— Действительно, грустно. (Вместе усмехнулись игре слов.) — Когда привыкнешь, увидишь новый горизонт. — Расскажешь? — Трудно. У тебя еще нет соответствующей практики. 27.06 Белая полярная ночь. Вода у берега кажется кипящей из-за нерестящейся мойвы. Мы черпаем ее сачком из мелкой сетки. Шаман солит для сушки лишь две бочки, а можно было бы за ночь начерпать вагон, не сходя с места. Сколько тысяч километров берега «кипит» в эти ночи? Бочки полны, и мы усаживаемся у костра. Спать не хочется в эти ночи ни нам, никому на берегу и в море. После обмена бытовыми замечаниями пытаюсь продолжить дневной разговор. — Новая перспектива развеивает грусть? — Проще. Ты сможешь пойти своей дорогой только тогда, когда тебе не нужно опираться на других. — Многие люди идут своей дорогой? — Нет. — Почему? — Когда они смогли бы это делать психологически, они, как правило, настолько слабы физически, что нуждаются в помощи других: родни, общества. — Наверное, много и здоровых? — Нет. Слишком от многого нужно отказаться, а человек может это довольно поздно. Он и сам изобретает себе путы? — Какие? — Пока он здоров, он думает, что дети и внуки нуждаются в нем. — Так действительно (опять усмехнулись) бывает. — Редко. Просто он изобретает услуги, от которых они не отказываются. И (смеется) действительно благодарны. — Человек, который все же пошел своей дорогой, обязательно должен жить отшельником? — Нет. Но у него должен быть свой берег сокровищ. — Аллегория? — Конечно. У него должна быть внутренняя территория, недоступная другим. — Туда выносит жизнь всякий хлам, как на вчерашний берег? — Без этого не бывает. (Смеемся). Но есть там и много ценного. — Если пустить туда другого, он соберет все ценное? — Полбеды, если так. Может еще и нагадить. Твой Берег Сокровищ должен быть полностью недоступен другим. 28.06 Выйдя из-за скалы, мы встретились взглядом с медведем, стоящим на большом валуне посреди потока. Наверное, шум потока и помешал ему услышать нас. Судя по всему, мишка ждал горбушу и явно скучал. Я не слишком тревожился рядом с Шаманом, но когда медведь шагнул по воде навстречу, потянул с плеча ружье. Справа высоко закричала вылезшая из скал огромная, величиной с лошадь, злобная крыса. Она решила, что мы вместе с медведем угрожаем ее детенышам. Крик был столь яростен, агрессивен и безнадежен, что я почувствовал оцепенение. Скосив глаза, я увидел эту обезумевшую от страха и ярости тварь в полуметре от себя, на том месте, где только что был Шаман. Монстриха игнорировала меня, и все ее внимание было направлено на улепетывающего медведя. Я глядел на крысу не в силах оторвать глаз, когда крик прекратился, и на месте крысы возник Шаман. Не крыса превратилась в Шамана, а просто он оказался вместо нее. Почувствовав, что по коже стекает струйка слюны, я, с усилием двинув челюстью, закрыл рот. — Что это было? — Я побеспокоился о тебе и медведе и прогнал его. — Ты чуть-чуть не прогнал и меня. — Это вряд ли. Крик был направлен в переносицу мишки. — Как ты превращаешься? — Никак не превращаюсь. — Но я явственно видел ужасающую крысу. — Ты испугался от неожиданности, и твое восприятие сформировало образ твари, которая могла бы так орать. — Да уж, крик нечеловеческий. Где ты этому научился? — В одном кружке в Подмосковье. — Москвичи могут такие штуки? — Вряд ли это был москвич. Этот человек — мой ровесник или чуть младше. Он говорил, что учился этому у бушменов в Австралии. — А ты чему его научил? — Ничему. Он учил за деньги. Москва и не таких ломала. — Ты часто пользуешься этим? — Второй раз. — А что была за ситуация в первый раз? — В конце семидесятых в Липецке. Там есть такое место, кажется Каменный Лог или Карьер. На нас со знакомой набрела какая-то банда. — Ты справился с ситуацией? — Не идеально. Террористы сбежали, но и она с тех пор избегала меня. — Удивительно. С чего бы? (Смеемся). Никогда не подозревал о таких умениях. Это секретное знание с Берега Сокровищ? — Нет. — Ты можешь меня научить? — Если ты сможешь спрашивать. — А как я смог бы спрашивать? — Мы много общаемся, и ты постепенно обучаешься кое-каким практикам. 1999 Голос льда 05.11 «Володя», — окликнул меня голос однокурсницы, в которую был больно и неуправляемо влюблен. Боль давно прошла, и самоконтроля побольше. Но голос раздался так неожиданно, так тепло, что я дернулся и оглянулся. Плеснувший на руку из кружки горячий чай вернул к реальности.