– Я не знаю. Следующим утром ее уже не было. Мистер Маккарти оббегал все соседние улицы, расспрашивал соседей, съездил во все приюты, о которых знал, спрашивал в больницах… – Трогательная забота. Может, это был его ребенок? Или его родственница? Миссис Хьюз вспыхнула: – Как вы можете?! Мистер Маккарти никогда бы не опустился до подобного! Он всегда был таким… таким… О господи, господи! – Как она выглядела? Жена пристава отвлеклась от начинающихся рыданий, поразмыслила и сказала: – Высокая, светловолосая, с голубыми глазами. Очень молодая, но не наша, иностранка. Симпатичная, – не без зависти добавила она. – Сможете описать ее внешность художнику? – Э… д-да, – удивленно ответила миссис Хьюз. – Отлично. Келли, пришли сюда Эдди. Пусть займется. Заодно прошурши все заявления о пропавших женщинах, может, среди них найдется какое-нибудь от мистера Маккарти. Ищи все, что было, за период… Гм… Когда он ее привел? – Да разве я помню… Может, двадцать пятого… Или двадцать шестого октября… – Ладно, Келли, ищи начиная с двадцатого. – Дата важна, – неожиданно раздалось из-за спины комиссара. Бреннон обернулся. Лонгсдейл подпирал стену у двери. Пес сидел у его ног, а глаза консультанта мерцали в полумраке, как бледно-голубые огоньки. – Мне нужно знать точный день. – Зачем? Лонгсдейл подошел, доверительно склонился к миссис Хьюз и уставился ей в глаза. – Вспомните, – мягко шепнул он, – какой был день? Что вы делали с утра? – Какого черта вы делаете? – недовольно спросил комиссар. Его проигнорировали. Даже пес. – День? – растерянно прошептала женщина, завороженно глядя в голубые глаза консультанта. – Какой день? Обычный… Она как-то странно замерла на стуле, боком, словно хотела встать, но забыла зачем. – День, Нэнси, – повторил консультант и осторожно взял ее за руку. – Вздохните и вспомните день. Вы все помните, только вздохните. Миссис Хьюз откинулась на спинку стула, глубоко вздохнула и обмякла, как кукла. Ее стекленеющий взгляд остановился на лице Лонгсдейла. – День… – невнятно пробормотала она. – Он начался, – шепнул консультант. – До света, – покорно отвечала женщина. – Мы встали, я и дочки, растопили камин, разогрели воду… Чайник лопнул, и я полезла в кладовку… Муж спустился, Дженни пошла растолкать мальчишек… – Вы завтракали? – Как обычно, – прошептала миссис Хьюз, – Дэнни уронил хлеб, Мейси чуть не опрокинула кипяток, Сэмми и Джон опять дрались… – Можно побыстрее? – сквозь зубы спросил комиссар. – Муж ушел на службу, – бормотала жена пристава, – и повел мальчиков в школу по дороге… Господи, зачем им школа, как будто… как будто… – Лонгсдейл сжал ее руку; она замолчала и наморщила лоб. – А мне нужна вода для стирки. Он забыл ее натаскать, и мы опять с ведрами… В этот собачий холод… – Вы стирали? – мягко спросил Лонгсдейл. – Как всегда, в последний понедельник месяца… Консультант выпустил ее руку и повернулся к комиссару. Миссис Хьюз чуть не свалилась со стула – полицейский едва успел ее поймать. – Последний понедельник октября, – сказал Лонгсдейл. – Двадцать шестое число. – Хорошо, – недовольно буркнул комиссар. – Келли, с двадцать шестого октября. Кто-то же должен был искать пропавшую молодую женщину. – Да, сэр. – Ну так не стой столбом! Полицейский выскочил из столовой, на ходу осенив себя крестом, когда пробегал мимо Лонгсдейла. Пес презрительно фыркнул. – Она прикасалась к ребенку, и на ней была кровь матери, – сказал консультант Бреннону. – Вот почему ваш пес учуял… Ладно. Хотя какая разница, двадцать шестое или тридцатое. Это уже непринципиально. – Она родила двадцать шестого, а значит, могла утопить его двадцать восьмого. – Лонгсдейл угрюмо взглянул на комиссара. – Три дня до Самайна. Бреннон побарабанил пальцами по папке. – Итак, Маккарти не имеет отношения ни к абортам, ни к зачатию ребенка. – Ну, она могла сначала обратиться к нему за абортивным средством… – Доктор не дал бы ей такого, судя по отзывам его начальства и пациентов. Он двадцать восемь лет работал врачом в муниципальной больнице для бедных. В муниципальной больнице! Вы хоть знаете, что это значит? – Нет. – Там лечат нищих, бродяг и малоимущих. А ведь Маккарти после окончания университета получил приглашения в самые лучшие больницы. Вот они, все здесь – он хранил их у себя, на память, наверное. Но так и не ушел. – Да, – сказал Лонгсдейл, разглядывая портрет девушки, который художник набросал со слов миссис Хьюз. – Шесть лет назад наш доктор перенес тяжелую ангину и больше не мог практиковать. Незадолго до этого он получил небольшое наследство, купил дом и стал его сдавать. Соседи на него молились – не каждый наскребет денег на врача, а он никому не отказывал в совете. Так что он как раз способен броситься на помощь одинокой женщине, даже если увидит ее первый раз в жизни. Чего не скажешь о нашей жертве номер три. – Натан взял со стола листок бумаги и помахал. – Это наша последняя на данный момент жертва. Лонгсдейл оторвался от изучения портрета. – Уверены? – Аптекарь. Джонас Кавана. Его опознали мать и брат. Риган продолжает обыскивать его аптеку. В тайнике под полом кладовки уже нашли гору средств для абортов. Лонгсдейл рассеянно кивнул и отвернулся. – Я не могу понять только одного. Ну ладно, Колин Мерфи – случайная жертва, тварь была голодна и сожрала первого встречного. Ладно Кавана – он продал матери абортивное средство, хоть оно и не подействовало. Но почему отец Тайн и Маккарти? Они были хорошими людьми… Неплохими, по крайней мере. Так какой смысл… – Перечитали рождественских сказок? – вдруг процедил Лонгсдейл. Бреннон аж вздрогнул. Консультант швырнул портрет девушки на стол и отвернулся к окну. Комиссар смотрел на хищный профиль на фоне темнеющего неба и поймал себя на том, что впервые видит консультанта раздраженным. – Хорошие люди, плохие люди – какая к черту разница? – Ну, если бы речь шла об обычном убийце, я бы с вами согласился. Но это же дух. Лонгсдейл фыркнул: – Вы что, всерьез считаете, будто неупокоенная душа невинного крохи пойдет мстить старым грешникам, которые довели дитя до могилы? – Ну… – Ну так выбросите этот бред из головы. – Лонгсдейл резко обернулся, и Натан не узнал его лица. – Этой твари плевать на плохих и хороших. Она ищет себе добычу, и первыми стали те, кого она помнит. Они всегда так делают. Это последний шаг от человека к нежити. Бреннон не узнал консультанта. Его голос стал глуше, ниже и насмешливей; его взгляд, полный издевки и гнева, его осанка, даже скривленная влево усмешка… «Другой», – подумал Натан. Пес не сводил с комиссара глаз. – О да, – прошипел Лонгсдейл, – и добрый священник, и славный доктор – и множество других людей, до которых тварь доберется, когда убьет всех, кого знала. Нет доброй нежити, карающей злодеев. Есть твари, выползающие с той стороны кошмаров, и только. – Так оно не остановится? – спросил Бреннон. А он-то думал… он-то надеялся… Втайне у него была постыдная надежда, что, убив всех, кого знала, эта гадина утихомирится. – Нет, – усмехнулся консультант, и угол его рта снова приподнялся в кривой улыбке. – Его сила будет расти и требовать новой пищи. – Кто вы такой? Он смотрел на комиссара исподлобья, как волк, недобро блестящими глазами, а потом вдруг привалился плечом к оконному откосу, словно внезапно обессилел. В полутьме комиссар заметил слабую дрожь, которая пробежала по телу консультанта. Он вдруг сполз вниз по стене, и пес сунулся ему под руку. Лонгсдейл оперся обеими руками на холку собаки.