- Свободная Кабинда! - ответил хор голосов, и зал разразился горячими аплодисментами. Да Кунья некоторое время наслаждался успехом своей речи, а затем сказал: “Нам очень повезло, что сегодня здесь собрались несколько уважаемых представителей прессы. Я с удовольствием отвечу на несколько вопросов. Но только очень немногие - это ведь светский прием, в конце концов. Так что если кто-то хочет меня о чем-то спросить, то это ваш шанс.” Это была Настина минута. Если бы ей удалось сейчас увлечь да Кунью и пробудить его интерес, она могла бы сократить весь процесс знакомства с ним. Но чтобы это сработало, она должна была быть последним человеком, с которым он говорил, и, следовательно, самым свежим в его памяти. Поэтому она ничего не сделала, когда серьезная женщина, стоявшая прямо перед помостом, подняла руку и сказала: “Паскаль Монморанси из "Монд". Мой вопрос к вам, месье да Кунья, заключается в следующем: в течение многих лет ФЛЕК-ФАК, организация, которую вы представляете, как и ваш отец до вас, поддерживала применение насилия в качестве средства достижения свободы Кабинды. Как вы лично относитесь к вопросу о насильственных действиях?” Да Кунья сделал пару глубокомысленных, одобрительных кивков, когда ему задали этот вопрос. Теперь он ответил: - "Я придерживаюсь своей личной веры в стремление к переменам мирными, политическими средствами, поэтому я не сторонник насилия. Но я понимаю, что когда условия жизни становятся невыносимыми, то некоторые люди чувствуют себя вынужденными бороться за свою свободу. Так было на протяжении многих веков. Так было с народом Франции, когда он восстал против дома Бурбонов в 1789 году и когда он оказал сопротивление нацистским оккупантам своей страны во время Второй мировой войны. Поэтому я не буду осуждать тех, кто сейчас находится в моей стране и хочет воевать, хотя и советую им, что их действия должны быть соразмерны и никогда не должны быть направлены против невинных людей. Этого я никогда не смогу простить.” Небритый мужчина в потертом вельветовом костюме и ослабленном галстуке представился как Питер Гильден из лондонской "Дейли телеграф“, а затем сказал:" Разве это не еще один способ сказать, что вы не хотите пачкать руки, но вы не возражаете, если кто-то другой сделает это за вас? Конечно, вы не можете надеяться убедить ангольское правительство отдать самую ценную провинцию во всей своей стране, просто силой аргументации.” Настя видела, что этот вопрос вызвал у да Куньи раздражение, но вспышка гнева в его глазах быстро сменилась юмором, когда он спокойно ответил: “Как это такая вежливая нация, как Британия, может создать такое грубое учреждение, как британская пресса?” Гильден продолжал настаивать, не обращая внимания на смех вокруг. - “Мы не грубы, Мистер Да Кунья, просто независимы. Как любитель свободы, вы, конечно, приветствуете это.” “До определенного момента, - ответил Да Кунья, очень по-французски пожав плечами и надув губы, чем вызвал еще больше улыбок у слушателей. - “Но, отвечая на ваш первоначальный вопрос, я не считаю, что насильственные действия являются существенной предпосылкой для смены режима или национальной независимости. Я думаю, что наступает момент, когда несправедливость ситуации становится невыносимой для всего мира, и тогда изменение становится единственной возможностью. Насилие не положило конец апартеиду в Южной Африке. Берлинская стена рухнула без единого выстрела. И ни в Южной Африке, ни в Восточной Германии не было нефти, которая, как мы все знаем, способна привлечь внимание Запада. И последний вопрос . . .” Это была Настина минута. Она изобразила на лице свою самую ослепительную улыбку, подняла руку, молясь, чтобы да Кунья заметил ее, и с облегчением обнаружила, что она тоже может привлечь к себе внимание, когда захочет. “Вон та дама в зеленом платье, - сказал да Кунья, глядя прямо в глаза Насте. - Мария Денисова, - сказала она, глядя прямо на него. - Простите меня, Месье да Кунья, я не являюсь представителем прессы, но у меня есть к вам один вопрос.” Он одарил ее очаровательной улыбкой, обнажив идеальные, ослепительно белые зубы, и Настя действительно почувствовала, как полные зависти женские взгляды впились ей в спину, когда да Кунья сказал: "Я горжусь своей кабинданской кровью, но я также наполовину француз, и поэтому для меня совершенно невозможно отказаться от просьбы красивой женщины. Пожалуйста, мадам, задавайте свой вопрос.” “Вообще-то я мадемуазель, - промурлыкала Настя, бесстыдно кокетничая и провоцируя еще большую молчаливую ярость. “В таком случае мне тем более невозможно сказать "нет".” “Очень хорошо. Мой вопрос таков: вы являетесь лидером политического движения За свободу в Кабинде и создателем Фонда Кабинда. Можем ли мы тогда предположить, что вы будете первым лидером свободной Кабинды? В конце концов, вы пойдете на столько хлопот из-за Кабинды, что это было бы вполне естественно.” Настя самым милым образом обвинила да Кунью в том, что он хочет устроить государственный переворот, и она почувствовала внезапное напряжение в комнате и, во второй раз, сдерживаемый гнев, за которым быстро последовал явно легкомысленный юмор. - Что за вопрос!- воскликнул Да Кунья. - “А вы уверены, что на самом деле не английская журналистка?- Он позволил своему смеху утихнуть, прежде чем продолжил: - Я отвечу вам так: я не принц в изгнании, ожидающий, когда его народ одобрит меня. Я человек, который мечтает принести свободу и демократию на родину, из которой он уже давно был исключен. По этой же причине я должен принять волю кабинданского народа. Если они однажды выберут меня своим вождем, это будет величайшая честь, которую я когда-либо получу. Если они этого не сделают, то знание того, что я помог им дать право выбора, будет достаточной наградой. Бенджамин Франклин никогда не был президентом Соединенных Штатов Америки, но его место в истории так же надежно, как и те, кто им был. Для меня было бы честью стать Бенджамином Франклином Кабинды.” То, что да Кунья мог сравнить себя с одним из отцов - основателей Америки, было признаком его высокомерия, и столь же убедительным доказательством его харизмы были восторженные аплодисменты зрителей. Да Кунья склонил голову в знак благодарности, затем сошел с помоста и направился прямо к Насте. “А вы точно не репортер?- спросил он с очередной ослепительной улыбкой, рассчитанной на то, чтобы заставить трепетать любой женский животик. “Совершенно уверена, - сказала Настя, напомнив себе, что она так же искусна в манипулировании самцом этого вида. - “Но я признаю, что у меня была причина задать свой вопрос.” - Помимо привлечения моего внимания?” "Может быть." Настя слегка пожала плечами и надулась. “Так какова же была ваша причина?” “Это был практический, деловой вопрос.- Эти слова и ее прямой, серьезный тон были совсем не такими, как ожидал да Кунья. - “Как я уже сообщила вашему ведомству, я выступаю в качестве представителя и консультанта ряда очень богатых людей. Моя работа заключается в поиске интересных инвестиционных возможностей, таких как работа молодого художника, который вот-вот станет звездой; или недвижимость, которая официально не продается, но владелец которой открыт для предложений . . . или страна, которая еще не существует, но которая может заработать очень много денег для любого, кто осмелится поддержать ее с самого начала.” “И вы хотите знать, являюсь ли я надежным капиталовложением?” “Именно. Мои клиенты должны знать, что вы будете в состоянии выполнить свои обещания, как только Кабинда освободится. Они не хотят, чтобы кто-то еще пришел и сказал: "Извините, сделка отменяется.’” “Вы имеешь в виду кого-то, кто им ничего не должен?” “Это только один из способов выразить это. Итак, мой вопрос остается открытым: какую гарантию вы можете дать, что добьетесь независимости Кабинды, или что вы возглавите новую нацию, когда она завоюет свою свободу?” “Хм . . .- да Кунья сделал паузу, и Настя поняла, что на этот раз он не выступал и не пытался создать какой-то особый эффект. Он искренне взвешивал, до какой степени ему следует серьезно относиться к ней и ее потенциальным покровителям. - “Это действительно важные вопросы, - сказал он наконец, - и они заслуживают серьезных ответов. Сейчас я должен позаботиться о других своих гостях, и я занят встречами с потенциальными сторонниками весь завтрашний день и большую часть послезавтрашнего. Так что, может быть, вы присоединитесь ко мне за ужином через два дня, и я сделаю все возможное, чтобы дать вам правильные ответы.” “Это звучит как восхитительная идея. Настя улыбнулась, просто чтобы дать ему понять, что это не просто бизнес, и да Кунья ответил ей тем же. “Значит, пора ужинать, - сказал он. Точно так же, как столица Мексики-Мехико, так и столица Кабинды—фактически, ее единственный крупный город - также называется Кабинда. Он стоит на мысу, который вдается в Атлантику, как чахлый большой палец. Джек Фонтино пробыл в Кабинде меньше месяца, и его уже так тошнило от этого места, что он едва удерживался, чтобы не выйти из своего душного кабинета, где единственный древний вентилятор, слишком старый и дряхлый, чтобы вращаться с любой скоростью, был единственным, что шевелило, не говоря уже о том, чтобы охлаждать воздух,—через равнину грязи и пыли, усеянную ржавыми контейнерами и выброшенными на берег корпусами, служившими причалом, на единственную длинную пристань, у которой могли причаливать корабли любого размера, и прямо в кишащее акулами море. Было десять вечера, а это означало четыре часа пополудни, когда он возвращался домой, в Хауму, штат Луизиана, где его офис в "Лароуз Ойл Сервис", его "Шевроле Сильверадо" и дом, который он делил со своей женой Меган и тремя детьми, были не только кондиционированы, но и почти охлаждены. Джек мог бы быть там и сейчас, если бы не был настолько глуп, чтобы принять то, что его босс Бобби К. Бруссард клялся одновременно повышением по службе и прекрасной возможностью. "Отправляйся в Африку, это новая граница", - сказал тогда лживый ублюдок. “Мы хотим, чтобы вы открыли наш офис в Анголе.” Джек знал парней, которые работали в Луанде, и они сказали, что все в порядке. Там были приличные отели, пляжные клубы, бары, где можно было купить любую импортную выпивку, какую только пожелаешь. Конечно, цены были сумасшедшими, но какое это имело значение, когда вы были на расходах? Но Джека не послали в Луанду. Нет, Би-Кей выяснил, что большая часть ангольской нефти находится на севере, за пределами Кабинды. Так что, если бы "Лароуз Ойл Сервисез" смогла войти в Кабинду раньше других компаний, предоставляющих услуги для морских буровых установок, у них был бы кэптивный рынок. Только когда Джек добрался до Кабинды, он обнаружил, что есть причина, по которой все остальные до сих пор находятся в Луанде. Это место было просто свалкой. Большинство домов представляли собой не более чем лачуги, а трехэтажное здание с ржавыми металлическими окнами и грязной побелкой, облупившейся по бокам осыпающихся стен, представлялось местным жителям роскошным офисным комплексом. Что же касается проведения здесь серьезной операции по снабжению на шельфе, то забудьте об этом. Правительство строило планы строительства нового причудливого порта и нефтяного терминала в нескольких милях от города. Они разместили веб-сайт с картами, показывающими, где находятся глубоководные причалы, док для ремонта буровых установок и склады. Но им еще предстояло воткнуть в землю одну лопату или зацементировать один кирпич на другой. Здесь человек может умереть от старости, ожидая, пока все будет сделано. Забудь о маньяне, это было слишком рано для твоего типичного кабинданца. Но Джек не мог заставить людей в головном офисе понять это, так же как не мог заставить их понять, что он на шесть часов опережает луизианское время, и именно поэтому он начал свой рабочий день около обеда, а затем оставался на работе до одиннадцати часов вечера или даже до полуночи, просто чтобы быть на том конце линии, когда кто-то попытается ему позвонить. Рабочие вечера тоже были чуть менее жаркими, что тоже помогало.