- Да. Да, конечно. - Хорошо тогда. Эллен — она всегда была Эллен, никогда не Элли — была на плохом счету в своей семье с двенадцати или тринадцати лет, когда она перестала употреблять мясо и любые мясные продукты. Полная вегетарианка. Нет, не так. Полная веганка. Ее семья принадлежала к одной из этих твердолобых группировок Первой нереформированной церкви “Я знаю лучше”, и когда она перестала есть плоть, они цитировали Библию направо и налево. Пастор раздавал ей советы. Имани подчеркивает саркастический акцент на слове “советы”. - Я сама отпала от твердолобой веры и знаю, что всегда можно найти место в Писании в поддержку своих убеждений, а они нашли много. В Послании к Римлянам сказано, что слабый человек ест только овощи. Во Второзаконии сказано, что Господь обещал, что вы будете есть мясо. В Послании к Коринфянам: ешьте все, что продается на мясном рынке. Ха! Им, должно быть, понравилось бы в Ухане, откуда пошла эта проклятая чума. А потом, когда ей было четырнадцать, ее застукали с другой девушкой. - О-о, - говорит Холли. - О-о - это точно. Она пыталась сбежать, но они ее вернули. Ее семья. Знаете почему? - Потому что она была их крестом, - говорит Холли, вспоминая времена, когда ее собственная мать говорила нечто подобное, всегда предваряя это вздохом и “О, Холли”. - Так. Вы знаете. - Да, знаю, - говорит Холли, и что-то в ее голосе приоткрывает дверь к остальной части истории, которую Имани, возможно, не рассказала бы. - Когда ей было восемнадцать, ее изнасиловали. Они были в масках, таких чулках, которые надевают, когда катаются на лыжах, но одного из них она узнала по его заиканию. Он был из ее церкви. Пел в хоре. Эллен сказала, что у него был хороший голос, и он не заикался, когда пел. Извините меня. Она поднимает тыльную сторону ладони и вытирает левый глаз. Затем спицы возобновляют свой синхронный полет. Наблюдать за солнечными бликами на них гипнотизирует. - Знаете, о чем они всё время говорили во время изнасилования? О мясе! Как они давали ей мясо, и неужели ей не нравится, неужели оно невкусное? Разве это не то, что она не могла получить от какой-то девушки? Она рассказала, что один из них попытался засунуть свою штуковину ей в рот, сказал ей заглотить это мясо, а она сказала ему, что он потеряет ее, если попытается. Тогда тот парень ударил ее по голове, и до конца этого действа она была в сознании лишь на четверть. И угадайте, что из этого вышло? Холли и это знает. - Она забеременела. - Да, в самом деле. Она пошла в “Планируемое родительство” и позаботилась об этом. Когда ее родители узнали об этом — не знаю как, она им не рассказала, — они сказали ей, что она больше не член их семьи. Она была от-лу-че-на. Ее отец сказал, что она - убийца, ничем не отличающаяся от Каина из книги Бытия, и велел ей идти туда, куда пошел Каин, - на восток от Эдема. Но Траверс, штат Джорджия, не был Эдемом для Эллен, даже близко не был, и она не пошла на восток. Она пошла на север. Проработала десять лет работах, связанных с физическим трудом, и оказалась здесь, в колледже. Холли сидит молча, глядя на спицы. Ей приходит в голову, что по сравнению с Эллен Краслоу ей было не так уж плохо. Майк Стердевант травил ее, обзывая Джибба-Джиббой, но он не насиловал ее. - Она не рассказала мне всё за раз. Это выходило кусками. Кроме последней части, про изнасилование и аборт. Это она рассказала всё сразу. Она все время смотрела в пол. Ее голос пару раз срывался, но она не плакала. Мы были в той прачечной возле офиса, совсем одни. Когда она закончила, я положила два пальца под ее подбородок и сказала: “Посмотри на меня, девочка”, и она посмотрела. Я сказала: “Иногда Бог в этой жизни заранее требует платы, и ты заплатила высокую цену. Теперь у тебя будет хорошая жизнь. Благословенная жизнь”. Вот тогда она заплакала. Вот, возьмите салфетку. Пока Холли не берет ее и не вытирает глаза, она не осознает, что сама плачет. - Надеюсь, я была права насчет этого, - говорит Имани. - Надеюсь, что где бы она ни была, ей хорошо. Но я не знаю. Чтобы она уехала так внезапно, как она это сделала… - Она качает головой. - Я просто не знаю. Женщина, которая пришла за ее вещами - одеждой, ноутбуком, маленьким телевизором, керамическими птичками и подобным, - сказала, что Эллен возвращается в Джорджию, и мне это не показалось правильным. Не то чтобы возвращение на юг означало возвращение домой, Джорджия гораздо больше, чем один маленький засранный городишко, прошу прощения за мой французский. Та женщина, кажется, сказала что-то про Атланту. - Какая женщина? - спрашивает Холли. Все её внутренние огоньки вспыхивают. - Не могу вспомнить ее имя - Диккенс, Диксон, что-то такое, - но она показалась нормальной. - Что-то в выражении лица Холли беспокоит Имани. - А почему бы и нет? Я подошла к ней, когда увидела, что она ходит туда-сюда, и она была достаточно дружелюбна. Сказала, что знает Эллен по колледжу, и у нее есть ее ключи. Я узнала счастливую кроличью лапку, которую Эллен держала на своем брелоке. - А эта женщина вела фургон? С синей полосой внизу по бокам? Холли уверена, что ответ будет положительным, но она разочарована. - Нет, небольшой универсал. Я не знаю марку, но Ярд бы узнал, он же работает на штрафстоянке и всё такое. И он был здесь. Стоял на крыльце, когда я подошла, просто чтобы убедиться, что всё в порядке. Я что-то сделала не так? - Нет, - говорит Холли, и это действительно так. Имани никак не могла знать. Тем более, что Холли и сама не до конца уверена, что с несчастной Эллен Краслоу случилось очередное несчастье. - Когда эта женщина пришла? - Ну, блин. Прошло уже столько времени, но, кажется, после Дня Благодарения и перед Рождеством. У нас как раз выпал первый настоящий снег, я помню это, но вам это, наверное, ничем не поможет. - Как она выглядела? - Старая, - говорит Имани. - Старше меня, наверное, лет на десять, а мне уже за семьдесят. И белая. - Вы бы узнали ее, если бы увидели снова? - Возможно, - говорит Имани с сомнением. Холли дает ей одну из визитных карточек “Найдем и сохраним” и просит, чтобы ее муж позвонил ей, если он вспомнит, что это была за машина. - Я даже помогла ей вынести ноутбук и кое-что из одежды, - говорит Имани. - Видно было, что бедной старушке больно. Она сказала, что нет, но я распознаю радикулит невооруженным взглядом. 27 марта 2021 года Когда Барбара, раскрасневшаяся и сияющая после двухмильной велосипедной прогулки, подъезжает к викторианскому дому старой поэтессы на Ридж-роуд, Мари Дюшан сидит на диване с Оливией. Мари выглядит обеспокоенной. Оливия выглядит расстроенной. Барбара, вероятно, выглядит озадаченной, потому что именно так она себя и чувствует. Ей трудно представить, за что Оливия считает нужным извиняться. Мари говорит первой. - Я ее поддержала и отнесла конверт в “Федерал Экспресс”. Так что если хотите кого-то обвинить, обвиняйте меня. - Это абсурд, - говорит Оливия. - Я допустила ошибку. Я просто не знала… и кто знает, может, тебе это понравится… но в любом случае у меня не было права делать то, что я сделала, без твоего разрешения. Это было недопустимо. - Я не понимаю, - говорит Барбара, расстегивая пальто. - Что вы сделали? Обе женщины — одна в расцвете сил, другая - сморщенная кукла, которой скоро исполнится сто лет, — смотрят друг на друга, а затем снова на Барбару. - Премия Пенли, - говорит Оливия, ее рот дрожит и втягивается внутрь, что всегда напоминает Барбаре старомодный кошелек на веревочке. - Я не знаю, что это такое, - говорит Барбара, еще более озадаченная, чем прежде. - Полное название — “Премия Пенли для молодых поэтов”. Ее совместно спонсируют нью-йоркские издательства, известные как “Большая пятерка”. Я не удивлена, что ты не знаешь о ней, ведь ты по сути самоучка и не читаешь писательских журналов. Да и зачем тебе, когда нет рынка оплаты труда за поэзию? Но большинство преподавателей английского языка на курсах по писательскому мастерству знают о ней так же, как они знают о премии “Новые голоса” или о премии “Молодые львы” за художественную прозу. Премия Пенли открывается для подачи заявок каждый год первого марта. Они получают тысячи заявок, и ответ приходит быстро. Потому что большинство заявок — это ужасные вещи о луне и июне, полагаю. Теперь Барбара понимает. - Вы… что? Отправили им несколько моих стихотворений? Мари и Оливия обмениваются взглядами. Барбара молода, но она способна разглядеть вину в чужих глазах. - Сколько? - Семь, - отвечает Оливия. - Коротких. По правилам, не более двух тысяч слов. Я была так впечатлена твоей работой… ее гневом… ее ужасом… что… - Похоже, она не знает, как продолжить. Мари берет Оливию за руку. - Я ее поддержала, - повторяет она Барбара понимает, что они ждут от нее гнева. Но она не сердится. Она лишь немного шокирована. Она хранила свои стихи в тайне не потому, что стыдилась их или боялась, что люди будут смеяться (ну… может быть, немного), а потому, что боялась, что показав их кому-то, кроме Оливии, она ослабит внутренний напор, который ей нужен, чтобы писать больше. И есть еще что-то, а точнее, кто-то: Джером. Хотя на самом деле она начала писать стихи — в основном в своем дневнике — с двенадцати лет, задолго до того, как он начал писать. Но за последние два-три года что-то изменилось. Произошел загадочный скачок не только в способностях, но и в амбициях. Ей приходит на ум документальный фильм о Бобе Дилане. Один фолк-певец из Гринвич-Виллидж в 60-х годах сказал: “Он был просто еще одним гитаристом, пытавшимся звучать, как Вуди Гатри. А потом вдруг стал Бобом Диланом”. Было что-то вроде того. Может быть, ее встреча с Брейди Хартсфилдом была как-то связана с этим, но она не считает, что дело только в этом. Ей кажется, что что-то — ранее дремлющая цепь в ее мозгу — просто включилось. Тем временем они смотрят на нее, выглядя нелепо, как пара старшеклассниц, которых поймали за курением в школьном туалете, и ей это не нравится. - Оливия. Мари. Две девочки из моего класса сделали голые селфи — для своих парней, наверное, — и их фотографии выложили в Интернет. Вот это неловко. А это? Не так уж. Вы получили письмо с отказом? В этом всё дело? Могу я его посмотреть? Они обмениваются еще одним таким же взглядом. Оливия говорит: - Жюри конкурса составляет лонг-лист финалистов. Количество варьируется, но это всегда очень длинный список. Иногда шестьдесят, иногда восемьдесят, в этом году девяносто пять. Глупо иметь столько, но… ты в списке. Письмо у Мари. На журнальном столике, рядом с которым сидит Мари, лежит лист бумаги. Она протягивает его Барбаре. Бумага шикарная, тяжелая в руке. В верхней части - тисненая печать с изображением пера и чернильницы. Адресат: Барбара Робинсон, для передачи Мари Дюшан, Ридж-роуд, 70. - Я удивлена, что ты не сердишься, - говорит Оливия. - И признательна за это, конечно. Это был такой бесцеремонный поступок. Иногда мне кажется, что у меня куриные мозги. Вмешивается Мари. - Но я… - Поддержала ее, я знаю, - бормочет Барбара. - Наверное, это было бесцеремонно, но ведь это я однажды просто появилась тут со своими стихами. Это тоже было бесцеремонно. - Не совсем так это было, да и вообще она себя почти не слышит. Она просматривает письмо. В нем говорится, что комитет по присуждению премии Пенли с удовольствием сообщает мисс Барбаре Робинсон по адресу Ридж-роуд, 70, что она была включена в лонг-лист премии Пенли, и если она хочет, чтобы ее кандидатура рассматривалась и в дальнейшем, пожалуйста, пусть пришлёт к 15 апреля стихотворения большего объема, не более пяти тысяч слов в совокупности. Никаких стихов “эпической длины”, пожалуйста. Есть также абзац о предыдущих лауреатах премии Пенли. Барбара знает три имени из тех, что она прочла. Нет, четыре. Письмо заканчивается поздравлением “с вашей превосходной работой”. Она откладывает письмо в сторону. - А какой приз? - Двадцать пять тысяч долларов, - говорит Оливия. - Больше, чем зарабатывают многие прекрасные поэты на своей поэзии за всю свою жизнь. Но это не самое главное. Сборник произведений победителя публикуется, причем не маленьким издательством, а одним из “Большой пятерки”. В этом году это “Рэндом Хаус”. Книга всегда привлекает внимание. Победитель прошлого года выступал по телевидению вместе с Опрой Уинфри. - Есть ли шанс, что я смогу… - Барбара замолкает. Даже сказать это кажется бредом сумасшедшего. - Очень маловероятно, - говорит Оливия. - Но если ты попадешь в шорт-лист, на тебя обратят внимание. Шансы, что твой сборник будет опубликован небольшим издательством, будут довольно высоки. Единственный вопрос в том, захочешь ли ты дальше продолжать. У тебя достаточно стихов для включения в лонг-лист, и если ты продолжишь писать, то, уверена, хватит и на книгу. Нет никаких сомнений в том, чего она хочет, особенно теперь, когда несколько ее стихотворений увидели посторонние люди и выразили одобрение; вопрос в том, как это сделать. Она говорит: - Если бы вы меня спросили, я бы не возражала против отправки стихов на конкурс. Как поется в песне, девушка может мечтать.