и представился: — Следователь по особо важным делам Аранский, это помощник мой Кордыбака, мы уже бывали здесь. — Да, я в курсе, но Анны Ивановны нет, и неизвестно, когда будет. — Сегодня не будет? — Нет, вообще. — Объясните. — Она уехала. С дочкой. — Давайте я не буду тянуть из вас каждое слово. Подробнее, и все, что знаете. Садовник вышел к ним и прикрыл за собой калитку: — Они уехали вскоре после того, как Анна Ивановна продала акции. Сказала, куда-то в Полтаву, или под Полтаву. — Очень интересно, мы этого не знали. А почему продала акции и кому? — А что ей с ними было делать? Как ими распорядиться, она не знала, от управления предприятием была далека, наверно, так же, как и я, и правильно сделала, что продала, а если еще и за хорошие деньги, то почему бы и нет. — И кому? — Да там же на предприятии и переоформила. Аранский записал в блокнот, посмотрел на Кордыбаку: — Разобраться надо, кому именно продала, на кого переписали. Так, и дальше. Как это все происходило? — Да как. Сначала не хотела, вернее, не знала, как поступить, даже совет семейный собирала. Мы были за то, чтобы продать, Гордий, правда, советовал не торопиться.