– И кто она? – Вы о чем? – Ты дурака-то из меня не делай, у тебя помада на шее, - Дмитрий посмотрел в зеркало на стене. – Да, все из-за женщины, - улыбнулся Громов. Неожиданный звонок прервал разговор. – Да, мама. – Твоя Марьяна исчезла. – Как исчезла, куда? – Не знаю. Ребенка с собой забрала. – Вот черт, Иван Васильевич, Вы не знаете, где Марьяна квартиру снимает? Слышал, что где-то рядом. – Да, в нашей общаге комната. Там на вахте узнаешь. Сбегай. Может и правда там она. – Я быстро… Глава 23. Кошмар или стационар… Глава 23. Кошмар или стационар… Аня все время ощущала себя, словно, в помешательстве. Уму непостижимо, как вся жизнь может перевернуться в одночасье! Она не хотела ни расстраивать, ни пугать подругу своими проблемами. Марьяна всегда недолюбливала Павла и относилась к нему слишком уж предвзято. В итоге жизнь показала, что подруга абсолютно во всем оказалась права. Но Ане можно было ей об этом и не говорить, потому что Марьяна все это и так знает. Анна с утра бегала по двору родителей Марьяны и в душе сама себя благодарила, что не успела поплакаться в жилетку подруге. Два дня назад - вечером случилась непоправимая трагедия с сестрой Марьяшки. В непростую семью Кислицыных пришла трагедия. И на фоне всего случившегося, Аня как-то осознала, что ее беда и не беда вовсе. И стало дышать легче. И силы появились в руках. А они ей теперь очень понадобятся. Она не могла оставить без присмотра в одночасье осиротевший дом. Хозяйства тут было «кот наплакал». Две кошки, старый пес, десяток кур, противная комолая коза, так и норовящая на бедрах наставить синяков. Да семь штук огромных, словно шар индюков. Последние, так и вообще существовали без присмотра. Сами по себе ходили, куда вздумается, например, могли на ночь не вернуться в сарай. Такой уклад Аню совершенно не устраивал. Она любила во всем исключительный порядок, и поэтому с утра ее основной задачей было починить деревянную вертушку на двери сарая, чтобы вечером загнать туда расфуфыренных гуляк и надежно закрыть дверь. Федор помогал матери. Он процедил козье молоко и сразу же отнес его баб Нюре на продажу. – Ма! - крикнул он от калитки. - Ты выпустила этих на улицу? – Что?! - встрепенулась Аня. - Кого? Куда? – Ну как кого? Эти пушистые попки уже машут своими веерами на том конце улицы. – Ах ты ж! - в сердцах бросила она на землю камень, которым заколачивала гвоздь вертушки, - я же все дыры в заборе шифером закрыла. – Значит не все, - деловито ответил Федор, поставил на траву у калитки чистую пустую баночку с деньгами внутри и побежал догонять беглецов. Спустя пятнадцать минут двор огласился недовольным кулдыканьем. Раздутые от собственной важности, с гордой осанкой, словно вельможи средневековья, индюки вошли во двор. – Загоняй их в курятник, - скомандовала Аня, - у меня нет ни времени, ни желания бесконечно гоняться за ними. – А там доски почти сгнили и отвалились, - показал рукой мальчик, - боюсь, эта часть забора таких увальней не удержит. Аня тяжело вздохнула, с досадой осматривая ветхий забор и почти развалившийся курятник с дырявой крышей. Все тут уже давно пришло в упадок. – Я дедушке позвонила. Он вечером придет, управится и сказал, глянет, что можно придумать, а пока будем надеяться, что они не догадаются туда лезть. – Да уж, - не отрывал глаз Федя от индюков, - прям, не догадаются. Эти с синдромом бродяжничества. А индюки тем временем кулдыкали да поглядывали на людей, а сами потихоньку изучали все щели в ветхом заборе. Аня погрозила им кулаком, но эта угроза мало испугала птиц серьезно настроенных сбежать. – Ладно, пошли домой, - повернулась Аня, - в обед придем, глянем, сбежали или нет. Как твой животик, сынок? Мышцы уже не так болят? – Неа, - как-то резко смутился Федор и низко опустил голову, - уже почти не болит. – Так, - Аня взяла сына за руку и присела перед ним, внимательно заглядывая в глаза, - а маме кажется, что еще болит. – Нет, мам, правда не болит, - мялся мальчик, избегая взгляда матери. – Сына, - ласково проговорила Аня, - маме надо всегда говорить правду, все, все как есть. – Да я как есть и говорю, - встрепенулся Федя, все еще бегая взглядом по земле, - это ерунда. Даже не болит. – Я слушаю, - мягко, но твердо проговорила Аня. Федя немного обдумал свою речь и, выдохнув, сказал. – У меня, когда я в туалет хожу пописать, вот тут неприятно тянет. Но ничего не болит. Честно-честно! Это я мышцы и там тоже потянул. Он рукой чиркнул себе по паху, показывая, где именно испытывает дискомфорт. – Знаешь, что, - спокойно сказала Аня, вставая, - а давай все же сходим к нашему фельдшеру. Пусть просто глянет и скажет, что все нормально, может, чем растереть посоветует, и все быстрее заживет. Хорошо? Федя не сильно обрадовался такой перспективе, ходить куда-то там, и еще раз кому-то рассказывать, где у него тянет, когда он по-маленькому в туалет ходит. Это было неприятно и неудобно. Но мама была настроена решительно, и успокоила тем, что сегодня на приеме Марин Константинович. Очень приятный фельдшер из Новолабинской. Средних лет, красивый молдаванин, всегда веселый и внимательный к детям. Ни один ребенок из его кабинета не уходит без сюрприза. У Марин Константиновича на все случаи жизни припасены конфетки, печеньки, заколочки, бантики или разные безделушки для мальчишек. Федя решил, что приятным бонусом ему, по крайней мере, будет какая-то вкусняшка. – Ладно, - словно сделал великое одолжение, он своим согласием, махнул рукой. Аня улыбнулась и взяла сына за руку. – Пошли для начала домой. Переодеться надо, и потом поедем в медпункт. – На машине? – Конечно, для этого и права мамка получала. – Ура! - радостно захлопал в ладоши Федя. - На машине! *** Марин Константиновича, к всеобщему сожалению, на месте не оказалось. Он остался в крупной станице. Там идет во всю сезон прохождения медкомиссий к школе и детским садикам. А потому прислали ту, которую, как говорится, не жалко - противную, с вечно злобным взглядом, Бибоевну. Никто не знал имени этого фельдшера, хотя она исправно носила на груди бейдж. Однако никому не было дела до этой злобной женщины. Все старались быстрее выйти из кабинета и стряхнуть с себя ее отрицательную энергетику. Были даже те, кто ходил к баб Нюре с убежденностью, что Бибоевна ведьма и наслала проклятье. Баб Нюра отпаивала впечатлительного клиента вкусным чаем и пыталась, однако, убедить, что у той все в порядке. Это просто такой человек, в жизни всякие бывают, но не ведьма и проклятий ни на кого не насылает. Однако в дни приема этого фельдшера медпункт обычно пустует. – Чего встали? На кушетку прошли, - фыркнула женщина, зыркнув на пришедших из-под слегка припущенных очков. – Федя, идем… - подтолкнула его Анна к указанному месту. – Что болит? Где? – Знаете, он когда в туалет по маленькому пытается сходить у него неприятные ощущения появляются. ­ – Черт знает что, опять ручка не пишет, - женщина нехотя поднялась. Прям, через силу это сделала. – Снимай трусы, - не глядя на мальчика, проскрипела фельдшер. Федя испуганно выпучил глазки на мать и схватился за резинку штанишек. Аня тоже молча качала головой, что надо сделать, раз врач просит. Не дождавшись результата, Бибоевна соизволила повернуться и строго глянуть на маленького пациента. – Ты мне что тут, как девочка ломаться будешь? У меня дел по горло! Десять минут на прием. Мне некогда тут возиться с каждой неженкой. Затем она подняла голову, и досталось уже Ане. – А ты, мать, чего стоишь, рот раззявила? Как курица. Дождетесь вначале, пока совсем плохо не станет, а мне потом чудо вам подавай. Не хочет сам, ты сними штаны с него. – Ничего я не дождался, - зажал в кулак ткань штанишек Федя, - мам пошли. У меня ничего не болит. Он было двинулся в двери, но натолкнулся на мать. Аня поджала губы и с силой развернула сына к Бибоевне, молча, сняла с Феди штаны и повернула. – Покажи, где болит. – Не болит, - Федя от грубого отношения к нему и маме сам превратился в колючку, - тянет сильно, когда…