– В этот проход. Между павильонами. – А что было дальше? Дальше был провал. Мир бросился ему навстречу и опрокинул. Темная лужа. Отвертка в окровавленный ладони… Он не знал, было это наяву или в забытье. Пронзительный крик – позже Тимофею скажут, что кричал он сам. На его крик и прибежали люди. – Я не помню, что было дальше. – Вообще ничего не помнишь? – Вообще. – Не лги мне! На допросе нельзя говорить неправду. – Я не лгу… – С вашего позволения, господин полицейский, я вмешаюсь. – Это психолог. Его привела мама. Сама она молчала в течение всего допроса, остановившимся взглядом смотря в стену. – У мальчика время от времени случаются припадки, во время которых он не отдает себе отчета в своих действиях. Если угодно, мы готовы предоставить любые подтверждающие документы. – Даже не сомневаюсь. – Полицейский обернулся к коллеге, забрал у него из рук исписанные листы бумаги. Протянул листы бумаги маме. – Это протокол, фрау Бурлакофф. Как совершеннолетний представитель вашего сына, ознакомьтесь и подпишите. Мама взяла листы и, кажется, тут же о них забыла – рука с бумагами опустилась на колени, как неживая. Мама посмотрела на полицейского и не своим, осипшим от долгого молчания голосом спросила: – Что же теперь будет? Ответил внезапно другой полицейский – тот, что до сих пор стоял за спиной у первого. Он выглядел более доброжелательным. – В связи с тем, что ваш сын несовершеннолетний, да к тому же нездоров, вероятнее всего, ему не будут предъявлять обвинение. Хотя, безусловно, назначат обследование и дополнительные занятия с психологом. Нашим психологом. – Последние слова полицейский выделил голосом, но Тимофей отметил это машинально. «Обвинение» – вот слово, о которое он споткнулся. Слово, настолько невероятное и нелепое, что поначалу Тимофей пропустил его мимо ушей. Не сразу понял, о чем говорит полицейский. «Вашему сыну не будут предъявлять обвинение»… – Обвинение? – хрипло повторил Тимофей. – Вы… Вы что, хотите сказать, что это я убил Штефана? 24 Увидев Тимофея, входящего в дом в сопровождении женщины в годах и девушки помладше Габриэлы, Вероника удивленно округлила глаза. Если план и был таким – ее в него никто не посвящал. Со всех сторон зазвучала немецкая речь. Планшет был у Габриэлы, и Вероника не могла понять ничего. Поэтому она тихонько приблизилась к Тимофею, которого усадили на диван, села рядом и спросила: – Тиша, ты чего натворил? – Познакомился с Брюнхильдой, – отозвался тот, с грустью осматривая разорванный рукав. – Скажи, ты умеешь шить? – И не надейся, – заявила Вероника. – Ясно. Что-нибудь нашла? – Смотря что тебе интересно. Брю, как я поняла, натура быстро увлекающаяся и быстро остывающая. Она пробовала себя в рисовании, лепке, музыке… – Ты видела ее работы? – Одну статуэтку. – Насколько она плоха по шкале от одного до десяти, где десять – статуя Давида? – Не знаю… – задумалась Вероника. – Шесть?.. – Не так плохо. – И что это для тебя значит? – Значит, что у нее могут быть завистники по художественной части. Кто-то, кого она обошла в конкурсе или вроде того. – Блин… – Не расстраивайся. Думать – это моя работа. Вероника в шутку замахнулась, но тут же опустила руку. – Прибила бы! Но тебя, я смотрю, уже. Это, кстати, она? Брю? Девушка с взволнованным лицом и чуть курносым носом приближалась к дивану со стороны кухни. В руках она держала аптечку. – Симпатичная, – решила Вероника. Она отметила несомненное сходство между двумя сестрами (Габриэла разговаривала о чем-то с мамой на повышенных тонах). Но если вся Габриэла, казалось, была на поверхности и не таила никаких секретов, то Брю производила впечатление девушки, глубоко погруженной в свой внутренний мир. Не посмотрев на Веронику, Брю опустилась на корточки рядом с Тимофеем. Открыла аптечку и достала оттуда пластиковый пузырек. Тимофей, внимательно выслушав ее лепет, забрал пузырек и спрыснул ссадину, видневшуюся в прорехе рукава. От перевязки решительно отказался. Вероника фыркнула, вспомнив насыщенное детство в Энске. Вряд ли Брю знает, что это такое – носиться по пустырям и заброшкам, будучи с ног до головы покрытым царапинами. Для Тимофея и сейчас подобная ссадина – ерунда, перекисью он воспользовался, вероятно, только из вежливости. Вот спортивного костюма ему жаль, это точно. Тиша не из тех, кто обожает шопинг. Наконец, суета унялась, аптечка исчезла. Мама Брю и Габриэлы ушла в кухню. Габриэла, вспомнив про Веронику, сунула ей в руки планшет, а сама подвинула пару кресел так, чтобы они все могли сидеть кружком. Будто заговорщики или члены тайного клуба. Но не успела Габриэла раскрыть рта, как входная дверь открылась и появилось новое действующее лицо – мужчина лет сорока пяти, опирающийся на трость. К нему немедленно подбежала мама и обняла. Брю и Габриэла тоже вскочили. – Кто это? – спросила Вероника, пнув Тимофея по ноге. – Брат Габриэлы и Брю, – сказал Тимофей и встал. – Его зовут Вернер. Я должен поздороваться. Тогда, в детстве, он мне сильно помог… Вероника вспомнила жуткую историю про отвертку, зябко повела плечами. Сказала: – Держись. Мысленно я с тобой. Тимофей самым серьезнейшим образом кивнул и пошел навстречу Вернеру такой походкой, будто колени у него не сгибались в принципе. Вернер как-то незаметно, но очень быстро стал главой собрания. Для него придвинули еще одно кресло. Вероника невольно им залюбовалась. Серьезный, властный мужчина – он даже улыбался так, будто находил в этом некий особый резон. – Итак, какие есть соображения? – спросил Вернер, перебрасывая трость из одной ладони в другую. – Я предлагаю перевезти Брюнхильду куда-нибудь в другое место, – сказал Тимофей. – Так мы достигнем двух целей одновременно. Во-первых, снимем психологическое напряжение с Брюнхильды. Во-вторых, вынудим преступника что-то изменить. Пока что мы все играем в его игру. Если перепишем правила, ему придется соответствовать, и мы узнаем что-то новое. «Так и скажи, что не хочешь больше жить со своей мамочкой», – мысленно поддразнила Тишу Вероника. – Хорошая идея, – сказал Вернер. – Мне нравится. А куда мы ее перевезем? – Не имеет особого значения, – сказал Тимофей. – Насколько я понял, по почте пришло лишь несколько писем. Остальные так или иначе оказывались в доме. На подоконнике, на крыльце, в почтовом ящике… – И не только в доме, – перебила Брю. – Одно я нашла в своем шкафчике в спортзале. Другое – в машине. Тимофей кивнул: – Человек, который этим занимается, в совершенстве изучил тебя и твой образ жизни. Думаю, мы серьезно спутаем ему карты, если хотя бы переедем в отель в Мюнхене на неделю-другую. Брю поерзала в кресле. Вероника подумала, что вряд ли она в восторге от такой резкой перемены условий. – А что, если немного подальше? – спросила вдруг Габриэла. Все посмотрели на нее. – Что-то конкретное? – спросил Вернер. – Ну… – Габриэла в смущении покусала губы. – Я, разумеется, все оплачиваю – перелет, проживание, экипировку… Не пугайтесь! – Она посмотрела почему-то на Веронику. – Там – ничего такого экстремального, вполне комфортабельная туристическая станция. Они уже не первый год работают как отель. Рекомендация от клуба путешественников, отличные отзывы, прекрасное обслуживание, и… – Ты о чем? – чуть слышно произнесла Вероника. Габриэле не пришлось смотреть на экран планшета, чтобы прочитать перевод. Она догадалась. И, глубоко вдохнув, сказала: – Антарктида.