– Но Рекавика мы даже не увидим. – Рейкьявика. – Я не могу это произнести. – Фасады домов там красные, синие, белые, розовые и желтые, – продолжал Вейренк. – Озера и скалы, черные и заснеженные горы. – Красиво, должно быть. – Наверняка. – Я все-таки выучил, как будет “до свидания” и “спасибо”. – Адамберг вынул из кармана брюк бумажную карточку. Bless и takk. – А “здравствуйте”? – Слишком сложно. – На этом далеко не уедешь. – При нас будет посольский переводчик. Он ждет нас с табличкой в зале прилета. – Надо будет что-нибудь съесть в аэропорту. – Ага. – Как ты думаешь, что там можно съесть? – Копченую рыбу. – Или какую-нибудь международную жратву. Ноль внимания. Даже не шелохнулась. Как они ни старались растормошить онемевшую Ретанкур, их усилия не увенчались успехом. Они приземлились, наспех что-то проглотили, но Ретанкур так и не проронила ни слова. – Вот повеселимся-то, – шепнул Вейренк. – Придется целыми днями таскать ее за собой как изваяние. – Не исключено. – Может, оставим ее тут? Сбежим потихоньку? – Поздно, Вейренк. Адамберг посмотрел на экран мобильника. – Допрос потомка Сансона начнется в семь, – сказал он. – Сейчас почти пять, так что, учитывая два часа разницы, пора выходить в интернет. На неподвижном лице Ретанкур что-то промелькнуло. Она чуть менее неохотно последовала за ними к столу, и Адамберг подключил вай-фай. – У нас будет только звук, – сказал он. – Уровень громкости этой тёльвы оставляет желать. Давайте воздержимся от комментариев во время допроса. – Не думаю, что лейтенант Ретанкур будет нам помехой, – отважился пошутить Вейренк в ее присутствии. – Нет, – поддержал его Адамберг. – Виолетта идет с нами словно на Голгофу. Хотя Исландия – красивая страна. – Очень красивая. – Очень красивая, – повторил Адамберг. – Увлекательное путешествие. – Не то слово. – На редкость. – На редкость. Допрос Рене Левалле, потомка палача, начался с опозданием. Его вели Данглар, Мордан и Жюстен. – Я могу узнать, какого черта я тут торчу? Хриплый голос, с парижским грассирующим выговором. – Как вам уже сказали, вы находитесь здесь в качестве свидетеля, – начал Данглар. – Свидетеля чего? – Всему свое время. Ваша профессия, господин Левалле? – Я работаю на бойнях Мерсена, в Ивлине. – И кого вы там забиваете? – Крупный рогатый скот, кого еще. И чтоб вы знали, у нас гуманный забой, все по закону. – То есть? – Сначала мы их глушим током, ну, чтобы они не соображали, когда их режут, ну вот. Вообще, честно говоря, это не всегда срабатывает. – Вам нравится ваше занятие? – Ну, жрать-то надо. И народ доволен, что находятся парни, желающие этим заниматься, скажете нет? Когда в тарелке стейк, вопросов не задают, все довольны. Мы жертвуем собой, если хотите. – Как другие парни жертвовали собой, становясь палачами. – При чем тут это? – При том, что вы потомок знаменитого семейства палачей. – Какого хрена? – возмутился Левалле. – Да, они, жертвуя собой, запускали гильотину. В наше время можно было бы работать профессиональнее. Их предварительно оглушали бы. – В наше время смертная казнь отменена, господин Левалле. – Так я свидетель чего тогда? – Заседаний Национального Конвента, восстановленных Обществом по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера. – И что из того? Это разве незаконно? – Законно. – Ну, тогда я пошел. – Подождите. Почему вы каждый понедельник приходите на эти заседания? – А что, у нас никто не ходит в театр? Так вот, это то же самое вообще-то. – Это ваш театр? – Как хотите, так и называйте, мне плевать. – В этом спектакле участвуют те, кому ваши предки, и особенно Шарль-Анри, обязаны своей ужасной репутацией. – И что? – Четырех участников Ассамблеи недавно убили. Было слышно, как на стол выкладывают фотографии жертв. – Я их не знаю, – сказал Левалле. – Мы опасаемся, – продолжал Мордан, – что убийца, убирая членов Общества, метит выше, его цель – Робеспьер, или, вернее, актер, который его играет. – Скажите лучше, принимает себя за него. Он просто псих ненормальный, чего уж тут.