Настала очередь задуматься старой поэтессе. Наконец, она говорит: - Мы - коллеги. “Это не ответ”, - думает Барбара. - “А может, именно он”. - Когда много лет назад я преподавала поэзию в колледже Белл, наши кабинеты соседствовали на факультете английского, и когда она оставляла свою дверь открытой, я иногда подслушивала ее студенческие конференции. Она никогда не повышала голос, но часто было… своеобразное давление. Большинство взрослых могут противостоять этому, но студенты, особенно те, которые стремятся угодить, - совсем другое дело. Тебе она понравилась? - Показалась нормальной. Готовой поговорить с ребенком, который, по сути, нежданно явился. - Но Барбара думает о чае и о том, насколько он был отвратительным. - Ах. А ты познакомилась с ее мужем, второй половиной их легендарной любовной пары? - Мельком. Он мыл свою машину. Мы толком не поговорили. - Этот человек сошел с ума, - говорит Оливия. В ее голосе нет ни злости, ни смеха. Это просто категоричное заявление вроде “небо сегодня облачное”. - Можешь мне не верить; перед выходом на пенсию он был известен на факультете естественных наук как Сумасшедший Родди, Безумный Диетолог. В течение нескольких лет, прежде чем он окончательно ушел в отставку - хотя, возможно, у него всё еще есть право работать в лаборатории, я не уверена насчет этого, - он проводил восьминедельный семинар под названием “Мясо - это жизнь”. Это всегда напоминало мне о Ренфилде из “Дракулы”. Ты читала? Нет? Ренфилд - лучший персонаж. Он заперт в сумасшедшем доме, ест мух и постоянно повторяет “кровь - это жизнь”. - Нахера я столько болтаю. Челюсть у Барбары отвисает. - Не шокируйся, Барбара. Нельзя хорошо писать, не владея ненормативной лексикой и не умея смотреть на грязь. Иногда возвеличивать грязь. Я говорю всё это не из-за зависти, не из собственнического инстинкта, но тебе лучше держаться подальше от профессоров Харрис. Особенно от нее. - Она смотрит на Барбару. - Теперь, если считаешь меня завистливой старухой, клевещущей на бывшего коллегу, пожалуйста, так и скажи. Барбара говорит: - Я знаю лишь то, что ее чай ужасен. Оливия улыбается. - Давай закроем на этом тему, хорошо? Это твои стихи в той папке? - Некоторые из них. Короткие. - Почитай мне. - Вы уверены? - Барбара испугана. Барбара в восторге. - Конечно, уверена. У Барбары дрожат руки, пока она открывает папку, но Оливия этого не видит; она устроилась на стуле и закрыла свои острые глаза. Барбара читает стихотворение под названием “Двойной образ”. Читает другое под названием “Глаз декабря”. Читает еще одно под названием “Трава, поздний вечер”: “Буря прошла. Солнце вернулось. Шепчет ветер: Когда я подую, пусть миллионы твоих теней скажут ‘Вечность, вечность’. И они говорят”. После этого стихотворения старая поэтесса открывает глаза и кричит Мари. Ее голос удивительно силен. Барбара с ужасом думает о том, что ее уличили в бездарности и собираются выпроводить в сопровождении женщины в бежевых брюках. - У вас еще двадцать минут, Ливви, - говорит Мари. Оливия не обращает на это внимания. Она смотрит на Барбару. - Ты присутствуешь на занятиях лично или через Зум? - Через Зум на данный момент, - говорит Барбара. Она надеется, что не заплачет, пока не выйдет отсюда. Ей казалось, что всё идет так хорошо, вот в чем дело. - Когда ты сможешь прийти в следующий раз? Лучше всего по утрам. В это время я свежа… или настолько свежа, насколько это возможно в моем возрасте. А ты какова по утрам? Мари, принеси книгу. Мари уходит, давая Барбаре достаточно времени, чтобы обрести голос. - У меня нет занятий до одиннадцати. - Если ты - ранняя пташка, это идеально. Как правило, Барбара далека от раннего подъема, но она думает, что это скоро изменится. - Ты сможешь приходить с восьми до девяти? Или до девяти тридцати? Мари вернулась с записной книжкой. Она говорит: - До девяти. Девять тридцать - это слишком долго, Ливи. Оливия не высовывает язык, но делает забавное лицо, как ребенок, которому сказали, что он должен съесть брокколи. - Тогда с восьми до девяти. Понедельник, вторник и пятница. Среды для чертовых врачей, а четверги для долбаной физиотерапевтки. Этой гарпии. - Я смогу, - говорит Барбара. - Конечно, смогу. - Оставь стихи, которые ты принесла. Принеси еще. Если у тебя есть мои книги, которые ты хочешь, чтобы я подписала, принеси их в следующий раз, и мы покончим с этой ерундой. Я провожу тебя. - Она нащупывает свои трости и начинает медленно вставать. Это похоже на то, как собирается конструктор “Эректор” в замедленном режиме. Мари подходит, чтобы помочь ей. Старая поэтесса отмахивается от нее, чуть не упав при этом обратно на стул. - Вам не нужно… - начинает Барбара. - Да, - говорит Оливия. У нее перехватывает дыхание. - Мне нужно. Пройдись со мной. Набрось мне шубу на плечи. - Фейк, фейк, - говорит Барбара, сама того не желая. Так же, как она пишет некоторые строки - зачастую это самые лучшие строки - помимо своей воли. Оливия не просто смеется, она хохочет. Они медленно идут по короткому коридору, старая поэтесса почти не видна под меховой шубой. Мари стоит и смотрит им вслед. “Вероятно, готовая подобрать осколки, если она упадет и разобьется, как старая фарфоровая ваза”, - думает Барбара. У двери одна из этих хрупких рук хватает Барбару за запястье. Тихим голосом, с легким запахом изо рта, она говорит: - Эмили спрашивала тебя, были ли твои стихи о том, что она любит называть “черным опытом”? - Ну… что-то такое она говорила… - Тот стих, который я видела, и те, что ты мне прочла, были не о том, каково быть черным, верно? - Не о том. Рука на ее запястье сжимается. - Я задам тебе вопрос, юная леди, и не вздумай мне лгать. Не смей. Обещай мне. - Обещаю. Старая поэтесса наклоняется к ней близко, заглядывая в юное лицо Барбары. Она шепчет: - Ты понимаешь, что у тебя это хорошо получается? Барбара думает: “Вы это решили на основании трех-четырех стихотворений?” Но она шепчет в ответ: - Да. 2 Она идет домой в оцепенении, размышляя над тем, что сказала ей Оливия на прощание: - Дары хрупки. Не доверяй свой тем людям, которые могут его разбить. Она не говорит, о ком идет речь, да Барбаре это и не нужно. У нее есть всё, что ей нужно, и она не собирается возвращаться в дом Харрисов. 25 июля 2021 года 1 Холли заходит в свой кабинет и видит, что вся мебель исчезла. Не только стол и стулья, но и настольный компьютер, телевизор и ковер. Её мать стоит у окна и смотрит на улицу, как это делает Холли, надевая, по выражению Шарлотты, “шапочку для размышлений”. Шарлотта оборачивается. Ее глаза глубоко запали, а лицо приняло серовато-жёлтый цвет. Она выглядит так же, как и в последний раз, когда Холли разговаривала с ней в больнице, как раз перед тем, как впасть в кому. - Теперь ты можешь вернуться домой, - говорит Шарлотта. 2 Когда Холли открывает глаза, она сначала не понимает, где находится, лишь испытывая облегчение от того, что не в своем пустом офисе. Она оглядывается по сторонам, и мир - реальный мир - становится на свое место. Это комната на втором этаже гостиницы “Дэйз Инн”, расположенной на полпути к городу. Её мать мертва. “Я в безопасности” - её первая мысль после пробуждения.