– Это… мое. Я имею в виду, эту статуэтку Брю подарила мне. Это – одна из ее скульптурных работ. А я забыла ее забрать, когда переезжала в собственный дом. Судя по лицу, Габриэла была очень смущена. Веронике это понравилось. А вот статуэтка – не очень. Грубо сделанное лицо девушки казалось искаженным от муки. Может быть, согласно замыслу скульпторши, девушка танцевала со змеей, но Веронике показалось, что змея ее душит. Хотя, возможно, девушке просто сильно хотелось в туалет. – А это что? – Вероника подошла к столу. – Подкасты записывать? Веронике по роду деятельности приходилось бывать в разных местах. В том числе как в любительских, так и в профессиональных звукозаписывающих студиях – поэтому оборудование она узнала сразу. – Песни, – возразила Габриэла. – Брю хорошо поет. – Надо же, сколько у нее талантов… – Много. Но нет терпения развить хотя бы один. Веронике, слух которой начинал привыкать к немецкой речи, показалось, что она слышит нечто вроде сестринской ревности или зависти. Она покосилась на Габриэлу. – Что-то не так? Габриэла ответила не сразу и с видимой неохотой: – Ну… Брю ведь уже не маленькая девочка. А все ее постоянно опекают и защищают. По привычке, что ли… Она ведь младшая. Мама, Вернер (это наш брат), я… Мне кажется, было бы неплохо, если бы Брю научилась сама что-то представлять собой в этом мире. Вероника достаточно общалась с Тишей, чтобы суметь профессионально отделить зерна от плевел. Тиша бы сказал примерно так: «Желание, чтобы сестра что-то собой представляла, – рассудочное, оно не имеет особого значения. А вот зависть к тому, что сестру все опекают и защищают, идет изнутри, это важно». Внутри Вероники все напряглось от мысли, что она сейчас, возможно, стоит рядом со злоумышленницей, которая посылает анонимки. Хотя… Вероника заставила себя расслабиться. Объективно: какой в этом смысл? Если анонимщик чего и добился своей деятельностью, так лишь того, что с Брю все начали носиться еще больше. Не стыкуется. – Теперь я застряла здесь, – продолжила между тем жаловаться Габриэла, – потому что Брю, видите ли, страшно и одиноко. Хотя еще неделю назад я должна была уехать в Антарктиду. – Куда? – изумилась Вероника. – В Антарктиду? Это… внизу карты? – Она показала пальцем себе под ноги. – Где лед и белые медведи?! – Пингвины, – поправила ее Габриэла. – Белые медведи – в Арктике. «Арктос» – по-гречески «медведь». А Антарктида – антиарктос. Там нет медведей. – Она улыбнулась. – Видишь, запомнить очень просто. – Да что там вообще делать? – недоумевала Вероника. – Я веду блог о путешествиях. – Это я знаю. Но что может быть интересного в Антарктиде? Там же… холодно! Габриэла хотела было что-то с жаром возразить, но какая-то мысль ее остановила. Она помотала головой: – Ты просто не понимаешь. – Да уж. Это точно. Вероника села за стол, где стоял компьютер Брюнхильды, и пошевелила «мышкой». Экран тут же ожил и дружелюбно предложил ввести пароль. – Есть идеи? – повернулась Вероника к Габриэле. Та пожала плечами. Потом, заинтересовавшись, склонилась над клавиатурой. Пальцы забегали по клавишам. – Дата рождения – нет, «Брюнхильда» – нет… – Попробуй «мировое господство», – предложила Вероника и в ответ на озадаченный взгляд Габриэлы пожала плечами. Та ввела еще что-то на немецком, в два слова. Пароль не подошел. – Видимо, последний немец, которому понравился бы такой пароль, просрал все полимеры в сорок пятом, – вздохнула Вероника. Судя по выражению лица Габриэлы, переводчик выдал какую-то галиматью, да и слава богу. Не хватало еще поругаться из-за глупых шуток. Взгляд Вероники поблуждал по стене и остановился на плакате. – А это что за ребята? – спросила она. Габриэла проследила за ее взглядом, хмыкнула и ввела, проговаривая вслух: – Tokio Hotel… Неверно! Подожди… «Билл Каулитц»! Есть! – Даже не буду спрашивать, – сказала Вероника, подавшись вперед. Габриэла уступила ей пространство и подошла к окну. – Эй, ты далеко-то не уходи, – сказала Вероника, кликнув на браузер. – Я ведь не смогу понять, что у нее в истории. Или по крайней мере напиши, как по-немецки «сайт для желающих стать жертвами анонимных извращенцев». – Подожди, – резко сказала Габриэла. – Мне показалось, я слышу машину. – Их еще в девятнадцатом веке изобрели, это нормально. – Ч-черт! Это мама и Брю возвращаются! Быстрее! Заблокируй все! Габриэла кинулась к компьютеру. Все, что успела разглядеть Вероника, – это страница в соцсети с фотографией длинноволосого парня лет двадцати, который улыбался в камеру. И – имя: Леонхард Кляйн. 21 Елена Сергеевна быстро пришла в себя. Она уперла руки в бока и как будто бы стала выше ростом. – Я?! – закричала она. – Отправляю анонимные письма дочери моей подруги?! Тимофей с невозмутимым видом уселся на высокий табурет и задумчиво уставился куда-то мимо матери. – Пока что это – самое правдоподобное объяснение происходящему из всех, что я вижу, – сказал он. – Прежде чем ехать сюда, я, разумеется, навел справки. Ты довольно долго жила на проценты с наследства Штефана. Потом, видимо, тебе показалось, что этого мало, и четыре года назад ты вложила основную сумму в акции. Поначалу все шло неплохо, но недавно акции, как это нередко бывает, обесценились, и ты осталась на мели. Практически без средств к существованию. Устроилась администратором в салон красоты, но получаешь там крохи. Одно только содержание дома в этом районе отнимает больше. Тебе срочно понадобился дополнительный источник дохода – и ты вспомнила обо мне. О том, что мы с Габриэлой в детстве дружили, а теперь занимаемся сходными видами деятельности. Габриэла – как и Брюнхильда – владеет пятью процентами акций компании покойного отца. Это серьезные деньги – не говоря уж о том, что ее собственный бизнес с лихвой закрывает все ее потребности. Если бы мы с Габриэлой заключили брак и я переехал сюда, твои финансовые трудности – по твоему разумению – решились бы сразу. Однако тебе нужен был предлог. Что-то, что заставило бы меня почувствовать себя обязанным приехать. Какое-то преступление, связанное с близкими людьми. Так возникла идея с анонимными письмами… Елена Сергеевна не сразу обратила внимание, что лицо сына расплывается перед глазами. «Это что – слезы?» – с ужасом подумала она и часто-часто заморгала, но этим лишь ухудшила ситуацию. Слезы потекли по щекам. Это – ее сын. Такой же, каким был в детстве. Отстраненный, безжалостный и сам не осознающий своей жестокости. Инопланетянин. – Что… Что ты несешь? – прошептала Елена Сергеевна, пытаясь отыскать внутри себя достаточно ярости для крика. – Чтобы я… Я?! И как только она собралась с силами и повысила голос, Тимофей уничтожил ее одной фразой: – Мы оба знаем, что ты на такое способна. Елена Сергеевна попятилась. Ноги отказывались держать вес ее тела, и она ухватилась руками за раковину. – Это – всего лишь гипотеза, – слышала она голос сына точно сквозь вату, забившую уши. – Однако пока – самый правдоподобный вариант из всех, что я вижу. Хотя, разумеется, пока вариантов не так уж много. Учитывая то, как мне описали Брюнхильду, вряд ли ей пишет отвергнутый влюбленный или проигравшая соперница. Здесь работают совершенно иные интересы. Я послал Веронику осмотреть комнату Брюнхильды только для того, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты позвала меня, чтобы я помог, – и я помогу. Я не хочу, чтобы ты села в тюрьму. Но история с анонимками должна прекратиться. Если она не прекратится, я продолжу расследование и рано или поздно докопаюсь до истины. Если ты хотя бы вполглаза следила за моей карьерой, то знаешь – я не проигрываю. Я не проигрывал даже в детстве. Тимофей слез со стула и ушел. Хлопнула дверь. Елена Сергеевна, как будто кто-то отобрал у нее опору, медленно опустилась на пол и заплакала. 22 Брю, насупившись, сидела на переднем сиденье и сверлила взглядом крышку бардачка. Только по снижению скорости она поняла, что мама подъезжает к дому. Наконец машина остановилась, но мама не спешила выходить. Это означало, что сейчас будет разговор. – Это был уже четвертый специалист, Брю, – негромко начала мама. – Я умею считать, мам, – откликнулась Брю. – Что не так с этим? – С ними со всеми все одинаково не так. Требуют, чтобы я выворачивала душу наизнанку, рассказывала обо всех своих мыслях… Бр-р! – Она содрогнулась от воспоминаний. – Это хуже, чем сексуальное домогательство. Насильник, по крайней мере, не лезет к тебе в душу. – Брю, прекрати, – покачала головой мама. – Ты же сама понимаешь, что тебе нужна помощь… – Да, нужна! – Брю подняла голову и посмотрела на маму. – Нужна, только не такая. Меня преследует какой-то маньяк – а все пытаются делать вид, будто ничего не происходит!