– Это и есть «нормально». Генри повернулся, чтобы посмотреть, как привычные капли беспорядочно двигаются по экрану. – Ты издеваешься? Я пересек комнату и наклонился к стене. – Вонни, добро пожаловать в поместье «Тайвек». – Мне тоже надо было так прийти? Генри был прав, придется что-то менять. – Нет, это я просто так накинул. – Я перевел взгляд на великого шайенна. – Какой счет? Он встал, уперев руки в бока, пока на экране два расплывчатых футбольных шлема столкнулись и разлетелись на миллион осколков под торжественную музыку. – Игра еще не началась. Мне кажется, или последнее время футбол все больше стал походить на реслинг? Вонни сжала мою руку. – Медведь сказал, что он не возражает против использования спортивными командами в качестве маскота символов коренных американцев. Я обратил внимание, что он не поправил ее использование термина «коренные американцы». – Я ничего не имею против коренных элементов. Если команда хочет использовать наши инструменты, чтобы вселить страх в сердца врагов, то кто я такой, чтобы им в этом отказывать? И это говорит человек, который четыре года в Юго-Восточной Азии носил на шее амулет в виде лошадиной головы. Китайские разведывательные группы и монтаньяры считали, что тот был вырезан из грудины какого-то несчастного почившего полковника. Генри никак не опровергал эту теорию, и только мы с ним знали, что кость была из ноги старой дойной коровы его матери, которую им пришлось усыпить. – Как там дела с обедом? – Я тебе кто, горничная? – Он открыл духовку и заглянул внутрь. – Почти готов. Тебе как раз хватит времени, чтобы одеться. Вонни так и не убрала руку до тех пор, пока я не зашагал в спальню. – Не стоит утруждаться просто потому, что я здесь. Я не остановился, чтобы она не видела, как краснеет мое лицо. Я оглядел спальню, и передо мной предстала вся моя жизнь. Края матраса были потертыми и грязными, а простыни – непривлекательного серого цвета. На полу рядом с кроватью стояла потрепанная лампа на гибкой ножке, рядом с «Ногой доктора Псабоди», уже давно открытой на семьдесят третьей странице. У дальней стены стояли вездесущие пивные коробки, а голые лампочки выставляли напоказ всю эту нищую убогость. Здесь словно проводились археологические раскопки. Я подумал о женщине в соседней комнате, и мне захотелось вылезти в окно. Вместо этого я подошел к ящику, который служил мне прикроватной тумбочкой, и нажал кнопку чуть ниже мигающей красной лампочки на автоответчике. Очевидно, я не слышал звонка. – После сорока восьми часов серьезной баллистической экспертизы мы не продвинулись ни на хренов миллиметр. – Ее голос был резким и раздраженным, и я был рад, что между нами пять часов езды. – Соотношение материалов довольно странное: 30 к 1, свинец к олову. Но вот загвоздка. Там есть какое-то странное химическое вещество… Помнишь те безопасные пули «Глейзер»? ГСС? Если это они, то Коди не повезло. Вот же черт. – Можешь представить, чтобы кто-то отстреливал этого парня тефлоновыми пулями? Нет. – Вот и я тоже. – Последовала пауза. – В любом случае, я сделала здесь все, что могла, а пицца у Ларри отстойная. Так что завтра я буду дома. Вопросы есть? Я уставился на телефон и покачал головой. – Вот и хорошо. Завтра я беру выходной. Ты не против? Я продолжил трясти головой. – Отлично. – Пауза. – Возможно, мы все равно завтра увидимся. Когда я зашел на кухню, Генри держал фотографии из конверта на расстоянии вытянутой руки. – Тебе нужны новые очки или руки подлиннее? – И то, и другое. Вонни смотрела на телевизор и спрашивала его: – Двадцать пять процентов бытовых убийств в год остаются нераскрытыми? – Она подвинулась на табуретке и улыбнулась мне. Я налил себе еще кофе и протянул чайник ей. Она покачала головой и ждала ответа, уставившись на меня этими глазами. – Не раскрывают около пяти тысяч дел. – Ее глаза распахнулись еще шире. – И где-то шестьдесят два процента убийств в США происходят с помощью огнестрельного, а значит, я и мои товарищи каждый год не находим каких-то там три тысячи сто убийц. – Похоже, ребята по телику всегда всех ловят, а настоящие копы не справляются с работой. – Генри опустил фотографии, и я заметил, что Вонни даже не пыталась смотреть на них. – Лично я никогда не пропускаю «Облаву». Вонни наклонила голову и сузила глаза. – Это большая цифра. До тебя шерифом был Конналли, да? – Она ухмыльнулась и повернулась к входной двери. – Ты знаешь Люциана? – Да, давным-давно у меня были с ним некоторые несогласия. – Она рассмеялась, и ее волчий зуб сверкнул, как в рекламе зубной пасты. – Мы с подругами прихватили ирландский виски моего отца и потащились в открытый кинотеатр Дюрана. Генри встрял в разговор: – Кажется, я об этом слышал. Это не тогда вы со Сьюзан Миллер танцевали голыми на крыше 65-го «Мустанга» во время «Доктора Живаго»? Вонни слегка покраснела вокруг горла. – Я была юна и впечатлительна. – Черт, я бы тоже впечатлился. – Генри сунул фотографии обратно в конверт и передал его мне. – Удачи. Улыбка Вонни померкла. – Ты не думаешь, что это был несчастный случай? – Вообще-то нет. – Генри шагнул за мной и открыл холодильник, чтобы достать кувшин, который я ни разу не видел, наполненный темно-коричневой жидкостью со льдом, лимонными и апельсиновыми дольками. Я бросил конверт обратно на стойку и уставился на него. – Я очень надеюсь на это, но улики указывают на обратное. – Какие? – Парня убили из оружия ближнего боя, а на той местности с таким невозможно подкрасться. Рискну предположить, что не так уж много людей охотится на оленей из двенадцатого калибра. И есть еще другие факты, которые просто не складываются. Генри помешал содержимое кувшина. – Пороховые ожоги. Вонни улавливала суть, но мне показалось, надо объяснить детали. – Когда ты стреляешь из дробовика на любом расстоянии… – Я замолчал и обдумал свой следующий вопрос. – Ты знаешь, что такое дробовик? Она не отвела глаза, чтобы показать, что не обиделась. – Мой отец раньше стрелял по тарелкам. – Ясно. Ну, похоже, пуля была с нарезами для гладкоствольного ружья. – С нарезами? Звучит противно. – Так и есть. Такие пули превращают дробовики почти что в крупногабаритные винтовки с достаточной мощностью, чтобы пробивать блоки автомобильных двигателей. – И зачем кому-то стрелять по человеку из такого оружия? – Именно. В груди у Генри заурчало, и я задумался обо всех людях, которые обрадовались, что мир избавился от Коди Притчарда. – Коди не очень-то любили в… – я искоса на него взглянул, – индейском сообществе. Вонни положила руку на стойку, чтобы привлечь внимание Генри. – Теперь надо говорить не «индейцы», а «коренные американцы». Да, Медведь? – кивнула она в подтверждение своих слов. Он поднял взгляд и задумчиво поджал губы. – Точно. – Затем он едва заметно повернул голову ко мне. – Тебе надо больше разбираться в вопросах коренных американцев. Сволочь.