— Ничего не говорят. Тетя Женя мнется в нерешительности. Подбирает слова. — Твоя мама сказала, ты была беременна и потеряла ребенка. Значит, ей все известно. Жаль, я бы не хотела, чтобы она знала. Видимо, мама в порыве ссоры все ей вывалила. — Да. Смысл врать и отпираться, если она уже все знает? — Очень жаль, что так получилось. — Очень жаль, что я забеременела от Никиты? Вы, наверное, это хотели сказать? Пожалуй, нет, я не хочу играть в вежливость с тетей Женей. Для чего? Она самая настоящая змея, которую моя семья пригрела на груди. Я не буду с ней церемониться. У нее паталогическая ревность к единственному сыну, и в каждой девушке она будет видеть угрозу того, что она собьет Никиту с пути истинного: а именно с футбола. — Нет, я хотела сказать: жаль, что потеряла ребенка. Но если говорить о беременности, то я считаю ее несвоевременной и, честно говоря, я в шоке! Последнее она произосит очень пылко. Наконец-то ее истинные эмоции прорываются наружу. — Зачем вы пришли? Игра в вежливость и сострадание мне уже надоела. Пускай быстрее выкладывает, что ей от меня нужно и убирается. Видеть ее не хочу. — Я хотела с тобой поговорить. — Мы с Никитой расстались, — предвосхищаю тему ее разговора. — Не переживайте, я больше не буду мешать ему на пути к всемирной славе. Тетя Женя игнорирует мой тон. — У Никиты сейчас тоже сложный период, он сам лежит в больнице в Германии. Ему будут делать операцию на колено, потом его ждет долгий период восстановления и реабилитации. Он должен привести ногу в надлежащую форму к первому марта, когда начнётся новый футбольный сезон. — К чему вы мне это говорите? — К тому, что не надо его сейчас дергать. Звонить ему, писать, плакать в трубку. — Я не звоню ему. Тетя Женя не вызывает во мне ничего, кроме раздражения. Даже представить не могу, что раньше я ее очень любила. — Я понимаю весь ужас произошедшего с тобой. Надеюсь, этих тварей найдут и накажут. Но, пожалуйста, я прошу тебя, Лиля, не сообщай сейчас Никите о том, что с тобой случилось. Особенно про беременность. Даже если это действительно его фан-клуб, Никита же не виноват. Мой сын не может нести ответственность за действия своих поклонников. К горлу подступает отвращение к тете Жене. Я потеряла нашего с Никитой ребенка, ее внука, а все, что заботит эту женщину, — футбольная карьера сына. — Так Никиту все равно будут допрашивать, и он узнает. В том числе про беременность. — Никиту не будут допрашивать. Я договорилась со следователем. Слова тети Жени поражают меня, словно гром и молния. Она что, дала следователю взятку? Чтобы он не допрашивал Никиту? Я молчу, не находя слов. Это изумительно — насколько тетя Женя цинична. — Если ты и правда любишь моего сына, то сделай так, как я прошу. Не говори ему ничего. Меня тошнит от омерзения. Страшно подумать, что моя семья столько лет дружила со Свиридовыми. — Я не скажу ничего Никите. Но не потому что вы меня об этом просите. И не потому что я его люблю. А потому что слышать, знать его не хочу, — цежу сквозь зубы. — Убирайтесь вон! Тетя Женя снова улыбается. — Ты большая молодец, Лилечка. Поправляйся. Она поднимается со стула и спешит к двери. — Это был ваш внук! — не сдержавшись, выкрикиваю ей в спину. Замирает, схватившись за дверную ручку. Оглядывается. — Я уверена: у меня ещё будут внуки. В подходящее время и запланированные. А не по залету и сейчас, когда моему сыну нужно думать о карьере. Тебе, милая, тоже не помешало бы подумать об учебе и работе. Успеешь ещё родить. Тетя Женя уходит, оставив меня в звенящей тишине. Слезы бегут по щекам, а в висках стучит: «Ненавижу, ненавижу. Ее, Никиту, всю их семью. Ненавижу. Не хочу их видеть, не хочу их знать. Никогда не хочу». Глава 46. Цветок лилии Никита Германия встречает сыростью и холодом. Примерно такое же состояние у меня в душе. Ничто не приносит радости: ни контракт с мюнхенским клубом, ни зарплата, указанная в нем, ни строчка, что я главный нападающий основного состава. В груди так больно ноет, что выть раненным зверем хочется. В первый же день в гостинице напиваюсь. Я давно не употреблял ничего крепче вина или шампанского, а тут опрокинул в себя почти полную бутылку виски. Рассчитывал забыться, а все равно думал о ней, о Лиле. Мне так ее не хватает, что выворачивает наизнанку, рвет в клочья. Сердце болит настолько сильно, что хочется вырвать его на хрен из груди. Зачем оно мне вообще? Только силой воли заставляю себя собраться и заняться делом: снять квартиру и поехать в Берлин в хорошую клинику. Не знаю, как сердца, а ноги точно могу лишиться, если срочно не начну приводить колено в порядок. Мне предлагают сделать операцию, я соглашаюсь. Каждый день чем-то стараюсь себя занять, чтобы не думать о Лиле, но она все равно просачивается в голову. Если не когда я бодрствую, то когда я сплю. Лиля снится мне. Моя красивая сексуальная Лиля. Во сне я обнимаю ее, целую. Мне так хорошо с ней, что не хочу просыпаться. А открыв глаза, снова ненавижу себя и весь белый свет. Порываюсь позвонить ей. Хватаю телефон в руку и тут же отбрасываю, не зная, что сказать. Да что я вообще могу ей сказать? Любые мои слова будут звучать глупо и жалко. Я сам все разрушил. Осознанно выбрал карьеру, а не ее. Мне и жить с этим выбором. Но я не мог поступить иначе. Просто не мог. Если бы остался в Москве, то всю жизнь бы потом жалел. Я так долго шёл к тому, чтобы стать профессиональным футболистом. Я не мог сделать иной выбор. В конце января у меня день рождения. Мне исполняется двадцать лет. Я праздную в одиночестве. Как дурак, весь день наивно жду поздравления от Лили. Его, конечно же, нет. Она вообще очень давно не заходила ни в мессенджеры, ни в соцсети. Чем занимается целыми днями? Учится? Гуляет с друзьями? Или ходит на свидания с парнями? От последней мысли с ума схожу, задыхаюсь. Представляю Лилю с каким-то другим парнем, да хоть с тем же Вовой, и убивать хочется. От злости бью кулаком по деревянной двери до тех пор, пока соседи не вызывают полицию за нарушение тишины. В полицейском участке, где мне выписывают штраф, понимаю, что пора прекращать эту паранойю. Иначе какой смысл в том, что я сюда приехал, если все время хочу назад? Усилием воли запрещаю себе ностальгировать. Каждый день отвлекаю себя чем-то: то немецкий учу, то тренируюсь, то делаю специальные упражнения для ноги. Даже начинаю ходить в бары и знакомиться с девушками. Ни с кем ничего не получается, ни одна меня не цепляет, но так получается немного отвлечься. Середина февраля. Наступает день рождения Лили. Я все-таки звоню ей, чтобы поздравить с двадцатилетием. Один раз, второй, третий. Она не берет. Я знаю, что у Лили телефон всегда с собой. Не может быть такого, что она его куда-то забросила и не слышит входящие звонки. Специально не отвечает, догадываюсь. Не хочет разговаривать со мной. Но я все равно настойчиво звоню каждые пять минут. И наконец-то слышу долгожданное: — Алло. Одно это слово из четырех букв вонзается в меня острой стрелой. Делаю глубокий вдох и хватаюсь за стол, чтобы не упасть. — Привет, — выдавливаю напряжённо. В горле встал ком и не дает сглотнуть. — Привет. Пауза. Лиля шумно дышит в трубку, я тоже. — С днём рождения, Лиль, — произношу то, зачем звоню. — Спасибо. Зажмуриваюсь. Как же больно. Я столько всего хочу сказать Лиле, а в то же время не нахожу слов. Совсем не нахожу. Мы оба молчим. Я понимаю, что ей так же тяжело, как и мне. — Лиль… — набираюсь смелости. — Послушай меня, пожалуйста. Я очень виноват перед тобой. И я не могу себе простить то, как поступил с тобой. Но я не мог иначе. Правда не мог. Я шел к этому всю жизнь. — Я знаю. — Лиля, ты изумительная. Ты неповторимая. Ты непревзойденная. Ты лучшая. С тобой, как ни с кем. Прости меня, пожалуйста, Лиль. Прости, если можешь. Я сползаю по стене. Сквозь зажмуренные глаза проступают слезы. Лиля долго молчит в трубку, шумно дыша. А потом произносит дрогнувшим голосом: — Я прощаю тебя, Никита. Больше нас ничего не связывает. Будь счастлив. Через несколько секунд молчания Лиля кладёт трубку, а я с громким криком разбиваю телефон о стену. Она попрощалась со мной и отпустила меня. Не тогда мы расстались, когда я в своей квартире после сумасшедшего секса сказал, что уезжаю в Германию. Мы расстались сейчас. И точку поставила Лиля. Потому что скажи она, что скучает и хочет меня видеть, я бы примчался первым же рейсом. Прощение Лили успокаивает меня. Мне будто не хватало его. Гложило, что Лиля обижена, что между нами осталась недосказанность. А теперь все встало на свои места. Мы отпустили друг друга. Отныне каждый пойдёт своей дорогой. Вот только все равно нестерпимо больно. Вот только все равно жить не хочется. Первое марта. Официальное начало нового футбольного сезона. Мне удалось восстановить колено, я могу в полной мере бить мяч левой ногой. Скоро первая тренировка с новым клубом. Переживаю, конечно. Хотелось бы, чтобы сложились нормальные отношения с командой. Дружбы не жду, она невозможна в таком конкурентном виде спорта, как футбол. Зависть тут все равно сильнее: кто больше голов забил, кому бренды больше рекламных контрактов предложили. Меня бы устроили просто хорошие взаимоотношения. Но команда встречает меня настороженно и прохладно. Это мягко говоря. Я им не нравлюсь. Хрен его знают, почему. То ли потому что я русский, то ли потому что сопляк двадцатилетний, то ли потому что завидуют. Клуб делает на меня большие ставки, гендиректор, когда представлял меня команде, назвал «восходящей футбольной звездой двадцать первого века». Не всем это понравилось. В моем присутствии они говорят только на немецком, хотя все знают английский.