— Синьоры, а вы читали протокол с информацией о некоем Бернардо Баджо, который составили мы с Джимонди? Баджо был последним, кто общался с супругами Брульи, и по результатам технического анализа в момент преступления находился в ста километрах от Париоли. Ей ответил Мильорини: — Конечно, Сабина. Кстати, протокол просто великолепен. — Благодарю. Вы позвонили той женщине, к которой он тогда ездил? — Нет, ведь она могла сразу же предупредить подозреваемого. Пока что мы полагаемся на информацию технических средств. По этому ответу Сабина поняла, что Нардо все еще под подозрением, и продолжила: — Тогда о чем мы говорим? Гайя врала и мужу, и всем вокруг, потому что хотела казаться добропорядочной женушкой, которой вовсе не была раньше и вовсе не стала, мир праху ее. На самом деле после суши она отправилась развлекаться с человеком, о существовании которого догадывались ее подруги. Этот некто оставил у нее на теле кучу засосов. А муж обнаружил синяки, когда они в последний раз занимались любовью, и усыпил ее снотворным, чтобы беспрепятственно проверить ее телефон. Мы прекрасно знаем, что в любом телефоне всегда что-нибудь найдется. Потом он стер весь компромат, чтобы скрыть причину, по которой обзавелся рогами, и положил конец всему этому фарсу. Просто и прямолинейно. Мильорини возразил слегка осипшим голосом: — Молодчина. А как насчет презерватива? — Вы меня об этом спрашиваете? Насколько я понимаю, теперь это забота мобильной бригады… И будь начеку, Марко, потому что на этом месте прокуратура тебя и сместит, если немедленно не найдется виновный. Тут решительно вмешался комиссар полиции: — Доктор Монделло, прошу вас, давайте не будем впадать в излишества. Ваши недочеты лежат в другой плоскости, и думаю, что вы признаете их без проблем, как положено, то есть интеллигентно. — Ну да, еще бы! К примеру, корм, который я обычно даю своему коту и который вдруг почему-то выжег его изнутри и заставил выблевать все кишки. Если доходило до петли, Сабина могла стоять твердо, и оба ее коллеги это прекрасно знали. Они опять быстро переглянулись, видимо, договариваясь не опускать нож гильотины. Комиссар полиции снова заговорил: — Это прискорбное событие, доктор Монделло, и, уверяю вас, мы сделаем все возможное, чтобы выяснить, как это произошло. Однако не забывайте, что мы — полицейские, мы — следователи; мы должны всегда иметь ясную голову и никогда этой ясности не терять. Ваш комиссариат блестяще вел дела в недавнем прошлом, и наши враги, а первым делом представители власть имущих, умеют мстить исподтишка. Нам не следует обязательно связывать этот факт со следствием по делу супругов Брульи или с проблемами личного характера, так сказать, «частными». Вы это тоже хорошо понимаете… — Я все понимаю. Только вот до сих пор не поняла, что так не понравилось прокуратуре в моей работе. — Расследование велось в спешке, и, учтите, я думаю точно так же. И доктор Мильорини тоже получил свою долю упреков, потому что первичный осмотр места преступления делала его бригада. И гильза никак не могла отыскаться через две недели, это дискредитирует всю организацию. Мильорини кивнул и, выждав момент, когда комиссар полиции на него не смотрел, подмигнул Сабине. Она слабо улыбнулась, сочтя это искренним сочувствием. А их начальник продолжал: — Однако, доктор Монделло, не забывайте о том, что заключительный отчет с решением о закрытии дела вы написали задолго до того, как была найдена гильза. Я его читал, это заключение профессиональное и прекрасно изложенное, но, несомненно, преждевременное и слишком поспешное. Куда вы так торопились? Если не хотели продлить прослушку, вам было достаточно ее не запрашивать и спокойно ждать развития событий. — Я сочла достаточными данные, собранные техническими службами. Последующие сопоставления подтверждают мою правоту. — Я с этим не согласен, доктор, и мне очень не нравится, что вы так упрямо настаиваете на своем. И потом, если единственный подследственный вдруг сам является в комиссариат, чтобы дать показания, это отнюдь не говорит о дальновидном руководстве следствием. Я надеюсь, хоть с этим вы согласны? Сабина ничего не ответила. Не было смысла убеждать начальника, что этот загадочный Нардо был достаточно ловок, чтобы преподать им всем уроки уголовного расследования. Но она все еще была в игре, а когда падаешь в пропасть, нет смысла переживать о плохо выглаженном костюме. Она догадывалась, что будет наказана за то, что собиралась сказать, — и все-таки не удержалась: — А каким образом, доктор, мои взаимоотношения с доктором Плачидо повлияли на ход дела? Да, конечно, может быть, я и поспешила с выводами, но я могу назвать многих следователей, допускавших пробелы и даже целые провалы в расследовании, гораздо серьезнее недочетов в деле супругов Брульи и также под вашим блестящим руководством. Но они спокойно руководят своими отделами без всяких проблем и затруднений… В этот момент засветился экран ее телефона: это был входящий вызов. Сабина вздохнула и подняла телефон так, чтобы ее собеседникам было видно имя звонящего: Роберто Плачидо. В наступившей тишине она вдруг поняла, что сейчас очень поспособствовала крушению собственной карьеры в полиции. Лицо командира мобильной бригады обрело оттенок лежалого трупа; казалось, он вообще лишился дыхания. А комиссар полиции, наоборот, вдруг развалился в «кожаном кресле курсанта», как он сам иногда в шутку называл свое седалище, и улыбнулся. Через несколько секунд он попросил Мильорини выйти. Подождав, когда дверь за ним закроется, заговорил очень высокомерно, словно преподавая урок выдержанности и превосходства, который Сабина никогда не забудет. И то, что он стоит во главе полиции столицы, да и всей Италии тоже, безусловно, в его глазах оправдывало такой тон. — Сабина, я позволю себе обратиться к тебе на «ты». Я сейчас скажу тебе одну вещь, но учти, что тебе не будет позволено дать никакого другого ответа, кроме как «спасибо, доктор». Ты очень много сил отдала полиции, это всем нам ясно. И результат достаточно скоро не заставит себя ждать. Поверь мне, нынче я не могу исключить, что однажды ты займешь мое место, если снова поднимешь голову и будешь так же, как и раньше, отдавать годы этой проклятой профессии, которую мы все, как ни странно, так любим. Ты молода, предприимчива, ты многому научилась и добилась блестящих результатов на всех фронтах. И пусть не говорят, что из-за нашей чертовой профессии ты должна себя в чем-то ограничивать или идти только приятными дорогами. А чем ты занимаешься в свободное время и с кем его проводишь — это не мое дело. И не должно становиться моим делом, потому что я об этом вообще не желаю знать. Вплоть до последних дней ты вела себя очень умно, хотя и возбуждала зависть — чувство, которое всегда сопровождает людей неординарных. Сабина кивнула и мысленно продолжила: «А потом по собственной наивности понаделала ошибок. Не знаю, почему ты их понаделала, и знать не хочу, но если ты на службе, то, что бы ни случилось в твоей личной жизни, ты не имеешь права делать поспешные выводы, а прежде всего — не отвечать на звонки заместителя прокурора, который звонит по делу, порученному тебе. Тем самым ты делаешь шаг от простой ошибки к отстранению». — На твое счастье, в предназначенном тебе кресле сидит старый мент, у которого две дочери-подростка. Старый мент знает, как устроен этот мир, и никогда ни во что не вмешивается без видимых причин. Я отстраняю тебя, Сабина, от руководства комиссариатом, чтобы дать тебе право не отвечать вот на такие звонки и не встречаться с тем, с кем встречаться не хочешь. А если телефон продолжит названивать и если в твоей жизни случится еще что-нибудь ужасное, приходи к старому менту. Уверяю тебя, что виновный, кто бы он ни был, за это заплатит. Сабина почувствовала, что сейчас расплачется. Но не расплакалась, а тихо прошептала: — Спасибо, доктор… 6 Доехав до улицы Винья Мурата, Сабина не обнаружила парковки перед входом, который искала. Тогда она доехала до ближнего супермаркета и со вздохом оставила машину там. Придется пройтись пешком, а в ее состоянии, особенно в смысле психики, это чрезмерная нагрузка. Она без труда узнала апартаменты, описанные в рапорте Джимонди: беспорядочные и очень необычные постройки в стиле ретро. Да, жить здесь было бы здорово, тем более что ей очень не хватало любимой Мантуи, и она бы душу отдала, чтобы работать и жить в таком вот благородном месте, особенно в тяжелый жизненный период, который у нее настал. Ворота были открыты. Сабина вошла, и дальше ее повел запах, исходивший из двери на первом этаже: свежий и притягательный аромат настоянных на лаванде духов. Она не была до конца уверена, что нашла нужную квартиру, потому что никаких табличек на дверях не было, но решила рискнуть и позвонила в колокольчик. Дверь открыл Нардо в зеленой врачебной робе. Физиономия у него была мрачная. Он несколько секунд внимательно в нее вглядывался, потом узнал, но, как ни странно, угрюмое выражение не сошло с его лица. — Привет, Сабина. Милости просим. — Здравствуйте, синьор Баджо. Прошу прощения, что не предупредила. — Я тебя прощу только в том случае, если будешь говорить мне «ты». Пожалуйста, входи. Он провел ее в большую прихожую, видимо, служившую залом ожидания. Там группами стояли штук десять кресел белой кожи с откидными сиденьями, и при каждой группе свой столик. Два кресла были заняты ожидающими. В углу располагалась «зона комфорта», как в салонах красоты, с разными напитками, травяными отварами, закусками и большими керамическими чашками. С другой стороны комнаты винтовая лестница вела на верхний этаж. Все выглядело чисто, профессионально и очень уютно. Сабина сразу почувствовала себя как дома. Нардо закрыл дверь и остановился перед ней, вблизи оказавшись лишь чуть-чуть выше ее ростом. Каждой клеточкой он излучал энергию, как и в первую их встречу. Губы еле заметно улыбались, а глаза так сияли, что могли бы, наверное, пробить своим светом облака. — Мне готовиться к наручникам, или ты пришла с визитом вежливости? Сабина спокойно улыбнулась, чего с ней не бывало уже много дней. — Пока что никаких наручников. Но если у тебя найдется для меня минут пять, я бы воспользовалась твоими услугами. — Ну ладно, осмелюсь предположить, что тебе и вправду нужно лечение. — Знаю. — Прекрасно, Сабина. Ты, наверное, догадываешься, что у меня обычно назначено много встреч. Но по утрам бывает гораздо спокойнее. Возвращайся часа через два, или, если хочешь, подожди здесь. — Если не возражаешь, я подожду. — Наоборот, я очень рад. Все, что ты видишь, в твоем распоряжении. Отдохни, расслабься, а потом я тобой займусь. Он подарил ей одну из своих ослепительных улыбок и исчез в смежной комнате, где его ожидала какая-то девушка, лежа на коврике, напоминавшем татами. Сабина глубоко вздохнула и огляделась. Обе женщины, ожидавшие своей очереди, подняли глаза и кивнули в знак приветствия. Одной, с перевязанным ухом, было лет тридцать; все ее тело покрывала разноцветная татуировка, глаза смотрели печально. Вторая, лет шестидесяти, изысканно улыбнулась. Обе сразу же снова уткнулись в свои журналы и больше не обращали на нее внимания. Присутствие Нардо обострило все ее чувства, и потому она только сейчас различила звучащую откуда-то ненавязчивую музыку, а точнее — божественный голос Стинга. Слева возвышался до самого потолка книжный стеллаж, где было все, что душе угодно, на любой вкус. На Сабину книги действовали, как мед на медведя. Она подошла к стеллажу и увидела с почтением вставленные в фоторамку напечатанные шелкотрафаретной печатью слова Франческо Петрарки: «Поскольку ты не считаешь меня свободным от всех людских ошибок, то знай, что мною снова овладела ненасытная жажда, которую до сего дня я не могу, да и не хочу обуздать. Ты, верно, ждешь, что я скажу тебе, что это за болезнь? Так вот: я не могу насытиться книгами». Будучи воспитана на классике, Сабина много часов посвятила чтению тосканского поэта, но такого письма не помнила. Эта фраза еще больше успокоила ее и помогла преодолеть все колебания, которые мешали ей обратиться к Нардо раньше: она поняла, что находится именно в том месте, куда должна была попасть. Пробежала глазами названия книг, очевидно, расставленных по тематике. Слева стояли публикации по холистической медицине и близкие к этой теме, справа расположилась художественная литература, по большей части классика. Тут были Пруст, Толстой, Д’Аннунцио, Макиавелли и более современные авторы, как Вирджиния Вулф, Фаллачи, Шарлотта Линк… И ей вдруг стало уютно, как дома. А по центру стояли книги великолепной белой серии: несчетное количество трудов по антропологии, зоологии и смежным наукам. Сабине стало интересно, да и как могло не стать? Но она решила не доставать книги со стеллажа, а просто наслаждаться тем спокойствием, которое, казалось, вливается в сосуды просто так, без малейшего усилия. Налив себе в чашку кипятка, выбрала для заварки смесь фенхеля и имбиря и уселась в одно из кресел, которое оказалось очень удобным. Сабина мгновенно заснула и проспала как убитая около полутора часов, чего с ней давно уже не случалось. Когда она проснулась, зал опустел, только Стинг по-прежнему был безупречен в своем мастерстве заклинателя душ. Отвар, к которому она так и не прикоснулась, остыл, и она встала, чтобы долить в него горячей воды. Краем глаза заметила, что по винтовой лестнице кто-то спускается, остановилась и помахала рукой. Это оказалась молодая симпатичная девушка в белом махровом халате. Они улыбнулись друг другу, и Сабина пропустила девушку вперед, чтобы та могла воспользоваться «зоной комфорта». Девушка снова улыбнулась ей и упорхнула наверх, как бестелесное создание. Сабину одолели сомнения: что там находится наверху, тоже лечебные кабинеты? Или девушка была подругой хозяина, судя по фамильярности, с какой она передвигалась по дому? Спустя несколько секунд из двери еще одной комнаты показался Нардо. Он проводил к выходу какую-то даму в возрасте и почтительно с ней распрощался. Потом серьезно обратился к Сабине: — Ну, вот и я. Теперь я весь твой наконец-то. Располагайся. Он провел ее в центральную комнату, где стоял письменный стол с компьютером, указал на белую медицинскую кушетку и велел лечь, пока он моет руки над умывальником. Она отказалась и уселась на краешек кушетки, но Нардо убедил ее своей неотразимой улыбкой и, осторожно положив ей одну ладонь на грудину, а другую под затылок, мягко уложил на спину. Сабина подчинилась и уловила исходящий от него аромат каких-то заморских эфирных масел, чистоты, безукоризненного профессионализма и совершенно непристойной самоуверенности. — Нардо, подожди, на самом деле я просто хотела с тобой поговорить… — Я знаю, зачем ты пришла, Сабина, но для начала позволь мне немного тебя полечить. — Мне не хочется отнимать у тебя время, и потом, у меня нет с собой денег, я хотела только… — У меня на это утро больше не назначено пациентов. Расслабься и позволь мне с тобой поработать, ты в этом нуждаешься… А деньги меня мало интересуют. Прошу тебя, доверься мне. Начало лечения было болезненным: Нардо уверенными движениями сначала размял ей мышцы шеи, а потом принялся слегка их растягивать. Прошло несколько минут — и Сабина полностью расслабилась под волнообразными движениями его рук и постепенно вошла в состояние почти экстаза. Она заснула, а может, впала в транс и не могла бы сказать, сколько прошло времени. Проснулась она с таким ощущением, что умерла и снова воскресла. Нардо сидел возле нее на диванчике и читал какую-то книгу. Теперь отовсюду тихо доносился мягкий, убаюкивающий голос Пола Маккартни; он говорил о небесах Калико и о вечной любви[9]. Увидев, что она проснулась, Нардо снисходительно произнес: — С возвращением, Сабина. Постарайся спокойно сесть и скажи, как ты себя чувствуешь. Она смутилась и послушно, очень медленно пошевелилась, чтобы сесть. Потом повертела головой, закрыла глаза и выдохнула: