– Толстый – это Сансон, – сказал Адамберг. – Вуазне и Ноэль, он ваш. С хорошеньким кукольным личиком – Демулен. Вы с Жюстеном идите за ним. – Сансон на мотоцикле. Демулен на своей машине. – Запишите номера. Надо полагать, – добавил Адамберг, повернувшись к Брюнету, – они знакомы между собой. Не исключено, что это осложнит ситуацию. Через двадцать минут Сансона обнаружили на улице Мулен-Вьё. Еще четверть часа спустя Демулен объявился на улице Гинмера. Вызвать их завтра же в комиссариат. Адамберг сожалел, что его не будет и он не услышит их показаний. Но они договорились с Морданом, что по мере возможности он будет следить за допросом по интернету из своей дурацкой Исландии. В его команде назревал бунт. Сдалась ему эта Исландия. – Мне кажется, Исландия ужасно далеко, – сказал он Вейренку. – Она правда далеко. – Я хочу сказать, я далек от нее и в мыслях, и во времени, мне кажется, она опередила меня на два столетия. От этого ожившего Конвента можно рехнуться. Вот я сейчас говорю с тобой, но при этом уже нетвердо знаю, что такое воздушный транспорт. – Я понял. Честно говоря, Робеспьер был сегодня великолепен. Аж кровь стынет в жилах. – Фуше еще круче. – Ты обратил внимание? По-моему, он отлично себя чувствует в этой жуткой роли. – На хрен нам эта Исландия? Если вообще такая страна существует? – Посеем там семена Революции? – Хорошая мысль, – кивнул Адамберг. – Запасись литературой. Нам будет чем заняться, когда туман застигнет нас на острове. – Почитаем с выражением. – Про свободу и равенство. Подыхая от холода. – Вот именно. Глава 33 – Ты что, на Северный полюс собрался? – окликнул его Лусио, не покидая своего поста. В фонаре перегорела лампочка, и в темноте Адамберг не заметил соседа. – Не на Северный полюс, а в Исландию. – Какая разница? – Только я уже не помню зачем. – Чтобы дочесаться. Потому что тебя укусили в Бреши. Только и всего. – Это черт знает что, Лусио. – Адамберг протянул руку за бутылкой пива. – Я ее открыл. Чтобы ты дерево не портил. – Черт знает что. Я бросаю расследование, бросаю свою команду для того лишь, чтобы почесаться в ледяной пустыне. – У тебя нет выбора. – Я уже даже понятия не имею, где находится эта Исландия и что такое самолет. Это все из-за заседаний Конвента. Я тебе о них рассказывал. У меня сейчас на дворе апрель 1794 года. Понимаешь? – Нет. – Что ты тогда понимаешь? – Что тебя укусило какое-то зловредное насекомое. – Я еще успеваю все отменить. – Не стоит. – Почти все мои сотрудники против. Завтра, осознав, что я на самом деле улетел, они взбунтуются. Они меня не понимают. – А как понять, когда чешется у кого-то другого. – Я все отменю, – сказал Адамберг, вставая. – Не стоит, – повторил Лусио, хватая его за запястье единственной рукой, которая в одиночестве стала почти такой же сильной, как две руки, вместе взятые. – Если отменишь, у тебя начнется заражение. И будешь локти кусать. Когда вещи собраны, мужчина назад не оглядывается. Хочешь, скажу тебе кое-что? – Нет, – сказал Адамберг, раздраженный тем, что старик слишком много себе позволяет. – Допей пиво. Залпом. Адамберг устало подчинился под нахмуренным взглядом испанца. – А теперь, – приказал Лусио, – иди спать, hombre. Ничего подобного он в жизни еще ему не говорил. Потом он услышал, как тот откашливается и сплевывает на землю. И этого тоже Лусио никогда в жизни еще не делал. Глава 34 Адамберг встретился с Вейренком у стойки регистрации на рейс, улетавший в 14.30 в Рейкьявик. Очередь была небольшая, апрель не туристический сезон. В основном бизнесмены и множество светловолосых, скорее даже белокурых детей – исландцы возвращались домой на пасхальные каникулы. Мирные исландцы путешествовали налегке, тогда как Адамберг и Вейренк с увесистыми рюкзаками явно собрались обороняться от ледяных укусов. С другой стороны, этот островок был с причудами. Вейренк отказался сдать билет Ретанкур, и рядом с ними в самолете пустовало предназначенное ей место. – Я видел ее в очереди на регистрацию, – сказал он, усаживаясь. – Ретанкур. Она даже движения не сделала в нашу сторону, лицо замкнутое, как устричная раковина. Ну, знаешь, бывают устрицы, которые, как ни бейся, не откроешь, так что в конце концов приходится их выкинуть или разбить молотком. – Ясно. – Что в ее случае означает: “Даже не вздумайте спрашивать меня, почему я пришла”. – И почему же она пришла, по-твоему? – Либо она уверена, что два слабака вроде нас не выживут в такой экспедиции, и считает своим долгом защитить нас от враждебной стихии… – Либо ее все же чем-то заинтриговала загадка теплого острова. – Камень? Думаешь, она рассчитывает набраться на нем сил? – Только не это, – сказал Адамберг. – Тогда она станет чересчур могучей и рано или поздно просто лопнет. Ей лучше вообще к нему не подходить. – Либо она не хочет принимать участие в бунте – который при этом поддерживает, – чтобы не усугублять его. Без нее недовольные лишаются весомой поддержки. Видимо, сейчас там царит полный разброд: почему Ретанкур отправилась с ними в Исландию? Кто прав, кто неправ? В салон вошли последние пассажиры, и Ретанкур направилась к ним, глядя в сторону. Адамберг поднял подлокотники кресла и прижался к Вейренку, чтобы оставить побольше места пышнотелой коллеге, поскольку узкое сиденье не было рассчитано на такие габариты. На взлете все хранили молчание. Ретанкур невидящим взглядом уткнулась в какой-то журнал. – Над Исландией, насколько я понял, ни облачка, – сказал Вейренк. – Вы чихнуть не успеете, как погода изменится, – отозвался Адамберг. – Да.