Из правого глаза Габриэлы торчала рукоятка отвертки. Тимофей попытался вдохнуть, но воздух куда-то делся. Перед глазами все закружилось. Сердце оглушительно загрохотало, вытеснив из вселенной все остальные звуки. За миг до того, как вокруг сгустилась тьма, он почувствовал, что падает лицом вниз. 47 ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД – Ты все-таки ненормальный, – ворчала Габриэла. Они с Тимофеем и Вернером шагали по дорожке парка аттракционов. – А если ты опять… Что, если тебе снова станет плохо?! – Не станет. – Откуда ты знаешь? – Мне становится плохо в ситуациях, которые я не могу контролировать. Сейчас – все под контролем. – Мне бы твою уверенность! На это Тимофей отвечать не стал. Он свернул на дорожку, ведущую к колесу обозрения. Место происшествия, закуток позади павильонов, было огорожено желтыми полицейскими лентами. Но охраны рядом не обнаружилось. – Трое суток прошло, – прокомментировал Вернер. – Все, что нужно, уже сфотографировали. Ленты тоже скоро снимут. Тимофей кивнул. Нагнувшись, он молча пролез под ограждением. Габриэла наклонилась, чтобы лезть за ним, но Вернер придержал ее за плечо. – Не мешай. Тебе там точно делать нечего. Оказавшись за ограждением, Тимофей осмотрелся. Сухо, без эмоций доложил: – Тут кровь. Она впиталась в землю, но ее много. Вернер развел руками: – Проникающее в голову. Конечно, ее много. Грубо говоря, голова – это мешок, наполненный кровью и… – он покосился на сестру, – …и другими жидкостями. Тимофей повернулся к нему. – А если бы я с размаху проткнул этот мешок? А потом еще и выдернул отвертку? Я ведь должен был сильно испачкаться. Правильно? Вернер нахмурился: – Насколько я помню, твоих фотографий с места происшествия нет. Первыми рядом с тобой оказались не полицейские, а обыватели. Которые, разумеется, сразу отобрали у тебя отвертку и оттащили от тела. По их словам, ты был весь в крови. – Вот именно, – кивнул Тимофей, – что «по их словам». Есть такая русская поговорка… – Он задумался, как лучше перевести. – У страха – большие глаза. Означает, что, когда люди напуганы, они склонны приукрашивать увиденное. Иногда – вовсе сочинять небылицы. Основанные на том, что они, по их представлению, должны были увидеть. Скажите, например, «инопланетянин» – и каждый первый тут же представит зеленого человечка. Хоть никогда не видел инопланетян. Скажите: «убийца над трупом» – и люди немедленно скажут, что руки убийцы были по локоть в крови. – Интересная гипотеза, – пробормотал Вернер. – Что ж, постараюсь раздобыть фотографии с места происшествия. Когда прибыла полиция, тебя обязаны были сфотографировать. Может, кстати, и кто-то из присутствующих тебя снял. – На моих руках не было крови, – сказал Тимофей. – Вот как? – удивился Вернер. – Ты ведь говорил, что ничего не помнишь. – Я не помню, что я делал. Но некоторые фрагменты помню. Например, вон там, – Тимофей кивнул на павильоны, – с левой стороны, если смотреть отсюда, на стене должна быть широкая полоса. Тот, кто шел мимо, задел стену локтем и стер с нее пыль. А следующий фрагмент, который я помню, – моя ладонь, в которой держу отвертку. Ладонь испачкана – да. Но не сильно, только вот тут, – он провел пальцами по ребру. Вернер подошел к павильону. Осмотрел и кивнул. – Да, полоса и впрямь есть… Хочешь сказать, что все, что ты сделал, это выдернул отвертку? – Я не могу утверждать с уверенностью. Но предполагаю, что да. – Разберемся, – пообещал Вернер. Помолчал. – Только, видишь ли… Важно, чтобы ты понимал. Все то, что мы сейчас обсуждаем, – лишь косвенные доказательства твоей невиновности. Для суда этого будет недостаточно. Картина, которую увидели люди, – мальчик, стоящий над трупом с окровавленной отверткой в руке, – аргумент, который разобьет все эти доводы вдребезги. – То есть… – медленно проговорил Тимофей, – вы хотите сказать, что суд поверит не фактам, а фантазиям так называемых свидетелей? – Вероятнее всего. Видишь ли… Ты слишком очевидный и… – Вернер помолчал, но, взглянув на Тимофея, выговорил это слово твердо: – …и удобный для следствия убийца. Отвертка принадлежит тебе. Ее видела у тебя в руках свидетельница – контролер. Ты подвержен припадкам, во время которых себя не контролируешь. Тебя обнаружили стоящим над трупом… Прости мне мой цинизм, но для того, чтобы ты понял, я вынужден называть вещи своими именами. Знаю, что в твоем возрасте это сложно принять. Рановато тебе, конечно, сталкиваться с такими вещами. Но… – Как это – суд ему не поверит? – перебила Габриэла. – Почему – не поверит? Так не должно быть! Надо объяснить им… Вернер! – Она принялась дергать брата за рукав. Тимофей не слушал Габриэлу. Даже голову в ее сторону не повернул. – Я понял. – Он смотрел на Вернера. – Единственный способ убедить суд в том, что это сделал не я, – найти настоящего убийцу. Да? – Боюсь, что да. Извини, парень. – Вам не за что извиняться. Не вы придумали мир, который устроен так по-идиотски. – Тимофей снова нырнул под ограждение, выбираясь с огороженного участка. – Отвезите меня, пожалуйста, домой. 48 – …как вы говорите, расследовал убийства, то вряд ли бы он потерял сознание при виде трупа, – говорил мужской голос. Пока Тимофей мог лишь воспринимать, но не анализировать. И кто именно говорит – было ему непонятно. – Во-первых, это не просто труп, а его подруга детства! – Это Вероника. Ее голос не требует идентификации, он живет где-то глубоко внутри, вписан едва ли не в генетический код. – А во-вторых, я же вам объясняю: у него панические атаки из-за всего этого! Теперь он начал воспринимать навязчивый писк. Хватаясь за повторяющиеся звуки, постепенно вытягивал себя на поверхность. Габриэла мертва. Убита тем же способом, каким был убит Штефан: отверткой в глазницу. У него самого случилась паническая атака, и он отключился. – Из-за всего этого? – переспросил мужской голос. – Из-за прошлого. – Вероника шмыгнула носом. Не то всхлипнула, не то подхватила насморк после прогулки на снегоходе. – Ясно. – Теперь Тимофей смог идентифицировать голос – это был Оскар, врач. – Ну, панические атаки я вылечить не смогу, не моя компетенция. Увы. – А чья? – возмутилась Вероника. – Психолога, психиатра… – Тиша – не псих! – Знаю, знаю… Так, ну, сердце в норме. Поначалу была небольшая аритмия, но теперь ритм хороший. Кажется, он просыпается. – Тиша? Ты меня слышишь? Он ощутил знакомое прикосновение к своей руке и с трудом открыл глаза. Большую часть поля зрения заняло обеспокоенное лицо Вероники. На ней был белый халат – видимо, таковы были требования к пребыванию в медпункте. – Не называй меня «Тишей», – пробормотал Тимофей. – Слава богу, мозг в порядке, – вздохнула Вероника. – Ты как? С тобой тогда то же самое было? – Когда? – В метро. Когда ты ехал ко мне в Нескучный сад – помнишь? Тимофей кивнул. Судя по выражению лица Вероники, она только сейчас поняла, что тогда, летом, это было не притворство с его стороны, не какая-то жалкая уловка. То есть умом-то она это всегда понимала. Но подсознательно убедилась лишь сейчас. – Да, – сказал он. – Помню. Примерно то же самое.