– Кстати, откуда там взялся Алекс?! – А я вам двоим сообщение отправил, – вот сейчас мой химера никакой вины не испытывал. – Написал, чтобы прилетал через двадцать минут после того, как улетишь ты. – Подстраховался, значит, – одобрительно кивнула я. И эта предусмотрительность тоже в копилочку плюсов Брендона как будущего полицейского. Жаль, что в академию попадет не в шестнадцать лет через кадетское, но зато с рекомендациями ФБР, а это много значит. – Значит, в профиль запомнил? – вернулась я к нашим двум типам. – И одежду? – Да, одежду тоже запомнил. – И дальше Брендон продолжил меня удивлять, выдав очень подробное описание подходившего к Дилану оборотня. Даже возраст примерно указал. – Он в капюшоне был, но, как раз когда слегка повернулся, темная прядь упала на лицо, – порадовал меня химера еще одной важной подробностью. Что ж, хорошо, что не светлая. Темные волосы иногда осветляют, особенно челку, а вот светлые утемняют достаточно редко. Я затребовала свой ноутбук, включила и пошла открывать фото всех проходящих по обезьяньему делу. И живых, и уже погибших… – Вот он! – Брендон, усевшийся так, чтобы ему тоже все было видно – на стуле сзади меня, обняв, прижав к себе и пристроив голову мне на плечо, – даже рукой в экран ткнул. Ну да, у бывших заключенных обычно в наличии весь фотонабор – и в фас, и в профиль, и сидя, и стоя… Что ж, значит, приходим к тому же, с чего и начинали. К первому подозреваемому. Глава 50. А теперь – выходные! – Не может быть, – выдохнула я и полезла смотреть присланные мне на почту протоколы допросов дяди Брендона. Ведь полицейские подтвердили его алиби почти по минутам. А также честное изумление после упоминания о наследстве, искреннее удивление от наличия химер в родственниках и расстройство от смерти бабушки. Сыграть эмоции оборотню с таким прошлым, как у господина Антельсмейна, было несложно. Но против алиби не попрешь – снимки с видеокамер в магазинах, на заправках или просто с дорожных камер. В этот день господин Антельсмейн успел много где побывать, причем как раз именно в те самые часы, когда происходило убийство. Именно поэтому изначально алиби у него было шаткое и его пришлось дотошно проверять. Только теперь, когда у меня есть четкая схема его передвижений, надо решать, кому верить: внуку или двум правнукам убитой старушки. Если отбросить личные чувства и посмотреть на дело с точки зрения непредвзятого профессионального следователя, мы имеем одного втершегося ко мне в доверие химеру и второго, попытавшегося втереться в доверие, потом спасшего старика, хранившего украденное из магазинов, затем отыгравшего удивление при виде кольца… А ведь это Брендон настоял, чтобы Дилан вытащил все из карманов! И он, такой глазастый, что заметил, как дядя подкидывает кольцо его старшему брату, почему-то не заметил снайпера, стрелявшего в меня. Так, мышей мне полный рот, стоять! Со снайпером все логично. Мой, Апоп всех побери, мой грифон испугался, что я погибла. Ему было не до снайперов! К тому же, это попали в меня, а вот в кого стреляли, вопрос пока еще открытый. – Ты мне не веришь? – Голос Брендона слегка изменился. Он перестал меня обнимать и отстранился. Я буквально спиной ощущала его напряжение. – Мне надо просчитать все варианты. Я следователь. И ты или это принимаешь и терпеливо ждешь, пока я прокручу в своей голове все возможные логические цепочки и пути развития событий, даже если среди них есть вероятность того, что ты – обманывающий меня преступник, или не принимаешь. И тогда нормальных долгих отношений у нас не получится. – А ты веришь, что у нас вообще что-то получится?! От меня вполне может родиться такой же грифон или, как Дилан, лев с крыльями! От меня всегда будет шарахаться какая-то часть оборотней, даже у тебя на работе. Если добьюсь чего-то, всегда найдется кто-то, кто попытается меня обойти, попрекая тем, что я химера. Так будет всегда. Вечная борьба за свое место, которого, по мнению многих, я буду недостоин, потому что не обычный оборотень. И с тобой, и на работе, которой у меня пока даже еще нет, и в академии, обучение в которой я могу не потянуть, и… Я так резко повернулась к Брендону, что он чуть не упал. Встала, отпихнув стул в сторону, и наклонилась над замолчавшим от неожиданности парнем. В его глазах отчетливо плескался ужас. Нет, это был не трусливый страх разоблачения его манипуляторской деятельности, а хорошая такая качественная паника подростка, которому только что сказали, что с завтрашнего дня он – взрослый и ему придется жить самостоятельно, бороться с такими же, как он, и более опытными выживальщиками, самому отвечать за все свои ошибки и отчаянно скрывать ото всех свои страхи и комплексы. Паника мальчишки, которого выкинули из клетки во взрослый реальный мир, полный совсем других, непривычных опасностей. Здесь живут совсем другие анаконды и мозг выклевывают тоже чуть иначе. А единственная его опора в этом мире, по его мнению, в нем разуверилась и подозревает его во всех смертных грехах. – Ты со всем справишься, – уверенно рыкнула я, даже не скрывая легкую злость в голосе. – Ты сильный. И если мы захотим детей, мне плевать, будут у ребенка клюв и крылья или нет. Я буду его любить, потому что это будет наш ребенок. А борьба идет постоянно, за место на работе или на парковке, без разницы. И в качестве аргументов могут использовать любые твои слабости. Так что надо просто превратить их в достоинства и расслабиться. И прекрати тыкать мне под нос, что ты химера. Я не позволю тебе использовать этот аргумент как оправдание трусости или слабости. Ты – грифон, у тебя куча преимуществ передо мной. Так что заткнись и не ной больше… Выговорившись, я уселась Брендону на колени, сжала его за плечи, притягивая к себе, и поцеловала. Расслабился он не сразу, но потом обнял меня, ответил на поцелуй… Где-то минут пять – семь нам было не до разговоров. Мы целовались жадно, жарко, как тогда, в коридоре у ванной комнаты, иногда даже покусывая друг друга. Зачем мне какой-то другой оборотень, если я схожу с ума конкретно от этого? Если я хочу его так, что готова съесть… наверное… потому что уже вижу, как через его человеческое лицо смутно проявляется вторая ипостась. Мою львицу возбуждает его запах, а глядя в его птичьи глаза, я хочу мурчать, как кошка! – Когда я просчитываю варианты того, что ты можешь быть преступником, это не значит, что я в это верю, – часа через два, удобно устроившись в кровати под теплым одеялом и используя плечо Брендона как подушку, я попыталась чуть иначе объяснить ему подробности своей работы. – Но мне придется докладывать начальству, и потребуется озвучить внятную причину моей веры. Аргумент, что ты мой любовник, не всех устроит. Лучше, когда имеются какие-то другие доказательства твоей невиновности. И их можно вычислить, только абстрагируясь, сравняв тебя мысленно со всеми остальными подозреваемыми. – Я понимаю. Но мне от этого плохо, – честно признался Брендон, выползая из кровати. – А еще есть хочется… Есть мне тоже хотелось. Переживания и секс каким-то чудесным образом связаны с желудком, так что лично я была готова заглотить слона. Большого. В сыром виде. Целиком. Но мы решили ограничиться стейками, причем не заказывая их домой, а слетав за ними в ближайший ресторан. Пока мы летели туда, ждали заказ, уничтожали его, запивая чаем с тимьяном, и потом летели обратно домой, я честно гнала прочь любые мысли о работе. Нет уж, мышей всем поперек глотки, у меня выходной! И даже то, что Дилан сейчас сидит в камере, никак не беспокоило мою совесть. Он заслужил пребывание в одиночке на пару суток, за все его попытки обдурить меня, спасти Сойшена, два побега и пальбу из пистолета! А если бы попал, придурок?! А если не в меня, а в кого-то из обычных горожан? Нет уж, пусть отдыхает и думает о своем поведении. Мозговой штурм во имя его спасения будем устраивать завтра, а сегодня я хочу любоваться серо-желтыми глазами Брендона и его улыбкой, наслаждаться его поцелуями, жмуриться, мурлыкать, тереться о его плечо и вообще вести себя как обычная влюбленная женщина. Счастливая влюбленная женщина рядом со своим мужчиной. И пусть Сехмет спалит любого, кто попытается мне помешать! Глава 51. Луч света в конце тоннеля, день девятый, вторник Утром я проснулась первой и почти минуту тихо лежала, любуясь спящим Брендоном. Бодрствующий, он выглядел на свои двадцать с небольшим, уставший – на все двадцать пять, а сейчас я не дала бы ему и двадцати. Мальчишка совсем. Родной и… – А ты вчера про детей просто так сказала, чтобы меня успокоить? Хороша глава убойного отдела! Так залюбовалась, что пропустила, как объект любования проснулся. Озабоченность и серьезность во взгляде резко прибавили ему пару-тройку лет. А еще между бровями наметилась морщинка, которую я старательно разгладила подушечкой указательного пальца. И только потом ответила: – Вот конкретно сейчас мне совершенно не хочется думать о детях. Я просто хочу, чтобы мы были вместе как можно дольше. Я даже не знаю, как называть то чувство, которое испытываю к тебе сейчас. Привязанность? Влюбленность? – Спасибо, что не «привычка», – рассмеялся Брендон, переворачиваясь и нависая надо мной. Расслабленно вальяжный хищник с настороженной неуверенностью в постепенно желтеющих от желания глазах. – Привычка – это вафли по утрам, – промурлыкала я, обнимая своего химеру за шею и целуя, пока еще легонечко, словно пробуя на вкус. Как будто за те несколько часов, что мы умудрились поспать, я забыла, как приятно пахнут его губы, немного шершавые, суховатые, сначала податливые, но потом все более настойчивые, уверенные… Забыла, что его прикосновения одновременно надежные и ласковые, как и полагается порядочному льву. А то, что покусывать меня он может лишь в человеческой ипостаси, – мелочи. Зато в звериной он смешно чистил клювом мне шерсть. Этот ритуал чем-то напоминал вылизывание, но ощущения были немного другие… Да, в ночи мы, как два психа, вылетели прямо из окна моей квартиры… То есть Брендон выпрыгнул, обернулся и поймал меня, спрыгнувшую следом прямо ему на спину. От страха я вцепилась ему в шею так, что чуть не задушила. Но зато не закричала, а просто спрятала лицо у него в перьях. Они пахли уличной пылью, нагретым воздухом с крыш, металлом и пластиком аэромобилей, немного – больницей и лесом, а еще – тимьяном и… мной. Больше всего от птичьей части звериной ипостаси Брендона пахло витающим у нас в комнате возбуждением, в основном – моим. Его перья впитали этот аромат, как губка – воду, и теперь любой оборотень учует, что этот самец занят. Львицу этот факт очень радовал. Мои собственнические инстинкты были удовлетворены полностью. Ближе к утру я вся была полностью удовлетворенная. Очень странно, как мы, после устроенного нами ночного беспредела, умудрились более-менее выспаться. А вот разговоры о детях – совсем не странно. Подкожный противозачаточный имплантат мне надо было поменять еще пару месяцев назад, но как-то все время было не до него. В звериной ипостаси я уже давно сексом не занималась, а для человеческой прекрасно можно было использовать презервативы. Вот только сегодня ночью я умудрилась развлечься во всех обликах, и про презервативы мы в конце концов забыли, и… – Слушай, дети – это здорово. – Не знаю уж, кого я больше собиралась успокаивать, себя или Брендона. Вот только детей мне сейчас не хватало, на пике карьерного роста в убойном отделе. Прямо мать года, мышей мне полный рот! – Конечно, они пока не очень вовремя будут, – решила честно признаться я, чтобы кто-то химерозакомплексованный не обиделся на мою кислую рожу. – Любые дети – львы, орлы, девочки, мальчики… Просто мне конкретно в этом и еще следующие года два будет не до детей. Но если вдруг они появятся, я их буду любить, баловать и ни в какие храмы не сдам. Только в детский сад, – искренне пообещала я. – А в больницу? – пронзил меня хмурым взглядом Брендон. – Крылья удалять или… – Слушай, точно! – Я даже подскочила с кровати, по-моему слегка напугав бедного парня. – Они же знакомы были. Сойшен и твоя прабабка. Он же мог ей про операцию проболтаться, а еще, как врач, выяснить, чей Дилан на самом деле сын. Ему же всякие там истории болезней надо было почитать, так что вполне мог узнать, что новый пациент – правнук его бывшей одноклассницы. – Ты в следующий раз, когда решишь тему сменить, делай это не так резко, – с натянутой улыбкой попросил Брендон, тоже сползая с кровати. – Обещаю, – кивнула я, обнимая и целуя своего грифона. – В больницу я наших детей просто так тоже не понесу, не переживай! И пластическую операцию по переделыванию клюва в морду им никто делать не станет… Я буду очень хорошей мамой, честное слово! – Только на работе слегка помешанной, – пробурчал Брендон вроде бы еще недовольно, но при этом едва скрывая улыбку. – Ладно, пойду кофе заваривать. Мы же в бюро сейчас, верно? Приехав в центр, я сначала озадачила Алекса, потому что Изильда с Эдиком уехали общаться с родителями Дилана, а нам было бы очень неплохо пообщаться со свидетелями по второму нашему делу. Конечно, я нагло воспользовалась служебным положением и сослалась на плохое самочувствие, но моя совесть даже не страдала по этому поводу. Врач велел мне вообще сидеть дома, а я выползла на работу. Так что Алекс был отправлен соблазнять… в смысле, добывать сведения у коллег погибшей Нолы Улдейшен. – Осмотрись там, прикинь, не могла ли какая-то из этих девиц убить Нолу, а то мы дискриминируем женщин, подозревая в этом убийстве лишь мужчин. Алекс покивал и уехал на Махайроуд, Брендон улегся на своем любимом диванчике, а я принялась снова перебирать все имеющиеся у нас материалы, на этот раз стараясь выбить подпорки из алиби Родиша Антельсмейна и вообще понять, как он может быть связан со всем этим делом. То есть со связью как раз все было просто замечательно. В отличие от Дилана, который официально заявился в город несколько дней назад, его дядя был тут все время. И во время ограблений, и во время первого убийства, и во время массового убийства храмовников и его собственной бабушки. Опять же, мы исходили из того, что он ничего не знал о родственниках-химерах, но если Гарри Сойшен выяснил, кому именно он отрезал крылья, то мог копнуть и глубже, от матери Дилана к его бабушке, до самой смерти носившей фамилию Антельсмейн. И, заметим, очень удачно скончавшейся два месяца назад. Кстати, а можно же было рыть от обратного, найти сначала сбежавшую дочь своей одноклассницы, затем узнать, что та тоже родила дочь, а у дочери дочери есть сын… Мышь мне поперек глотки! При наличии связей врачи могут отыскивать пропавших так же успешно, как и полицейские. База обращений в медицинские центры общая по всей Фелинии, просто уровень доступа надо добыть повыше. А у хирурга, довольно известного в то время, наверняка имелись и связи, и доступ. Он мог прооперировать химеру и во имя медицинских нужд выяснить, как зовут его настоящую мать. А потом или, наоборот, еще до этого другими путями узнать имя внучки Энни Антельсмейн и наличие у нее сына по имени Брендон. Второго сына. Которого как раз примерно в это время, ни раньше, ни позже, решено было спрятать в храме. Вот именно, Апоп меня побери! Спрятать! Если моя идея подтвердится, то в обезьяньем деле просверлилась маленькая дырочка к разгадке. Глава 52. И снова взбесившийся жир Изильда отзвонилась ближе к обеду. К этому времени я успела достать всех полицейских, допрашивающих Родиша Антельсмейна и проверяющих его алиби. Это самое алиби изначально было довольно шатким, наверное, чтобы мы прониклись ощущением невиновности. В принципе, так оно и случилось. Опытный вор, уже отсидевший небольшой срок в тюрьме, идя убивать собственную бабушку, наверняка бы идеально подстраховался. Но он почему-то этого не сделал, и это как раз очень сильно указывало на его невиновность. И что самое интересное, Родиш мог действительно оказаться невиновным! Мы уткнулись в это наследство, повесив на глаза шоры и перестав замечать всех, кроме прямых родственников умершей старушки. Но ведь у Родиша кроме отца еще и мать имелась. Мать, которая тоже умерла, поэтому мы как-то все дружно упустили из виду ее короткое существование. А ведь она тоже была чья-то дочь, и, следовательно, ее сын был еще чьим-то внуком. И когда я начала рыть в этом направлении, как взбесившийся крот, то обнаружила, что Гарри Сойшен не только был одноклассником и сообщником старушки Антельсмейн, но еще и приходился ей сватом. Мать Родиша была наполовину пумой, наполовину львицей. Поэтому сынок вышел практически идеальным львом. О четверти пумской крови нигде даже не указано. Возможно, связанный с медициной родственник позаботился. Да, Родиш оказался родным внуком Гарри Сойшена, вполне вероятно, искренне любимым. И заботливый дедушка от чистого сердца мог желать, чтобы тот стал единственным наследником внушительного состояния. Правда, тут еще кольцо замешано, и Брендон… Мышь мне поперек глотки, ну точно! Сведения о матери моего химеры хранились в храме, у обезьян, с которыми сотрудничала старушка Антельсмейн и, следовательно, мог быть знаком Сойшен. Значит, все упирается в дедулю Гарри. И мне теперь просто необходимо переговорить с Диланом, но начальство категорически запретило, так что придется ждать возвращения кого-то из ребят. – Пойдем обедать, – потрясла я за плечо сладко посапывающего Брендона. – Я буду с тобой делиться непроверенной информацией, а ты молча кивать и слушать, договорились? – Все время молчать? – с ехидством уточнил химера. – Так, может, ты просто будешь сама с собой разговаривать, а я поем нормально? – Нет, ты должен слушать! Иногда вопросы задавать, так и быть, – позволила я и рассмеялась. Все-таки, несмотря на львиную ипостась, вести себя с королевским величием у меня никогда не получалось. – Тут просто все так глубоко в прошлое корнями закопалось, что у меня крышу рвет… – У тебя ее с утра так рвануло, что дальше уже не страшно, – подколол меня Брендон, но потом снисходительно кивнул: – Внемлю, вещай, женщина! Уж не знаю, откуда он понабрался подобного, может быть от жрецов в храме, но вместо запланированного мною мозгового штурма мы минут десять носились по отделу, пользуясь тем, что остались в нем лишь вдвоем, пока я не загнала своего грифона в угол. Ну или он сам туда не загнался, специально, чтобы схватить меня, когда я подбегу, и крепко обнять, прижимая к себе. Поцеловаться мы уже не успели, потому что в кабинет постучали. Я же предусмотрительно его закрыла, и теперь пришлось прерываться на самом интересном месте, чтобы впустить вернувшегося с допроса довольного Алекса. – Отлично, теперь точно все идем в столовую, – решительно объявила я. – А штурмом будем заниматься уже потом. Чтобы пищеварение не испортилось.