— Прошу вас пройти в машину, дальше будем говорить уже в отделении милиции, — строгим голосом сказал Кудрин. Уже через полчаса они были в рабочем кабинете отделения милиции. — Начнем с Шурупа, — сказал Женя, — в день его убийства вас видели две свидетельницы, когда вы около шести вечера выходили из подъезда его дома. — И что, они прямо-таки и видели меня? — спросил Кофман. — А самое убийственное для вас, — продолжал Кудрин, не обращая внимания на вопрос Кофмана, — это то, что в квартире потерпевшего была найдена металлическая запонка. Так вот, отпечатки пальцев на ней оказались идентичными отпечаткам, оставленным на вазе, которую я вчера у вас купил. У нас на этот счет имеется заключение эксперта-криминалиста. — Так вот почему вы такой цирк вчера устроили с этой вазой, — зло огрызнулся Кофман. — А Шурупа, который залез по вашему заказу за маркой в квартиру Ярцева, вы прикончили, чтобы спрятать концы в воду, когда он рассказал об убийстве им случайной свидетельницы, — проговорил Кудрин, — вы, Михаил Аронович, человек умный и не могли не понять, что Шуруп крепко засветился, и его нужно убирать. Кофман согнулся, лицо его побледнело, и от его внешнего лоска почти не осталось следа. — Рассказывайте, где марка, — тихо проговорил Женя, — и тогда я вам разрешу написать явку с повинной; это поможет уменьшить срок наказания. Кофман замер, уставился глазами в пол и несколько минут молчал, оценивая свое положение. — Когда Паша Ярцев на дне рождения показал нам с Иваном марку «Голубого Маврикия», — начал он говорить, — у меня все перевернулось в душе. Я увидел настоящее сокровище, о котором и мечтать не мог, такое может случиться один раз в жизни. А когда Паша сказал, что собирается отнести ее в МИД, то я решил любыми путями изъять ее у него. Ярцев тогда убрал марку в коробочку, положил ее в ящик письменного стола и закрыл своим ключом. Вот так, целое состояние просто закрывают в ящик письменного стола. — А откуда вы узнали Шурупа? — спросил Ерихин. — Да много разных людей приходят в салон: кому что купить, кому что-то продать надо, — ответил Кофман, — так и познакомился с ним; он иногда приносил для продажи какие-то вещи, хотя я знал, что он раньше отбывал наказание в колонии. — Ворованные наверняка вещи, — перебил его Кудрин. — Не знаю, — ответил Кофман, — я не интересовался происхождением вещей, не мое это дело. Так вот, его я и попросил за огромную сумму в три тысячи рублей залезть в квартиру Ярцева и изъять там эту марку. Я ему схематично описал, где находится марка в этой квартире, и дал задаток в тысячу рублей. Потом сутки ждал, когда Шуруп явится в салон, но его не было, и под вечер следующего дня я сам пошел к нему домой, благо заранее узнал, где он проживает. Он был дома, — продолжал Кофман, — и рассказал, что когда выходил из квартиры, то увидел пожилую женщину, которая вышла на лестничную площадку из соседней квартиры. Та, по его рассказу, очень удивилась, и этого было достаточно, чтобы Шуруп ее заколол ножом. Так вот он с меня за «лишние хлопоты» еще две тысячи рублей потребовал. Я понял, что он превратился в опасного свидетеля, к тому же очень жадного. Одним словом, я задушил его, а футлярчик с маркой нашел на кухонной полке, после чего вышел из квартиры. Когда пришел домой, то действительно не обнаружил одной запонки, но подумал, что она где-то дома валяется. — А где сейчас эта марка? — спросил Кудрин. — У меня дома в сейфе, — ответил Кофман. — Скажите честно, Михаил Аронович, — сказал Ерихин, — вам эта марка нужна для продажи? — Да боже упаси! — воскликнул Кофман. — Иметь такое сокровище и любоваться каждый день им — вот наивысшее счастье филателиста. Да и кому я ее могу продать, за границу не пустят, а у нас в стране мало кто о ней знает. — Да, но из-за нее погибли люди, — проговорил Кудрин, — и в этом есть и ваша вина. — Я это понимаю и готов нести любую ответственность за совершенное, — опустил голову Кофман, — я был ослеплен увиденной тогда на дне рождении маркой «Голубой Маврикий» и ничего не смог с собой поделать в стремлении любым путем ее заиметь. Это — страсть. Понимаете вы? — А ведь Ярцев называет вас своим другом, — напомнил Женя, — ведь тогда на Эльбрусе он вас на плечах донес вниз с переломами и в бессознательном состоянии. — Было дело, — процедил сквозь зубы Кофман, — не по-человечески я поступил, он ведь, по сути, тогда спас меня. Кудрин достал из-за стола несколько листков бумаги и авторучку и положил на стол. — Пишите все, что рассказали нам, — сказал он Кофману. Когда все было написано, Кудрин потребовал: — А теперь поедем к вам домой за маркой. Через час Кудрин, Ерихин и задержанный вошли в хорошо обставленную двухкомнатную квартиру. Кофман подошел к сейфу, стоящему в углу комнаты, и открыл его. Рукой он быстро скользнул по полке сейфа, вытащил оттуда маленький пистолет и приложил его к своему виску. В этот момент Женя, как профессиональный боксер, резко ударил его по руке, и пистолет упал на пол. Ерихин моментально борцовским приемом загнул руку Кофмана за спину, а Кудрин поднял пистолет и проговорил: — Браунинг, женский вариант, такой маленький, что легко умещается в руке. — Что это вы, Михаил Аронович, задумали? — спросил Ерихин. — Жить не хочется, — ответил Кофман, — я же был законопослушным гражданином, а вот теперь — преступник. — Жизнь дана вам матерью, а вот когда закончится ваш жизненный путь, знает лишь бог, — сказал Ерихин, — а вам еще жить и жить, но свои ошибки надо исправлять. Кудрин подошел к сейфу и извлек оттуда светлую пластиковую коробочку, а Кофман, сидя на стуле, резко сгорбился, провожая взглядом уплывающую свою мечту. Когда Женя ее открыл и извлек марку, то по его лицу покатились слезы. — Да это обычная почтовая марка, — с удивлением проговорил Кудрин. — Не понимаете вы, — со вздохом проговорил Кофман, — ей цены нет. — Давай, Женя, сходи за понятыми, будем оформлять протокол изъятия марки, — попросил Ерихин. Через некоторое время Кудрин вошел в квартиру с двумя женщинами, живущими этажом ниже. А когда все формальности были завершены, они втроем быстрым шагом направились к ждавшей их на улице дежурной машине. — Ну что, Женя, — молодец, — похвалил Николаев, рассматривая марку, — обычная почтовая марка, а стоит необычно больших денег. Сколько жизней она загубила! Хорошо, что ты «расколол» Кофмана, и так все удачно сложилось, завтра передавай дело следователю Андрееву, теперь его задача — доводить до суда. А ты отдыхай, за эти дни измотался — одни глаза торчат, а марку мы отдадим Ярцеву, он же хотел ее передать в МИД, а мы ему в этом поможем. — Я, Павел Иванович, думаю, какая жизнь многогранная и непредсказуемая, — задумчиво проговорил Кудрин, — вот взять на примере этого дела — целая цепочка непредвиденных случайностей: и внезапный шторм, приведший к крушению яхты японского миллионера, и незапланированная случайная командировка Ярцева в экспедицию на Дальний Восток, и коробочка с маркой, которую волна выбросила на берег именно в том месте, где рыбачил Ярцев, и Баулина, решившая вынести мусор именно в тот момент, когда Шуруп выходил из квартиры соседа. — Да, Женя, — с улыбкой ответил Николаев, — ты с достоинством вышел из этого лабиринта случайных событий, много на твоем пути еще придется повидать таких неожиданностей и фатальных обстоятельств. Это жизнь! Кудрин вышел из отделения милиции с хорошим настроением и с чувством выполненного долга; еще одно преступление раскрыто, и это придавало ему силы и уверенность в правильности своих действий и поступков. Он поднял воротник куртки и быстро зашагал по заснеженному тротуару в сторону остановки любимого с детства московского трамвая.