— Насколько я понимаю, ты полностью сформировал святилище, Кеннер? — спросила Стефа, когда мы с ней прогуливались по тихой осенней аллейке. День выдался ясный — один из солнечных осенних дней с небом того глубокого синего оттенка, которого никогда не увидишь летом. — Да, полностью, — рассеянно подтвердил я, недовольно щурясь от бьющего прямо в глаза низко стоящего солнца. — Значит, ты нашёл подходящий сатурат, — заключила она. Я промычал в ответ что-то невразумительное. — Однако неплохо ты съездил, — продолжала она. — Бабушка, — сказал я несчастным тоном, — мне пришлось перед поездкой подписать обязательство молчания. Это, конечно, всего лишь глупая бумажка, но на ней стоит моя подпись. Учитывай этот момент, пожалуйста. — Чепуха, — махнула она рукой. — Я знаю, куда ты ездил, и знаю, зачем ты ездил. Меня просто удивляет, как ты смог вырвать из цепких лапок Драганы один из сатуратов. Ты поистине человек больших талантов — если твою договорённость с князем насчёт «Артефакты» ещё можно списать на случайность, то здесь уже явно тенденция. — Ты знаешь, зачем я ездил? — удивился я. — Разумеется, — снисходительно глянула на меня Стефа. — Неужели ты считаешь, что для меня в этом могут быть какие-то секреты? Ренские — самый сильный род в княжестве, и мы активно участвуем в делах Круга. Ну-ну, а про крыс-то ты явно не знаешь, раз считаешь, что я просто выпросил у Драганы один из найденных сатуратов. — Мне всегда казалось, что Совет Родов соперничает с Кругом. — В принципе, это действительно так, — кивнула Стефа, — но не надо воспринимать это настолько упрощённо. В каких-то вопросах мы противники, а в каких-то, наоборот, союзники. За эти столетия у нас образовалось множество прочных связей, и я сама порой не понимаю, где мы соперничаем, а где нет. Но вообще-то я интересовалась твоим святилищем не для того, чтобы узнать, как ты умудрился выкрутить Драгане руки. Я всего лишь хотела сказать тебе, что ты должен больше медитировать в святилище. Хотя бы по часу в день. Твоё сродство с Силой означает, что Сила готова тебя слушать, но тебе надо научиться с ней говорить. Святилище как раз и может помочь тебе преодолеть этот барьер. Это твоя Сила, полностью настроенная на тебя, и ощутить её для тебя будет гораздо легче. — Научиться говорить? — передо мной немедленно открылась перспектива. — Ты что, уже решил, что вот-вот станешь Высшим? — с весёлым удивлением спросила Стефа. — Кеннер, не воображай о себе разные глупости. До этого тебе очень далеко, у тебя слишком слабая воля. Но прямое ощущение Силы — это очень важный шаг, который тебе поможет и с конструктами. — У меня слабая воля? — я почувствовал себя уязвлённым. — Не обижайся, Кеннер, — улыбнулась Стефа. — Ты просто не понимаешь, что такое по-настоящему сильная воля. То, что ты проявляешь, отказываясь от лишнего пирожного, настолько ничтожно, что это и волей-то не назвать. — Я не люблю пирожные, — пробурчал я. — А к сильной воле неплохо бы ещё и большие возможности. — Нет, одной воли достаточно для чего угодно. Если она действительно сильна. Воля создала всю нашу Вселенную. Именно волевое усилие заставило крохотный пузырёк вакуума раздуться, высвободить свою энергию и превратить её во все эти бесчисленные галактики. Вдумайся в это. Золото и власть — это для слабаков, сильному хватает воли. Воля — это не умывание холодной водой по утрам, а сила, которая меняет мир. — Стефа хмыкнула и добавила: — Хотя начинать приходится с умывания, конечно. Звучит, конечно, замечательно, вот только как это связано с реальной жизнью? — И лучше бы тебе, Кеннер, — продолжала Стефа, словно угадав мои мысли, — понять и принять это всей душой. Потому что ничто так не разрушает волю, как неверие в свои силы. Мы некоторое время шли молча. — Я тут недавно разговаривал со своим лешим… — начал я. — Нашёл же ты с кем разговаривать, — фыркнула Стефа. — Толку от него немного, — несколько смущённо согласился я, — но всё же иногда он рассказывает что-то интересное. Вот, например, он сказал, что Светлую Госпожу он видит как пронизывающую всё энергию. — А как же ещё он может её видеть? Не в образе же драконицы, в самом деле. Мы не воспринимаем Госпожу, как и она нас, потому что она существует практически полностью в духовных планах. А духи сами большей частью находятся на духовном плане, вот они её и видят в истинной форме. Духи и боги являются её порождениями, так кому её видеть, как не им? — Так что такое эта Светлая Госпожа? — Некое скалярное поле, в чём-то похожее на Силу, которая, кстати говоря, тоже является скалярным полем. А всю эту поэтическую белиберду про Госпожу придумали святоши. Мы обычно называем это поле Сиянием — тоже звучит довольно поэтично, но по крайней мере, не так глупо, как эти сказки про драконицу цвета зари. — Он, кстати, отзывался о Госпоже так, как будто это поле разумно и следит за ним. Он вообще боится её обсуждать. — Знаешь, Кеннер, — Стефа с улыбкой посмотрела на меня, — у тебя эти поиски разума уже просто как навязчивая идея. Ты всё пытаешься его отыскать, причём совершенно не представляя, что же это такое. Если ты посмотришь на попытки дать разуму точное определение, то обнаружишь, что все эти определения либо общие до полной бесполезности, либо сводятся к описанию именно человеческого разума. А ведь даже разум духов сильно отличается от нашего. К примеру, для духа непостижима концепция сделки. Дух просто не в состоянии понять, почему он должен как-то расплачиваться за то, что он уже получил. У него это уже есть, почему он должен за это платить? С ним можно вести какие-то дела, только применяя поощрения и наказания. Как с неразумным животным. Тут Стефа замолчала и глубоко задумалась. Я терпеливо ждал. — Нет, Кеннер, это, пожалуй, неудачный пример, — наконец сказала она. — Среди людей многие ведь тоже не понимают, зачем платить, если есть возможность не заплатить. Ладно, скажу по-другому. Даже если у Сияния или Силы есть разум, мы этого понять не можем. Он для нас непостижим. Вот возьмём такой пример: лабораторная крыса считает признаком разума умение нажимать педаль, чтобы в кормушке появлялась еда, и глубоко презирает диких сородичей, которые этого не умеют. Но вот насчёт того, есть ли разум у человека, она сильно сомневается — педаль человек не нажимает, а умение решать дифференциальные уравнения для крысы ничего не значит. Это умение находится далеко за пределами доступной ей области понятий. — Довольно обидная аналогия, — засмеялся я. — Тем не менее очень точная, на мой взгляд, — улыбнулась в ответ Стефа. — Ты пытаешься найти разум человеческого типа у сущности размером со Вселенную. Я бы оценила шансы на это невысоко. Мне кажется, святоши занимаются примерно тем же самым, отсюда и растут ноги у этих историй про Госпожу Рассвета, которая вечно летит в ночь, разгоняя изначальный мрак и принося свет. Звучит красиво, а по сути просто бессмысленная болтовня. Хотя чего ещё можно ждать от жрецов? Ну а тебе я могу сказать только одно — до тех пор, пока ты не определил, что такое разум и как его распознать, эти разговоры не имеют смысла. — Это, конечно, дело непростое, — задумался я. — Ну, например, разум создаёт цивилизацию. — И какую именно цивилизацию должна создать Сила? — с нескрываемой иронией спросила Стефа. — Что именно она должна для этого сделать? Начать выдавать ипотечные кредиты на приобретение планетных систем? Я почувствовал себя идиотом. — Заметь ещё, — продолжала Стефа, — что цивилизация в понимании человека подразумевает разделение на элиту и низы. Чем сильнее разделение, тем, соответственно, более развита цивилизация, и наоборот. А вот возьмём дельфинов — у них нет общественной иерархии и они не пользуются механическими приспособлениями. Поэтому мы так и не можем понять, разумны они или нет, и есть ли у них что-то, что можно было бы назвать цивилизацией. Словом, ты опять всё свёл к антропоцентризму. Не стоит уподобляться святошам, у которых вся Вселенная крутится вокруг человека, непонятно за какие заслуги. А вообще жаль, что дед ушёл — тебе бы с ним на эти темы поговорить. — Из того, что я слышал о Кеннере Ренском, — заметил я, — он больше интересовался отрыванием голов, чем философскими проблемами. — Так и у тебя дело с отрыванием голов поставлено неплохо, но при этом ты тоже философией интересуешься, — засмеялась Стефа. — У тебя обо мне какое-то превратное представление сложилось, бабушка, — недовольно пробурчал я. * * * — Так, со всеми текущими делами мы разобрались, — сказал я, закрывая ежедневник. — Остался только вопрос с Буткусом. Что-то он никак не реагирует — может, мы его недостаточно обидели? — Мы его хорошо обидели, — отозвалась Зайка. — Я боялась, что он на меня набросится и начнёт душить, на всякий случай руку рядом с кнопкой держала. У него, похоже, умный поверенный, вот он и отговорил Буткуса подавать в суд. — Скорее всего, так и есть, — согласился я. — Он просто обязан был отговорить клиента от заведомо проигрышного процесса. Для него ведь такой процесс тоже был бы уроном для репутации. Но я надеялся, что Буткус не рассказал ему о своих проделках, это всё же не та вещь, о которой стоит болтать. — Если Буткус и не рассказал, то он наверняка сам догадался, — ответила Кира. — Глаза у него слишком умные. Во всяком случае, умней, чем у Буткуса. — Как бы то ни было, уже ясно, что в суд их не затащить, — подытожил я. — И перед нами встаёт вопрос: что делать дальше? — А у нас есть какой-то выбор? — Если и есть, я его не вижу, — подумав, ответил я. — Судя по всему, нам только и остаётся, как тыкать его палкой, пока он не решит, что для него будет дешевле с нами договориться. — Да, просто так взять и отпустить его мы не можем, — согласилась Кира. — Иначе он подумает, что при случае можно и повторить. — Вот именно. Лена, надо попробовать ткнуть его ещё разок. А если это не сработает, то придётся посылать дружину. Будет большой скандал, и это дорого нам обойдётся в плане репутации, но мы не можем бесконечно заниматься мелкими пакостями. — Хорошо, сделаем, — согласилась Ленка. — Но лучше напакостить покрупнее, — уточнил я. — Он должен понять, что ему пора договариваться. — Как получится, — пожала она плечами. — Он же наверняка сейчас усилил охрану. — Ну ладно, подумайте над этим, — вздохнул я. — Войсковая операция против простолюдина — это очень плохой вариант. Нам это с трудом сойдёт с рук, даже если он действительно виноват, а если вдруг окажется, что он невиновен, то нам будет не отмыться. — Господин, у меня есть информация насчёт Буткуса, которую я не могу оценить, — вдруг сказала Стоцкая. — Она просто выходит за пределы моей компетенции. — Вот как? — я посмотрел на неё с интересом. — Рассказывай, Ирина. — У нас сейчас наконец дошли руки до «Серебряной мыши». Мы там отладили работу с персоналом, организовали ежедневный сбор отчётов и заодно сделали полный опрос о прошлых событиях. Так вот, один из барменов мельком упомянул интересную вещь: старший сын Буткуса, Антанас, познакомился с сыном Багеровой Генрихом, а потом свёл его с дочерью Лесина. Причём знакомство с Генрихом было срежиссированным — к Генриху пристали двое каких-то пьяных, а Антанас их прогнал. Бармен понял, что это инсценировка, потому что раньше видел эту парочку вместе с Антанасом. — Это точно не ошибка? — У барменов абсолютная память на лица. Они обязаны сразу запоминать всех клиентов и их предпочтения. Бармен клянётся, что ошибки никакой нет, и что он уверенно опознал всех участников. — А дочь Лесина как сюда вписалась? — Мы, когда стали копать этот инцидент, выяснили, что она с Антанасом Буткусом училась в одном классе старшей школы. Я задумался, пытаясь уместить этот факт в общей цепочке событий. — Погоди, это что же получается? — наконец, дошло до меня. — Получается, что это Буткус натравил Лесина на Багеровых? Их завод остановился, и Буткус перехватил их контракт на поставку для Вышатичей. Затем туда влезли мы, гарантировали Вышатичам бесперебойные поставки и вернули себе контракт. И поскольку Буткус уже считал этот контракт своим, он занялся саботажем, чтобы мы провалили дело, и контракт всё-таки достался ему? Так выходит? Все начали переглядываться, пытаясь уместить эту дикую картину в свои представления о мире. — Мне трудно в это поверить, но такая версия всё объясняет, — в конце концов сказала Стоцкая. — У меня в голове это не укладывается, — сказал я. — Три дворянские семьи, я даже не считаю Родиных и Хомских, сражались, а дирижировал всем этим какой-то простолюдин, недавний иммигрант с ограниченным гражданским статусом. До чего мы докатились? И что мы ещё выясним? Может, в конце концов окажется, что всю интригу закрутил младший счетовод, чтобы при расширении производства подняться до просто счетовода? Все присутствующие также выглядели в некотором ошеломлении от осознания ситуации.