– Как ты думаешь, каково это – кататься верхом на ките? – спросил он однажды. Мы сидели в приемном отделении, куда меня доставили из-за очередного приступа кашля, и он держал меня за руку. Я тогда еще была умирающей девочкой. – Не знаю, – ответила я. – Я думаю, это все равно что летать на дирижабле. – Вовсе нет! – сказала я, поддаваясь на его уловку. – По-моему, это все равно что ехать на скоростном поезде, только под водой. – Поезд под водой… это субмарина, что ли? – Ага. – А может, удерем отсюда и станем бродячими похитителями скоростных субмарин? – предложил папа. – Но мы же утонем, – сказала я. – Ни в коем случае! – сказал он. – Мы такое придумаем! Мы наденем водолазное снаряжение, а все морские обитатели будут страшно мне завидовать. – Это почему? – Потому что со мной будет Укротительница китов и королева морских глубин. – И кто же она? – Как кто? Моя дочка. Если, конечно, она пожелает, чтобы я ее сопровождал. У меня ведь нет опыта верховой езды. Я закатила глаза, но, сказать по правде, я была без ума от папиных небылиц. Они с легкостью соскальзывали с его языка в любом месте и в любое время, как будто были главами одной большой книги. Неудивительно, что, когда я вернулась из Магонии, папа поверил мне с первой же минуты. Мама, напротив, предпочитает научный подход. Она сразу же взяла у меня кровь на анализ и вскоре обнаружила, что все прежние отклонения от нормы на месте. Под новой оболочкой скрывалась все та же девушка-ошибка. Ее грудина по-прежнему выпирала, подобно вилочковой кости у птиц, а сердце по-прежнему было перекошено набок. Рентген показал, что Бесс Марчон имеет все признаки синдрома Азы Рэй. Несмотря на события последнего года, мама не прекратила своих исследований. Она пятнадцать лет разрабатывала лекарство от астмы, которое тестировала на мышах и тайком давала мне. Разумеется, это в высшей степени противозаконно. Когда она наконец рассказала мне правду, то еще долго смотрела на меня, а потом добавила: «Когда твой ребенок болен, ради его спасения ты пойдешь на что угодно, и никакие законы тебя не остановят. Я бы и не такое сделала». Я говорила, что мама у меня рок-звезда научного мира? Упоминала, что ее команду, вероятно, ждет номинация на Нобелевскую премию? Мыши, способные задерживать дыхание, – это настоящий прорыв в медицине. Возможно, маме и ее коллегам удастся создать универсальное лекарство от астмы, которое параллельно будет защищать человека от содержащихся в воздухе токсинов, позволяя ему часами удерживать кислород в легких. Препараты, которые разрабатывает мамина команда, в основном направлены на лечение наследственных заболеваний, но могут принести пользу и здоровым людям – подготовить их иммунные системы к противодействию химическому оружию. Кто знает, что ждет нас в будущем? Не болезни, так война. Папа с мамой почему-то всегда верили в чудеса. Я вот своими глазами видела невозможное, а они – нет. Или они что-то от меня скрывают? Если Хейуорд и в самом деле здесь, им грозит большая опасность. Она убьет их и глазом не моргнет, если ей дадут такой приказ… Все возможные страхи подтачивают меня изнутри. Но что же делать? Круглые сутки себя изводить? У меня есть еще один повод для беспокойства: родители хотят, чтобы Хейуорд вернулась, я это вижу. Поэтому им лучше не знать о ее возможном визите. Магонцы отравили ей разум, настроили ее против людей. Она не желает иметь ничего общего с утопленниками, даже если эти самые утопленники – ее биологические родители. Иногда мама подолгу стоит во дворе нашего дома и смотрит в небо. Конечно, я ее не виню. По разным не зависящим от нас причинам ни мне, ни Хейуорд так и не удалось стать для нее идеальной дочерью. Папа тоже ждет Хейуорд, но относится ко всей ситуации куда спокойнее. Он, видите ли, нутром чует, что дочка скоро вернется домой. Как, почему – он не знает, у него просто такое чувство. В этом весь папа. В данный момент папа балансирует на стремянке, развешивая по стенам гирлянды, которые смастерил в мою честь. Он совершенно помешался на морских узлах, но никак не научится их завязывать, а рыболовная сеть, которую он сплел из золотых нитей, имеет скорее эстетическую, нежели практическую ценность. Когда я прохожу мимо, он кидает мне на плечо игрушечный якорь. ВСПЫШКА – и я начинаю видеть глазами Кару. Откуда-то издалека доносится непонятное жужжание, и Кару с любопытством прислушивается. Какое-то оно знакомое, это жужжание, но сокола занимает другое: он разглядывает магонский военный корабль, плывущий вдалеке, и перекликается с привязанной к его мачте гигантской летучей мышью. Ее голос звучит странно, с надрывом, так, что хочется заткнуть уши. Может, ей страшно? Кару стрелой летит по направлению к судну, и тут я замечаю черную точку, с быстротой молнии атакующую парус-летучую мышь. Парус вскрикивает от боли, Кару пускается в погоню… – Аза, – говорит папа. – А? Что? – Ты меня слушаешь? – Нет, – отвечаю я, но связь уже прервана. Рывком вернувшись к действительности, я снимаю «якорь» с плеча. Это шоколадка на бумажной цепочке. – Ну ты даешь, – говорю я, стараясь вести себя как ни в чем не бывало. – Я записался в кулинарный кружок, – говорит он. – Теперь могу готовить чудовищные угощения на дни рождения дочерей – надо же как-то применять почерпнутые знания. Раньше папа был худшим поваром на свете, но в последний год его стряпня стала куда сноснее. А может, дело в том, что на борту «Амины Пеннарум» я питалась в основном галетами из птичьего корма. Илай закрепляет на стене растяжку с надписью «АЗА РЭЙ. ВЕРСИЯ 2.0». На вид мы идеальная семья. Если забыть обо всех наших Отклонениях. Спрятавшись вместе с Джейсоном в кухне, я пытаюсь связаться с Кару. Не отвечает. То видение не дает мне покоя… Я подхожу к террариуму и принимаюсь наблюдать за его обитателями, которые то носятся кругами, то ныряют в воду на задержке дыхания. Все они мутанты. Вы подопытные, думаю я. Вы результат эксперимента. Иногда у меня возникает стойкое ощущение, что я тоже результат эксперимента, что чья-то огромная рука растягивает мое сердце из стороны в сторону, чтобы проверить, насколько оно эластично. Джейсон садится напротив с кухонной лопаточкой в руке. – Ты будто воды в рот набрала, – комментирует он. – Воды… в рот… – Покусывая внутреннюю сторону щеки, я молча взываю к Кару. Безуспешно. Мой праздничный торт украшает великолепно исполненное изображение неба. Мастерства Джейсону не занимать. В самом центре сладкого небосвода плывет корабль, а рядом с ним – штормовая акула (я-то думала, Джейсон и вспоминать о них не захочет). По бокам этот шедевр кулинарного искусства расписан созвездиями. – Знаю, у меня нет права жаловаться в свой день рождения, учитывая, что год назад тебе пришлось планировать мои похороны, – говорю я. – Но этот день вечно преподносит нам неприятные сюрпризы, а теперь вот Хейуорд… Еще Кару то и дело видит в небе какие-то странные объекты. А вдруг… Джейсон выводит на торте шквального кита из глазури. Всего пара штрихов, а как красиво вышло! Особенно мне нравится изящный изгиб спины. – Вечером пройдусь по кварталу, оценю обстановку. Джейсон поднимает голову, и в его глазах сверкает незнакомый огонек. – Никуда ты не пойдешь, – говорит он. А потом снова наклоняется над тортом. Может, я ослышалась? Нарисовав напоследок зигзагообразную молнию – вылитый Ван Гог за работой – он наклоняется ко мне, чмокает в губы и приподнимает блюдо с тортом. Неужели он только что поставил точку в споре поцелуем?! Неужели он только что велел мне перестать разыскивать Хейуорд? Да как у него язык повернулся? Во мне вскипает гнев. Он не знает, ему не понять… Тут в кухню вваливаются папа с дудкой-язычком, мама и сестра. И вот мы стоим вокруг стола в темноте, и мои близкие поют «С днем рождения тебя», и горят свечи, ровно семнадцать штук, и впервые за долгие годы не нужно желать, «чтобы я не умерла». Зажмурившись и стиснув зубы, я задуваю свечи, а когда открываю глаза, ловлю на себе взгляд Джейсона. Не могу понять, о чем он сейчас думает. Я разрезаю торт, проводя ножом прямо по кораблю. Джейсону даю кусочек со шквальным китом, родителям вручаю облака, а штормовую акулу приберегаю для Илай. В свою тарелку я кладу кусок с изображением чистого неба, чтобы можно было представить на нем Азу Рэй Куэл и Кару, исполняющих магонские песни. Чтобы можно было представить на нем все то, чего я лишилась. После праздника я провожаю Джейсона до машины, и мы некоторое время молча смотрим в небо. Каждый думает о своем, а может быть, мы оба думаем об одном и том же. Моему взору открывается Магония, ведь она повсюду. Кару не видно, зато не видно и вражеских кораблей. Вон сквозь облака лениво ползет катамаран, вон плывет стадо шквальных китов – слишком далеко, чтобы услышать отсюда их песни, вон круглая желтая луна. Я готова расплакаться. – Смотри, падающая звезда, – вдруг говорит Джейсон, показывая рукой куда-то вверх. Небо рассекает удивительно яркая дуга. Может быть, это послание от одного капитана корабля другому, а может быть – несущаяся сквозь атмосферу глыба. Много и шума и страстей, но смысла ни шиша[5]. – Что с тобой такое? Чего ты не договариваешь? – выпаливает наконец Джейсон, так выразительно изгибая левую бровь, что сразу становится ясно: отпираться не получится. Он будто пробуравил взглядом дыру у меня в черепе и как раз сейчас разгуливает по тем коридорам моего сознания, куда посторонним вход воспрещен. Ну ладно. Хочешь заглянуть мне в душу – пожалуйста. Только она сейчас не в духе. Я спускаю ее с поводка. – Ты специально мной помыкаешь? – Не понял? – Цитирую: «Никуда ты не пойдешь». Позволь объяснить: куда и когда я хожу, это мое дело. Даже если я и правда решу отправиться на поиски Хейуорд, ты меня не остановишь. И чего я так злюсь? Временами Джейсон бывает просто невыносим, это ни для кого не новость. Временами я сама бываю просто невыносима. Но в последнее время он ведет себя как-то иначе…