Китаянка отрицательно покачала головой. – Хотя бы подъезд? – допытывался Вернер. – Ты сказала, женщина приезжала на машине. Где она оставляла машину? Китаянка впала в глубокую задумчивость. То ли вспоминала, то ли снова не поняла вопрос. На входной двери звякнул колокольчик. Они, все четверо, машинально повернулись к двери. Китаянка просияла. – Вот! – обрадованно объявила она, показывая пальцем на вошедшего. – Вот этот мужчина! Тот от такого внимания замер на пороге. Сначала посмотрел на сияющую китаянку, потом изумленно – на Тимофея. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но не сказал. Перевел взгляд на Вернера. Тот шагнул ему навстречу. Начал было: – Добрый день… – однако вошедший не дослушал. Он развернулся и бросился бежать. 69 На теплом складе, где закрыли Генриха Вайса, хранились постельные принадлежности, одежда, чистящие средства и что-то еще, находящееся в многочисленных запечатанных коробках. Их содержание Тимофея не интересовало. Генрих соорудил себе постель: развернул на полу матрас, положил сверху простыню, подушку, укрылся одеялом. Устроился он вполне уютно и, очевидно, спал, когда убийца вошел в дверь. Генрих проснулся от звука, сел. Одеяло сползло. Возможно, прозвучал короткий диалог, после которого нож полоснул по горлу Генриха и перерезал сонную артерию. Кровь хлынула фонтаном и залила все вокруг. Генрих упал на спину и больше не поднялся. Он хватался руками за горло и, по всей видимости, извивался – смятое одеяло валялось в стороне. – Дерьмо, – констатировал врач, стоя в дверях. «Мартин Йоргенсен, – напомнил себе Тимофей, – датчанин». После убийства Габриэлы он выучил имена и национальности всех сотрудников станции. – Кровь, – поправил Тимофей и первым вошел внутрь. – Послушайте, не надо вам тут следить. Я и сам дальше не пойду. Смерть я могу констатировать и отсюда. – Я не наступлю в кровь, не беспокойтесь. Тимофей подошел к телу так близко, как только мог, чтобы не испортить ничего, что могло помочь следователям. И опустился на корточки. Его взгляд ощупал лицо Генриха, изуродованную гортань, спустился ниже. Генрих спал полураздетым, с голым торсом. Одежду, аккуратно сложенную, Тимофей увидел на одной из коробок. Всю, кроме свитера – свитер, смятый, валялся рядом с матрасом. Ему тоже досталось, светлая шерсть вся была в крови. – Какая здесь температура? – спросил у врача Тимофей. – Точно не знаю… Впрочем, вот термометр. Тимофей смотрел на тело, пока Йоргенсен присматривался к термометру. – Пятьдесят градусов. – Это, как я понимаю, по Фаренгейту. – Разумеется. – В жилых помещениях теплее? – Конечно. Там – порядка шестидесяти шести. – Генрих Вайс отличался пониженным порогом восприятия холода? – Что? – переспросил Йоргенсен. – У вас есть медицинские карты, вы должны быть в курсе особенностей организмов работающих здесь людей. Генрих Гейне закалялся? – Я… Я не знаю. Тимофей встал и прошел к выходу. – Странный вы человек, – обронил Йоргенсен, когда Тимофей проходил мимо него. – Когда принесли девушку, там вовсе не было крови, а вы упали в обморок. Здесь же… – Вы хотите задать вопрос или просто озвучиваете пришедшие в голову трюизмы, чтобы спастись от неудобного молчания? Врач обескураженно замолчал. Тимофей, выйдя в коридор, локтем толкнул дверь – Йоргенсен едва успел выскочить вслед за ним. – Что вы делаете? – Сижу на корточках и смотрю на замочную скважину, подсвечивая себе фонариком мобильного телефона, – объяснил Тимофей. – Хорошо. А зачем вы это делаете? – Ищу следы взлома. – Взлома?! Заинтригованный Йоргенсен присел рядом с Тимофеем. Они вместе тщательно осмотрели замочную скважину. – И как? – спросил Йоргенсен. – Не знаю. – Следы есть или их нет? – Есть царапины, в том числе – свежие. Их могли оставить и ключом. Я не уверен, лучше дождаться криминалистов. Йоргенсен встал и совершенно другим тоном сказал: – Ну так какого черта вы лезете, если не соображаете? Вместо ответа Тимофей вновь открыл дверь и вошел внутрь. На этот раз остановился сразу за порогом и снова внимательно осмотрел помещение. Кровь. Одежда на коробке. Смятый свитер. Тело на матрасе. Кровь, кровь, кровь… Взгляд его упал на стену. Стена была темно-коричневого цвета, поэтому замысел убийцы исполнился не сразу. Надпись, сделанная кровью, не бросалась в глаза. – Brunhilde gehört zu mir, – прочитал Тимофей. – Господи… – Голос Йоргенсена вернулся к прежней неуверенности. – И что это значит? Я не говорю по-немецки… – «Брюнхильда принадлежит мне», – перевел Тимофей на английский. Буквы были такими же нарочито витиеватыми, как в анонимных письмах. 70 Медпункт наполнился криками боли. На операционном столе лежал помощник повара, а единственный оставшийся на станции врач, Йоргенсен, накладывал шину. – Он взял один из снегоходов и просто уехал, – говорил Конрад. Начальник станции стоял в коридоре, возле открытой двери медпункта, напротив Тимофея. – Куда? – спросил Тимофей. – Не доложил, – поморщился Конрад. – Барт попытался его остановить – видите, к чему это привело. – Он бросился на снегоход, которым управлял человек, спасающий свою жизнь?