Эмили вкатывается в фургон. Родди ожидает, что Бонни тут же рухнет, как и все остальные. У него есть все основания ожидать этого; он только что ввел 15 миллиграммов валиума менее, чем в двух дюймах от мозжечка девушки-эльфа. Вместо этого она выпрямляется и оборачивается. Её рука тянется к шее. На мгновение Родди думает, что дал ей разбавленную дозу, а может, даже вообще не дозу, а только воду. Но её глаза убеждают его в обратном. Когда Родди Харрис был студентом, моложе и куда крепче, он проработал на техасской скотобойне два летних сезона - именно там начали оформляться его теории о почти магических свойствах плоти. Иногда болтовый пистолет, которым они забивали коров, оказывался не полностью заряженным или со сбитым прицелом. Когда это случалось, коровы выглядели так, как сейчас выглядит Бонни Даль: глаза плавают в орбитах, лицо окаменело от недоумения. - Что… вы сделали? Что… - Почему она не падает? - пронзительно спрашивает Эмили из открытой двери фургона. - Тихо, - говорит он. - Упадет. Но вместо того чтобы упасть, Бонни начинает слепо блуждать вдоль задней части фургона, держась за него руками для равновесия. Сейчас она выйдет на улицу. Родди пытается схватить её. Она отталкивает его с удивительной силой. Он отшатывается назад, спотыкается о выступающий край тротуара и приземляется на задницу. Его бедра воют от боли. Зубы щелкают, зажимая между собой кусочек языка. Кровь струйкой капает ему в рот. В этот напряженный момент он даже наслаждается ее вкусом, хотя знает, что его собственная кровь бесполезна для него. Любая кровь без плоти бесполезна. - Она уходит! - кричит Эмили. Родди любит свою жену, но в этот момент он ее готов придушить. Если бы на другой стороне Ред-Бэнк-авеню вместо зарослей были люди, они бы вышли на шум. Он в спешке поднимается на ноги. Бонни свернула в сторону от фургона и Ред-Бэнк-авеню. Теперь она бредет через фасад заброшенной ремонтной автомастерской, скользя одной рукой вдоль ржавой двери, чтобы не упасть, и делая большие, раскачивающиеся шаги, словно она пьяна. Она проходит всю длину здания, прежде чем он успевает обхватить ее за шею и потащить обратно. Она всё равно пытается с ним бороться, крутя головой из стороны в сторону. Её велосипедный шлем ударяется о его плечо. Одна из её серёжек отлетает. Родди слишком занят, чтобы заметить это; у него, как говорится, не хватает рук. Её стремление к жизни просто поразительно. Даже сейчас Родди думает, что ему не терпится попробовать ее на вкус. Он тащит её обратно к фургону, задыхаясь, сердце бьется не только в груди, но и в шее, пульсирует в его голове. - Давай, - говорит он и разворачивает её к себе. - Давай, эльфийка, давай, давай, д… Один из её локтей ударяет его по скуле. Перед его глазами вспыхивают искры. Он теряет хватку, но тут - слава Богу, слава Богу - её колени подкашиваются, и она, наконец, падает. Он оборачивается к Эмили. - Ты можешь помочь мне? Она приподнимается, морщится и опускается обратно. - Нет. Если у меня заклинит спина, я только усугублю ситуацию. Тебе придется сделать это самому. Прости. “Мне еще хуже”, - думает Родди, но альтернатива - задержание, заголовки газет, суд, круглосуточные теленовости и вишенка на торте - тюрьма. Он подхватывает Бонни под мышки и тащит её к пандусу, его спина стонет, его бедра грозят просто заблокироваться. Проблема еще в том, что у неё рюкзак. Он стаскивает его. Рюкзак весит не менее двадцати фунтов. Родди передает его Эмили, которой удается взять его и держать на коленях. - Открой его, - говорит он. - Достань её телефон, если он там. Тебе нужно… - Он не заканчивает фразу, ему нужно сохранить дыхание для текущего дела. К тому же Эм сама знает, что делать. Сейчас им нужно выбираться отсюда, и, если повезёт, у них это получится. “Если кто-то и заслуживает удачи после всего пережитого, так это мы”, - думает он. Мысль о том, что от Бонни в этот вечер удача вообще отвернулась, не приходит ему в голову. Эм уже вынимает сим-карту из телефона Бонни, практически уничтожая его. Он тащит Бонни вверх по пандусу. Эмили откатывает инвалидное кресло, чтобы дать ему проход. Расстегнув молнию на рюкзаке, она продолжает в нем рыться. Ему хотелось бы сделать паузу и перевести дыхание, но они уже слишком долго здесь находятся. Слишком долго. Он отпихивает ноги Бонни от двери. Если бы она была в сознании, ей было бы больно, но она не в сознании. - Записка. Записка. Записка ждет в заднем кармане пассажирского сиденья, в прозрачном пластиковом конверте. Эмили её написала, опираясь на записи, сделанные Бонни за время ее недолгой работы. Не стопроцентная копия, но сойдет. И она короткая - “С меня хватит”. Записка, вероятно, не будет иметь значения, если велосипед украдут, но даже тогда может быть важной, если вора поймают. Родди кладет её на сиденье велосипеда и вытирает рукавом своего костюма - на случай, если на бумаге останутся отпечатки пальцев (в Интернете мнения по этому вопросу расходятся). Задыхаясь, он садится за руль. Нажимает на кнопку, которая убирает пандус и закрывает дверь. Его сердце бьется с бешеной скоростью. Если у него случится сердечный приступ, сможет ли Эмили отвезти фургон обратно на Ридж-роуд, 93, и поставить его в гараж? Даже если сможет, то как быть с девушкой без сознания? “Тогда Эми придется убить её”, - думает он, и даже в его нынешнем состоянии - с болью по всему телу, колотящимся сердцем и раскалывающейся головой, - мысль о том, что всё это мясо пропадет зря, вызывает у него чувство сожаления. 8:18 вечера. 27 июля 2021 года 1 - Только посмотрите на это, - говорит Аврам Уэлч. На нем шорты с карманами (у Холли есть несколько пар таких же), и он указывает на свои колени. На обоих - зажившие шрамы в форме буквы “S”. - Эндопротезирование обоих коленных суставов. 31 августа 2015 года. Трудно забыть тот день. Кэри работал в “Вышибале”, когда я был там в последний раз в середине августа - я пришел туда просто посмотреть, мои колени к тому времени были слишком плохи, чтобы даже думать о броске мяча, - и его уже не было, когда я пришел в следующий раз. Помогло это чем-то? - Безусловно, - говорит Холли, хотя она и не уверена, помогло это или нет. - Когда вы в следующий раз вернулись на кегельбан после операции? - Это я тоже помню. 17 ноября. Это был первый раунд турнира “Свыше 65 лет”. Я всё еще не мог играть, но пришел поболеть за “Старичков”. - У вас прекрасная память. Они сидят в гостиной квартиры Уэлча, расположенной на третьем этаже кондоминиума Санрайз-Бэй. Повсюду стоят корабли в бутылках; Уэлч сказал ей, что строить их - его хобби, но почетное место занимает фотография улыбающейся женщины лет сорока в рамке. Она одета в красивое шелковое платье, а на каштановых волосах - кружевная мантилья, как будто она только что вернулась из церкви. Уэлч указывает на фотографию. - Мне следует помнить. На следующий день у Мэри обнаружили рак легких. Умерла через год. И знаете что? Она никогда не курила. Слыша о некурившем человеке, умершем от рака легких, Холли всегда меньше презирает себя за собственную привычку. - Я очень сожалею о вашей потере. Уэлч - маленький человек с большим животом и худыми ногами. Он вздыхает и говорит: - Не так сильно, как я, мисс Гибни, и вы можете мне поверить. Она была любовью всей моей жизни. У нас были разногласия, как и во всех супружеских парах, но есть такое выражение: “Не давай гневу брать над тобой верх”. И у нас это никогда не случалось. - Алтея сказала, что вам всем нравился Кэри. “Золотым Старичкам”, имею в виду. - Кэри всем нравился. Он был Трибблом. Наверное, вы не понимаете, что я имею в виду, но… - Понимаю. Я - фанатка “Звёздного пути”. - Ну да, ну да. Кэри, его нельзя было не любить. Своего рода космический кадет, но дружелюбный и всегда веселый. Я думаю, что трава помогала ему в этом. Он курил, но не сигареты. Он пыхтел травкой, как говорят ямайцы. - Думаю, что некоторые другие члены вашей команды тоже пыхтели, - предполагает Холли. Уэлч смеется. - А мы и в самом деле курили. Помню вечера, когда мы выходили на задний двор и передавали друг другу по кругу пару косячков, кайфуя и смеясь. Как будто вернулись в школу. Кроме Родди, конечно. Старый Смолл-Болл не возражал против этого, он не был крестоносцем, иногда даже присоединялся, но он не курил траву. Не верил в это. Мы покуривали, потом возвращались внутрь, и знаете что? - Нет, что? - Мы играли лучше. Особенно Хьюи Клип. Когда он был под кайфом, то терял свой бруклинский хук и чаще всего попадал прямо в “карман”. Буш! - Он разводит руки в стороны, имитируя удар. - Но только не Родди. Без волшебного дыма профессор набирал те же самые сто сорок очков, как и всегда. Разве это не смешно? - Несомненно. Холли покидает Санрайз-Бэй, узнав лишь одно: Аврам Уэлч тоже является Трибблом. Если он окажется Хищником с Ред-Бэнк, то всё, во что она когда-либо верила, как интеллектуально, так и интуитивно, рухнет. Ее следующая остановка - Родни Харрис, вышедший на пенсию профессор, боулер “сто сорок очков”, также известный как Смолл-Болл и Мистер Мясо. 2 Барбара читает стихотворение Рэндалла Джаррелла под названием “Смерть стрелка-радиста”, восхищаясь пятью строчками чистого ужаса, когда звонит ее телефон. В данный момент до нее могут дозвониться только три абонента, и поскольку ее мать с отцом находятся внизу, она даже не смотрит на экран. Она просто говорит: - Привет, Джей, что нового? - Я остаюсь в Нью-Йорке на выходные. Но не в самом городе. Мой агент пригласила меня провести уик-энд в Монтоке. Разве это не круто? - Ну, я не знаю. Есть мнение, что секс и бизнес лучше не смешивать. Он смеется. Она никогда не слышала, чтобы Джером так легко и часто смеялся, как во время их последних разговоров, и рада его счастью. - Ты можешь быть спокойна на этот счет, детка. Мара за пятьдесят, она замужем. С детьми и внуками. Большинство из которых будут там. Я тебе уже всё это говорил, но ты витала где-то в облаках. Ты хоть фамилию Мары помнишь? Барбара признается, что не помнит, хотя уверена, что Джером ей говорил. - Робертс. Что с тобой? На мгновение она молчит, просто глядя на потолок, где по ночам светятся флуоресцентные звезды. Джером помог ей повесить их, когда ей было девять. - Если я тебе расскажу, обещай не сердиться? Я еще не говорила маме и папе, но наверное, если я расскажу тебе, то лучше скажу и им. - Лишь бы ты не залетела, сестричка. - Его голос говорит, что он шутит и в то же время нет. Настала очередь Барбары смеяться. - Я не беременна, но можно сказать, что я жду. Она рассказывает ему обо всем, начиная со своей первой встречи с Эмили Харрис, потому что ей было страшно самой подойти к Оливии Кингсбери. Она рассказывает ему о своих встречах со старой поэтессой и о том, как Оливия без её ведома подала ее стихи в комитет по присуждению премии Пенли, и что она всё еще претендует на приз. Она заканчивает и ждет зависти. Или вялых поздравлений. Но ни того, ни другого не происходит, и ей становится стыдно, что она считала себя обязанной сдерживаться. Но, возможно, это и к лучшему, потому что реакция Джерома - болтливая и возбужденная смесь вопросов и поздравлений - приводит ее в восторг. - Так вот оно что! Вот где ты была! О, Боже мой, Ба! Как бы мне хотелось оказаться там, чтобы обнять тебя до полусмерти! - О, так лучше не надо, - говорит она и вытирает глаза. Облегчение настолько велико, что она чувствует себя способной воспарить к своим наклеенным звездам, и думает о том, какой хороший и великодушный у нее брат. Неужели она забыла об этом или ее голова была настолько забита собственными заботами, что она была ослеплена? - А что с эссе? Ты его уничтожила? - Да, - говорит Барбара и думает: “Можно сказать, что уничтожила. Они прочтут его и выбросят туда, что папа называет корзиной для мусора”. - Отлично, отлично! - Расскажи мне еще раз о женщине, чей сын пропал. Теперь я могу слушать. Знаешь, обоими ушами. А раньше не могла.